Душа моя рваная — вся тебе

Вода в душевой кабине грязная. Багрово-черная, коричная, хрен пойми какая. Изабель вниз старается не смотреть, сосредотачивается на том, чтобы просто отмыть кожу. Это рутина, это обыденность. Раны будут всегда, как отец и говорил. Еще он, конечно, говорил, чтобы она была осторожной, не лезла в самое пекло и всегда анализировала ситуацию, но это уже детали. Тело саднит, тело ноет, а к утру она найдет несколько крупных синяков, но это все вроде как часть работы. Самое страшное в ранениях отнюдь не боль. Самое страшное — уязвимость. Если тебя задели, то заденут и снова. Тебя можно задеть, а значит, ты не годишься для своей работы. Наступать на правую ногу больно, но она все равно выключает воду, встает на заранее кинутое на пол полотенце и шумно дышит через нос. Мысленно пару раз повторяет себе, что в порядке. Как будто ложь может помочь чем-то. Напоминает себе, что сильная, что с демоном в итоге справилась, а значит, она сильная. Заворачивается в полотенце, и сил хватает только на то, чтобы дойти до кровати, забраться на нее и просто лечь. Ничего больше. Несколько часов сна не помогают. Должны бы, но она чувствует, как все тело болит, когда просыпается. Все тело болит, а она ощущает себя бесполезной и беспомощной. Джейс стучит в дверь — она узнает его по голосу, уточняющему, не спит ли она, — и Изабель зачем-то накрывается покрывалом. То ли ради приличия, потому что встречать его в одном полотенце — это слишком, то ли чтобы он не заметил начинающие проступать синяки. — Немного задремала, — откровенно врет, когда он заходит и закрывает за собой дверь. — Но уже проснулась. — Тебя мощно приложило. Как оплеуха с порога. — Нормально. Почти огрызается, наверное, но старается все смягчить прямым взглядом глаза в глаза. — Нас всех периодически прикладывает, и ничего. Он понимающе кивает, выглядит серьезным. Но хотя бы не пытается ее жалеть, что уже хорошо. Изабель в сторону отодвигается, оставляя ему свободный край кровати. Джейс этого будто не замечает. Ложится рядом, закидывая одну ногу на другую, и пялится в потолок. Какое-то время они просто молчат. Потом она нарушает тишину первой. — Только Алеку не говори, ладно? Он коротко усмехается. — Думаешь, он такой идиот, что не заметил, как тебя откинуло в стену? — Но он точно не знает, насколько сильно меня откинуло. Джейс поворачивает голову к ней и кивает. Не знает точно так же, как и ты не знаешь, что происходит между нами, думает Изабель. — А что мне за это будет? — игриво интересуется он, натыкается на ее укоризненный взгляд и добавляет: — Ладно-ладно, я всего-то надеялся, что ты прикроешь мне пару несанкционированных вылазок. — Пару? — Ну, может штуки четыре... — Джейс! Это все не смешно. Он выдыхает и перестает улыбаться, снова смотрит в потолок и складывает руки на груди. — Знаю. Могу пообещать, что больше так не буду, но мы оба знаем, что это вранье. — Можешь не обещать. Изабель кладет голову ему на плечо, прикрывает глаза и думает, что однажды точно скажет. Просто возьмет и признается, что происходит с ней и с Алеком. Потому что это же Джейс, он всегда был рядом, даже если сначала она и не хотела этого от слова совсем. — Поспи еще, — говорит Джейс. — Я тебе потом принесу перекусить что-нибудь сюда. — И ничего не скажешь Алеку. — Ничего не скажу. Хочешь, могу соврать, что ты сбежала на какую-нибудь вечеринку? — Нет, не нужно. Он был рядом и остается рядом. Изабель натягивает на себя покрывало и зачем-то говорит: — Знаешь, что бы ни происходило, я всегда буду любить тебя. — И я тебя, Иззи. Для этого ведь и существует семья.