Да сколько можно, ублюдки?!

      - Dékuji*, - снова повторил Джото с таким злобным взглядом, как будто это будет последним неправильно произнесённым мною словом, если я опять облажаюсь.       - Дя…куи? – я осторожно повторил за ним, стараясь изо всех сил выразить своим лицом полное согласие с тем, что я беспросветный и необучаемый дебил.       - Jste velmi hloupý!** - процедил Палацкий сквозь зубы и уже даже замахнулся распахнутой ладонью, но тут телегу тряхануло на ухабистой дороге, и задуманный им удар по моей шее чудесным образом не состоялся.       - Сам ты тупой! – обиженно вякнул я, как можно быстрее отсаживаясь подальше. Желательно на другую телегу. Которая будет ехать в другую сторону. – Думаешь, если я произнести нормально не могу, то я и не понимаю?!       - Ты кого тупым назвал, глиста?!       Началась потасовка. Мои руки очень быстро оказались заломлены за спину, так что суставы трещали и молили о пощаде, а лицо уткнуто точнёхонько в кучу сена, на которой мы вальяжно распластались и ехали по Чехии последние несколько часов. Сухая трава и так набилась за ворот тельняшки и даже в штаны, мерзко колола в самых неожиданных местах, так теперь ещё ею были полны рот с ноздрями. Впрочем, долго рассуждать о своём плачевном положении не пришлось – я задыхался – и из моего горла разнёсся досадный стон проигравшего, ноги дёрнулись в якобы предсмертной конвульсии, я жалобно проскулил, и мой мучитель смилостивился.       - Совсем охренел, - как сплюнул Палацкий, отряхивая руки. – Ладно, хер с тобой. Рот особо не разевай. Понимаешь – и на том, чёрт возьми, спасибо.       Я мрачно кивнул, выбирая из отверстий на своём лице злополучное сено.       Джото начал учить меня чешскому около года назад, и в отличии от него, так и не согласившегося освоить французский (мода на который с каждым годом только возрастала), я хватал всё на лету и очень старался. Много раз боцман безжалостно начинал говорить со мной исключительно на чешском, и много раз я оставался в дураках, когда пытался понять, как вообще можно произносить такие странные и непривычные для слуха слова, но в целом понимать начал. Начал он моё обучение открыто заявив, что он должен вернуться домой и «кое-что сделать», а оставлять меня на корабле на несколько месяцев ему совсем не хочется, а так как там, где проживал Палацкий, про английский только слышали, и ему откровенно лень переводить мне слова его знакомых, было принято решение сделать из меня полиглота. В общем-то получилось.       Что именно должен сделать Джото мне так и не открылось. Палацкий только злился, давал мне подзатыльники и настырно повторял: «Не твоего ума дело». Лезть к нему я перестал после сотого удара, но кое-какие догадки всё же имелись: Палацкий тащил с собой через все земли торбу, под завязку чем-то набитую. Несколько раз я порывался тихонько развязать и подглядеть, что же там за секретное содержимое, но после того, как меня за этим грязным делом поймали… мало мне, в общем, не показалось. Спина до сих пор периодически отзывалась глухой болью.       - Всё, приехали, - вдруг прервал молчание боцман и так же внезапно спрыгнул с телеги. Я повертел по сторонам башкой, подтянул штаны и, на секунду замешкавшись, прыгнул вслед за ним. Чёрная лошадка, которая устало тянула по дороге свой воз, тихонько всхрапнула, а наш извозчик помахал короткой жилистой рукой.       - Ты заплатил ему?! – моему удивлению не было предела. – Я думал мы зайцами едем, ну, или ты ему пригрозил башку отстрелить!       - Мужик доброе дело сделал, хера ли я должен его обижать? – риторически вопросил Джото, и более открывать рот я побоялся. Чем ближе мы были к его дому, тем больше омрачалось его небритое, смуглое от палящего солнца лицо.       