Спящий (Sleeping Man)

Пятница 5. Он пожалел о том, что продал кроссовки почти сразу же, как пустился в дорогу. Фрэнки любезно позволил Джеку забрать взамен свою обувь, но тонкие резиновые шлепанцы не только были ему малы и не спасали от дождя, но и не давали его ноге никакой поддержки и не смягчали ходьбу. Каждый шаг отдавался болью, что в сочетании с общей ригидностью мышц и болью от процветающей в ране инфекции означало, что вскоре он больше не мог пользоваться правой ногой. Левую ногу это не слишком заботило. Но вот правое плечо быстро устало даже просто поддерживать больную ногу на весу, пришлось подволакивать ее за собой. В какой-то момент шлепанец сполз или развалился — Джек слишком устал, чтоб выяснять причину — он был слишком измотан даже для того, чтобы попробовать нагнуться и надеть его снова. Жар, исходящий от тела Джека, высушил ночью его одежду, но скоро он снова промок. Дождь непрерывным потоком стекал по козырьку его кепки, выглядывающему из-под капюшона, который, насколько мог, прикрывал голову и лицо. Но несмотря на это, холодные ручейки все равно струились вниз по его спине. Дышать было все сложнее, каждые несколько шагов он делал остановку, выдыхая небольшие облачка пара в сыром воздухе. Он спотыкался, пытаясь вспомнить дорогу, которую ему указали до больницы Принстон Плейнсборо — задача, сложность которой, казалось, возрастала с каждым сделанным шагом. «Первый поворот направо и второй налево» или «второй поворот направо и первый налево»? Оказалось, что одна миля — это гигантское расстояние. Впрочем, он вышел рано и мог позволить себе останавливаться на отдых возле каждой каменной стены, скамейки или дорожного ограждения, встречающегося на пути. Если станет еще хуже, он всегда может попробовать добраться на попутке. Хоть он и не был самым привлекательным субъектом — о чем прекрасно знал — ему даже не пришлось сходить с тротуара или поднимать руку, когда проезжавший мимо серебристый Вольво мигнул тормозными огнями, скидывая возле него скорость. Но вместо того, чтобы прибавить шагу или подать водителю знак, Джек глупо замешкался и лишь наблюдал, как тормозные огни погасли, и Вольво поехал дальше, не остановившись. Должно быть, водитель лучше присмотрелся к нему и решил не рисковать кожаной обивкой своего салона. Джек прислонился к каменной стене, которая тянулась вдоль тротуара, и обратил к небу пылающее жаром лицо, пытаясь поймать ртом несколько дождевых капель. Его мучила не только ужасная жажда, но и голод, и он полез в карман за курицей, которую припрятал там, стащив ее на Южном вокзале со столика, на котором стояла тарелка салата "Цезарь", когда ее владелец — хорошо одетый человек, направляющийся, судя по его виду, на работу — кинулся к своему поезду, даже не притронувшись к еде. Но в тот же момент Джек вспомнил, что курица осталась в автобусе. Салфетка, в которую были завернуты куриные кусочки, слиплась от жира, и, пока он трясущимися пальцами пытался разделить ее края, сверток выскользнул у него из рук и закатился далеко под сиденье. Вздохнув, он поднялся на ноги. Взял костыли. Перед ним была кольцевая развязка. Что ему сказали здесь сделать? Повернуть налево? Но, двинувшись по перекрестку, он никак не мог понять, где искать левый поворот. Все дороги вели направо, разве нет? Завершая круг, он старался вспомнить, старался вернуть утраченный смысл. Может, он никогда не сможет туда добраться. Может, он застрял тут навсегда, бесконечно блуждая по кругу.