Спящий (Sleeping Man)

От автора: Напомню, что наш парень уехал из города в среду и должен вернуться на работу во вторник. То есть, прошло всего 48 часов с тех пор, как начались его злоключения. Пятница 2. Джек беспокойно дремал, то проваливаясь в странные видения, то просыпаясь от озноба или тошноты. Один раз его разбудило ощущение, будто что-то пробирается по его ногам, и он смутно осознал, что это была крыса. Но он слишком устал, даже для того, чтобы попробовать отодвинуть ноги, и снова не мог заснуть из-за сильнейшей боли, вызванной холодом, неумолимо проникавшим к его бедру сквозь отсыревший кусок картона. В какой-то момент, когда он больше не мог сдерживать болезненных стонов, к нему подполз Фергус и спросил, что ему нужно. — Есть тут несколько парней, которые сидят на наркоте, — Фергус мотнул головой в сторону небольшой группы людей, спавших в нескольких ярдах от них. — Давай скажем, просто для вида, что у тебя ломка. Возможно, они смогут тебе что-нибудь продать. Или обменяться, если у тебя нет налички. — Наличка — последняя из моих п-проблем, — отчаянно стуча зубами, усмехнулся Джек. — Я лежу тут, готовый уб-бить кого-нибудь, готовый содрать с себя кожу через голову — настолько сильно желание. Но желание чего? Я не знаю, что мне нужно. Знаешь, как это странно? Это как ч-чахнуть от любви, не имея ни малейшего понятия, кого ты л-любишь. Пятница 3. Уилсон взял за правило пользоваться дальними лифтами, поднимаясь и спускаясь на четвертый этаж, чтобы у него был повод проходить мимо кабинета Хауса по дороге в свой собственный. Утром, если Хаус был там и мельком бросал на него взгляд, его день каким-то образом начинался лучше, возможно потому, что в общение они вступали посредством взглядов, а не слов. Никакого сарказма, ни жалоб, ни оскорблений. Один вид Хауса за работой или, что бывало чаще, за игрой — всегда заставлял его сердце биться сильней по причинам, которых он никогда пристально не изучал. Направляясь вечером домой, он снова прошел мимо кабинета Хауса. В нем было темно. Но он все равно заглянул туда, и в темной поверхности стекла уловил собственное неясное отражение — как он, должно быть, выглядел весь этот день. Его призрачный образ, наложившись на буквы знакомого имени, демонстрировал взъерошенные волосы, торчащие неопрятными хаусовскими прядями, помятую рубашку. Неудивительно, что Кадди, увидев его сегодня утром еще до того, как он успел воспользоваться своей электробритвой (которую держал в ящике стола с тех времен, как ночевал на работе), подняла брови и спросила, не наладил ли он астральную связь с Хаусом. — В нашем штате нужен только один доктор, который выглядит так, будто спал под мостом, — лукаво улыбаясь, добавила она. Он не собирался даже размышлять о том, где проведет эту ночь. Вернувшись на Бейкер стрит, он подумал, что хватит с него эконом-класса, и решил спать в кровати. Просто так было намного удобнее. Откинув покрывало, на подушке он нашел еще одну открытку. Это был снимок девушки верхом на велосипеде со спины, одетой лишь в тоненький бикини, с дерзким выражением лица обернувшейся на фотографа. «Разве ты не должен быть дома вместе с женой?» — гласила корявая надпись. «Ах да, у тебя ее нет. Кстати, в Портленде отличные проститутки. Сладких «снов». И пожалуйста, постарайся не забрызгать мои свежие чистые простыни. Хаус». Суббота 1. На следующий день рано утром, едва рассвет осветил округу, Джек поднялся, чтоб избавиться от судороги. Попытка встать на ноги заняла у него добрых две минуты, а выпрямившись, он пошатнулся. Повиснув на деревянных костылях, он подождал, пока пройдет головокружение, и проверил пульс. Сердце колотилось слишком часто, и — он снова ущипнул кожу на тыльной стороне ладони — обезвоживание только усилилось. Он знал, что рискует получить серьезное осложнение, если будет не в состоянии ничего усвоить и продолжит терять жидкость, потея и извергая все наружу. Он не торопясь дошел до опоры моста и продолжил идти, пока не достиг тропинки, ведущей вдоль реки. Он пытался вспомнить слово, медицинское слово, которое описало бы это осложнение, но не мог. Как и его имя, оно было скрыто в тумане, который все еще наполнял его голову. Он не потерял абсолютно все воспоминания. Этот момент был поразительным. Стерлась далеко не вся картина его прошлого — только некоторые ее части. Он не мог вспомнить сами события, но помнил их итоги. Он помнил, к примеру, как говорить по-английски, как читать, как завязывать шнурки, варить кофе — хотя и не мог вспомнить, как научился этим вещам. Так что, хоть он и забыл сформировавший его опыт, но сохранил его результаты. Как тот ребенок, который однажды обжегся и теперь вдвойне пуглив: хоть и давно позабыл времена, когда потрогал рукой горячие угольки, он просто знает, что нельзя приближаться к огню, — это стало его неотъемлемой частью; основным инстинктом; тем, кем он был. Таким образом, у него должна быть какая-то медицинская подготовка: он не помнит