Спящий (Sleeping Man)

Пятница 3. Он боялся этим утром идти на работу. Не оттого, что третью ночь подряд спал не дольше нескольких минут, не оттого, что не мог собраться с мыслями достаточно, чтоб приготовить кофе, который был ему совершенно необходим, чтобы просто прожить этот день без попытки сжечь его дотла (и, приложив немало усилий, сжечь-таки кофе), и даже не от осознания того, что он, должно быть, выглядит просто паршиво. Настоящая причина крылась в отношении к нему: то, как люди отводили взгляд, когда он входил в лифт, то, как замолкали рядом с ним в кафетерии, словно вокруг расстилалось невидимое вакуумное поле. Это Кэмерон пришла к нему в кабинет, робкая и неуверенная, и попыталась утешить, а затем сама так расклеилась, что это уже ему пришлось ее успокаивать. Это Чейза он застал в конференц-зале бессмысленно глядящим из окна и вскочившим на ноги в тот момент, когда Уилсон открыл дверь, словно в попытке доказать, что ничего не произошло. Это была излишняя почтительность Формана. Это было всеобщее притворство окружающих. Все казалось таким ломким, таким искусственным и поддельным, что хотелось чем-нибудь в это запустить. Только один человек вел себя с ним иначе. Очутившись в фойе больницы, он сразу же направился к Кадди, прежде чем кто-то успел послать ему грустный взгляд или натянутую улыбку. Он закрыл дверь и со вздохом прислонился к ней спиной. Кадди была на телефоне, уточняла детали. Взглянув на него, она кивнула и повесила трубку сразу же, как смогла. Потом поднялась и подошла к нему. — Уилсон, — сказала она, качая головой. — Уилсон. — Что? — спросил он. — Я в порядке. И он действительно так считал. Этим утром он вспомнил, что нужно побриться. Ну и что, что три раза порезался? Он даже надел галстук. Вчера, по правде говоря, он выглядел немного неряшливо: он вспомнил, что нужно застегнуть рубашку до конца, но совершенно забыл про галстук. Она искренне ему улыбнулась, протянула руки и принялась перевязывать галстук. — В чем дело? — спросил он. Она молча подняла два свободных конца. Он завязал его так, что широкий конец был длиннее узкого примерно на восемь дюймов и свисал ниже ремня. — Детали, детали, — он фыркнул, пытаясь отобрать у нее галстук. Она стукнула его по рукам и закончила его завязывать. Но вдруг вместо того, чтобы отойти, застыла, придвинулась ближе и принюхалась. Ее глаза расширились в неверии и шоке. — Ты пил? — спросила она, пытаясь заставить его смотреть ей в глаза. — Нет, — ответил он. — Ну, да. Но это ничего. Я уже в норме, — в конце концов, ему понадобился стакан виски, чтобы все же суметь заснуть в ранний утренний час. Ладно, на самом деле два стакана. Но это помогло. Он просто не рассчитывал, что будет все еще немного пьян, когда придет на работу. Кадди указала ему на диван. — Садись, — скомандовала она. — И не двигайся, пока я тебе не разрешу, — затем позвонила в приемную и заказала им черного кофе. Много черного кофе. — Мммм, — протянул Уилсон, потягивая напиток с закрытыми глазами. — Как хорошо. Скучал по этому горелому вкусу, — он приоткрыл глаза и понаблюдал за ее работой. — Как ты? — спросил он после нескольких минут. Он заметил возникшую паузу, еле уловимую тень тревоги, промелькнувшую на ее лице, а затем она, кажется, снова погрузилась в чтение. — Хорошо, — ответила она, — я в порядке. Правда. Он изучающе смотрел, как она отвечает на телефон, который даже не звонил, заполняет документы, печатает на компьютере. — Что ты делаешь? — спросил он. — Продолжаю работать. Это помогает. Уилсон покачал головой. Этот трюк с ним не пройдет. Он не мог достаточно сосредоточиться, чтобы быть сейчас кому-либо полезным. — Так много всего нужно сделать, — продолжила Кадди. — Я все еще пытаюсь связаться с его родителями, и все эти приготовления… — ее голос затих. По правде говоря, она все еще словно ждала его, так же, как в первый день, когда стояла, навалившись на подоконник, после того, как получила телефонный звонок. Последние два дня были просто завалены работой, организационными делами, общением с прессой, разбором чужих нужд: Уилсона, ребят из команды Хауса. Чем сильней она была занята, тем лучше держалась, тем меньше оставалось времени на внезапную катастрофу. Но она знала, что та вот-вот произойдет. Она могла лишь избегать ее как можно дольше, в страхе ожидая, что кто-то задаст в неверное время неверный вопрос, к примеру, на совещании совета директоров. Она отфутболила вопрос Уилсона обратно — всегда хорошая тактика: — А ты в порядке? — Нет, — сказал Уилсон прямо. Он поднялся на ноги. — Нет, я — нет. Он не умер. Не официально, по крайней мере. Ты… — Я должна была сделать хоть что-то, — ответила Кадди, слыша в его словах собственные опасения. — Полиция не может сделать это официально, пока не прошло шесть месяцев, но ждать так долго… Ты знаешь, мы должны сделать что-нибудь прямо сейчас. — Не подождать его — словно… его убить, — ответил он сухо, поставил свой кофе и вышел, думая, у кого же из них сейчас стадия отрицания. Пятница 4. Заставил ее сорваться шарф. Простой безобидный красный шарф, который она носила на прошлой неделе и который все еще висел на вешалке возле двери. Именно этот шарф она надевала на то кошмарное свидание вслепую, которое разрушил Хаус. Он бросился ей в глаза, когда она вела телефонный разговор, совершенно с Хаусом не связанный, — с компанией "ЛайфФлай" по поводу строительства новой вертолетной площадки — и вдруг услышала его голос, самодовольный, невыносимый и немного ревнивый, как будто он стоял прямо у нее за спиной. — Могла бы просто оставить шарф дома, а ему сказать, что на лбу у тебя будет надпись "Отчаяние". Она больше никогда не услышит этот голос. Никогда не увидит, как Хаус смотрит на нее с этакой смесью мальчишеского озорства и взрослой похоти, которая делала ее счастливой оттого, что она не подключена к кардиомонитору в тот момент. И вот, в середине речи — прямо посреди слова — ее горло вдруг сжалось, будто невидимая рука схватила за шею. Она издала звук, похожий на «ммммфф», и вслепую дотянулась до кнопки разъединения на телефоне. Затем, спотыкаясь, добрела до личной ванной, закрыла дверь на замок и села на крышку унитаза. Часть ее мозга, которая никогда не выключалась, сообщила, что у нее есть только пять минуть, прежде чем "ЛайфФлай" перезвонят, и секретарь примется стучать в дверь, чтобы узнать, почему она не берет трубку. Но на эти пять минут она позволила себе забыть обо всем остальном в этом мире, кроме единственной вещи — той, которую потеряла.