про это — про его преподавателей, занятия, учебники — но сохранил факты, которые выучил. Он все еще чувствовал себя словно пустым сосудом, или точней — одной из тех статуй, сделанных из воскового литья. Воск, служивший моделью, расплавился в раскаленной печи, оставив от первоначальной скульптуры лишь слепок формы вокруг нее. Пустой человек — вот кем он был. Воспоминания, насколько он выяснил, были хитрой вещью. Он отказался от попыток разобраться, кем он был, самым простым путем — пытаясь с силой напрячь память, чтобы извлечь информацию. Воспоминания, которые к нему возвращались, всегда приходили неожиданно. Он часто ловил вспышки озарения из прошлого: комната, ботинки, вид из окна, лицо, приборная панель автомобиля. Эти образы были расплывчатыми и настолько мимолетными и фрагментарными, что были бесполезны. Но если он пытался погнаться за ними, чтобы вытащить наружу, то каждый раз терпел неудачу. Образы рушились под его напором, как песочный замок, который высох на солнце, и достаточно легкого прикосновения, чтобы он начал осыпаться. Экспериментируя, Джек обнаружил, что если он действовал осторожней, не пытался пристально разглядывать воспоминания, а смотрел чуть в сторону, то они могли прийти сами собой. Все равно, что наблюдать за звездой в ночном небе: если смотреть прямо на нее, она исчезнет за слепым пятном вашей сетчатки, но если посмотреть немного мимо, вы ее увидите. Например, когда вчера в клинике он сидел в смотровой, то заметил манжету тонометра на столе. Увиденная манжета мгновенно притянула на ум слово сфигмоманометр. Но если бы его спросили о техническом названии предмета с манжетой для измерения кровяного давления прежде, чем он вошел в эту комнату, он бы ничего не ответил. Точно так же он вспомнил вчера слово диафорез — без сознательной попытки вызвать его в уме, а просто глядя на мокрую от пота футболку. Аналогичная ситуация: если попросить кого-нибудь подобрать синоним к слову "общительный" — он может с этим и не справиться, но стоит показать ему слово "коммуникабельный" — и он будет знать наверняка, что оно означает. Весь процесс попыток вернуть утраченные воспоминания был невероятно разочаровывающим, поскольку его почти невозможно было контролировать: на самом деле, чем больше Джек пытался вспомнить, тем меньше он узнавал. Он обнаружил, что ходьба неплохо помогает думать. Это отвлекало его разум от боли, и приводило к тому, что мысли приходили к нему без особых усилий. Когда в слабом свете он шагал вдоль Мемориал Драйв, рев одинокого мотоцикла, чей владелец убрал любое подобие глушителя, разорвал предрассветную тишину. Джек секунду смотрел на мотоциклиста, затем остановился, склонил голову набок и задумчиво сузил глаза. Когда к нему пришла мысль, если бы только не эта боль, он бы действительно улыбался. Последний ключ, который постоянно ускользал от него, встал на место. И он объяснял все. Со стоном Джек улегся на свою влажную кровать, натянул одеяло и впервые за два дня провалился в глубокий сон. Суббота 2. Он попытался встать в тот же день, когда солнце уже полностью взошло. У него было множество дел. Он должен был немедленно отправиться в полицейский участок. Эстель с Фергусом сказали, что он сошел с ума и не сможет пройти две мили в своем состоянии, и, как оказалось, они были правы. Он одолел всего 25 ярдов, когда его ноги покосились, и он упал в траву на берегу реки. Эстель принесла его картонный матрас, тонкое одеяло и сказала ему спать. Здесь было тепло. У него была бутылка с водой. Он должен был отдохнуть, снова набраться сил. Тем временем Эстель и Фергус отправились по своим делам. Как и все, живущие под мостом, они тщательно прятали свое имущество — торговые тележки, спальные мешки и одежду — под кустами, что выросли вокруг основания моста, и уходили, чтобы при свете дня заработать себе на жизнь. Как кормилец «семьи» Фергус собирал пустые бутылки по обочинам дорог и у мусорных баков, сдавая их по пять центов за штуку. Как домохозяйка Эстель побиралась на задворках продуктовых магазинов и ресторанов быстрого питания в поисках остатков еды. В их отсутствие Джек сумел чуть-чуть поспать, сделать несколько глотков воды и съесть немного черствого хлеба. Но весь его с трудом достигнутый прогресс был уничтожен, когда Эстель вернулась из своей продуктовой экспедиции и попыталась соблазнить его в первый раз поесть «нормальной еды». Вид и запах старых Биг Маков, картошки фри и полупротухшей магазинной еды потребовал исторгнуть все, что он хоть как-то пытался усвоить. Чуть позже в тот вечер он поднялся, чтобы впервые за эти дни облегчиться, но все облегчение от того, что он наконец снова мочился, пропало, когда он был вынужден затянуть ремень на самую последнюю дырку, чтобы не дать брюкам окончательно сползти с бедер. Наблюдая за струйкой темно-оранжевой мочи, он наконец вспомнил слово, которое его мозг искал тщетно — медицинское название осложнения при сильном обезвоживании. Гиповолемический шок.