В моей памяти прекрасно вырезался момент, когда Джото пришёл просить своеобразный «отгул» у Николааса Роггемана. Нет, «просить» - очень уж громко сказано. Палацкий просто пришел в каюту капитана, учтиво постучавшись, не дождавшись ответа, открыв дверь, и с порога заявил: «Мне нужно время. Два месяца. Я должен попасть домой». В голосе господина Роггемана, однако, я не услышал ни нотки удивления или злости – видимо, это уже обсуждалось без моего ведома – и в ответ ему до моих ушей донеслось лишь сухое и согласное: «Я буду ждать». Мы быстро собрали скромные свои пожитки, кинули все это в шлюпку (в основном кидали себя) и погребли к берегу какой-то незнакомой мне страны. Спустя полтора месяца путешествий по разным землям то верхом, то на телегах, то пешком по лесам и ухабам, мы подобрались к родине бесстрашного боцмана Джото Палацкого – Кралице-на-Гане.       Я впервые в жизни был в крестьянском селении. Конечно, мне посчастливилось пересечься с этим слоем населения ещё в детстве, но тесного контакта не вышло – мать уж очень строго относилась к моим играм с детьми подобного класса, ей казалось, они обязательно научат меня всяким гадостям и нарушат систему моих ценностей, коею изо всех сил пытались во мне воспитать родители. Что ж, либо она была права, либо никаких ценностей у меня так и не сформировалось, или я сидел бы сейчас в скучном офисе и думал, как поднять продажи.       Кругом были поля. Вспаханные, отдававшие кисловатым землистым запахом, тёплые и влажные, они давно были готовы принять в свои объятия пшено, чтобы через какое-то время в Чехии заволновалось море совсем другое, нежели по которому мы плавали все эти годы. Деревьев было немного, но шум листвы ласкал уши, дополняя ворчание птиц где-то под облаками, голубоватыми, лёгкими, быстро мчащимися по небу. Даже ветер здесь был тёплый.       Люди были странно, чуть потрёпано, но опрятно одеты, разве что ноги мужиков, работающих в полях, были облеплены этой влажной землёй, что их ничуть не смущало. Парни моложе меня таскали воду из колодцев, гнали куда-то лошадей, женщины с детьми куда-то торопились, никто не сидел без дела. Было мирно. Я впервые за долгие годы был в месте, где нас не боялись, где не было риска вдруг оказаться заколотым саблей или спроваженным на эшафот. Мне было двадцать шесть лет, и за мою голову, как и за головы остальных пиратов «Кровавого Левиафана», давали до черта золота. Только не здесь.       - Давно ты не был дома? – спросил я глухо, вертя головой по сторонам и жадно выхватывая взглядом яркие куски жизни простых людей.       - Давно, - коротко и явно неохотно ответил Джото, и вдруг наша траектория движения резко изменилась: Палацкий направился к расшатанному забору, за которым на крохотном огороде перед покосившимся домишкой полола сорняки дородная русоволосая женщина с косынкой на волосах.       Палацкий облокотился на крепко вкопанную в землю доску и вдруг заговорил совершенно иначе. Таких интонаций от него было уж крайне сложно добиться – улыбка сквозила в его голосе, хоть её и не было на лице.       - Пани Власта, - позвал он женщину. Та выпрямилась, утёрла рукавом пот, градом катившийся по её раскрасневшемуся лицу, и пробормотала что-то вроде «йду, йду!». Затем развернулась и даже вскрикнула, уронив на землю повыдерганную ботву:       - Ты кто такой?! Тебе что надо тут, а?!       - Палацкий я, пани Власта. Джото.       - Джото?! Да все ж думают, что ты помер давно! – она махнула рукой и перекрестилась, прижимая к сердцу левую ладонь. – Ты как ушёл, тебя же ещё лет пять искали потом, окаянный! Глаз-то чего лентой закрыл? А шрамов-то сколько! Ох, и не знаю, как с мертвецом говорю! – она снова перекрестилась, но теперь приложила испачканные ладони к подбородку.       - Живой я, - хмыкнул боцман и обворожительно улыбнулся. – На корабль устроился, боцманом, вот и пропал. Десять лет не был здесь, а всё совсем и не изменилось. И дома у меня, поди, всё так же?       - Да что за ерунду ты мелешь, дорогой ты мой? – добродушно, но с некой жалостью в голосе начала говорить женщина, едва ли не умиляясь «наивности» Палацкого. – Ты ж когда убёг-то, Якобу и пятнадцати не было, а сейчас-то он женат уж давно! Паулина, красавица наша, замуж тоже выскочила! Н-да, вот так-то! – цыкнула она языком и усмехнулась. Улыбка Джото несколько поугасла, и я нерешительно едва заметно тронул его за руку. Он отозвался на касание коротким взглядом, полным какой-то страшной настороженности.       - А Шимон с Лаурой?.. – начал было Джото, но словно не смог закончить предложение.       - Ох, Шимон-то недавно слёг, дорогой мой, слёг с болезнью. Поправляется, правда, надо сказать, быстро, уже в поле выходит даже, пашет, как раньше. А Лаура… А что ей станется, Giottek***? Всё работает, не покладая рук, трудится!       - Паулина, стало быть, в доме нашем больше не живёт? К мужу подалась? – Джото снова расслабился и повеселел прямо на глазах.       - Стало быть, стало быть! – пани Власта широко улыбнулась отчасти беззубым ртом, а потом вдруг погрустнела в одно мгновение. – Плохо ты сделал, милый мой, что ушёл десять лет назад. Они же на тебя надеялись.       Она ничего больше не сказала. Только снова наклонилась к земле и принялась собирать грязными руками жухлую уже траву, чтобы продолжить бороться с нападением сорняков на грядки.       На лице Палацкого поселился непроглядный мрак. Впервые же в своей жизни я наблюдал такое его состояние, при котором откровенно хотелось или спрятаться куда подальше, или крепко обнять его и прижать к своей груди, чтобы дать отхватить кусок собственных сил, чтобы ему хватило их на встречу с теми, кого он оставил много лет назад ради собственных желаний. Но если у моих родителей был претендент на мою роль в судьбе компаний отца, то у родителей Джото – никого. Лицо его не выражало злобы или ненависти, все эмоции загородились заслонкой мыслей, которые читались чуть ли не на его лбу, через которые и я сам когда-то прошёл: «а имел ли я право жить так, как хочется мне самому?» И если мне удалось найти ответ, то Джото это вряд ли удастся.       - Далеко нам идти? – тихо спросил я, ухватив Палацкого за рукав. Джото мотнул головой и положил свою руку мне на плечо, словно давая понять: «я сильнее, чем ты думаешь, сопляк». Можно было выдохнуть.       Честно сказать, я весь зудел от любопытства того, в каких условиях надо воспитывать ребёнка, чтобы из него выросло такое… такое Джото. Почему-то мне казалось, что отец колотил его в детстве палками и бил розгами, а пугливая матушка боялась пойти наперекор злому супругу и мало утешала маленького Джото в своих ласковых руках. По крайней мере с таким положением дел в крестьянской семье я был знаком – у наших слуг это было не редкостью.       У ворот двора Палацких нас встретил… Я не знаю, кто. Имена, которыми так ловко оперировал Джото в разговоре с пани Властой, были мне незнакомы, и я не понимал, можно ли хоть одно из них хоть как-то связать с родственником, который первым явился нас встретить. Мне не доставало уверенности сказать, кто именно это из семьи Джото, но родственные связи были на лицо. Именно на лицо – длинный узкий нос, голубые глаза, высокие скулы, чёрные, как древесный уголь, волосы, разве что куда более короткие и растрёпанные вольным ветром, чёрная колючая щетина, чёрные брови… Я как будто смотрел на самого Джото лет десять назад, только не хмурого, а добродушно удивлённого. Парень был плечистый и подтянутый тяжёлым трудом, на нём были надеты жилет и штаны с широкими штанинами, все перемазанные землёй.       - Я вернулся, - сказал Палацкий, глядя парню прямо в глаза без тени злобы или виноватости. Парень молчал. Он недоверчиво шагнул к нему, словно пытаясь выцепить из образа морского волка близкие ему когда-то черты, и вдруг ему это удалось. Парень был пониже Джото ростом, но выше меня, и их объятия выглядели несколько нелепо. Палацкий облапил парня широким жестом своих мощных рук и вдруг едва заметно, но искренне улыбнулся.       - Я скучал, - глухо ответил незнакомец, похлопав Палацкого по спине и выпустив из рук. – Кто это, здесь? – спросил он, кивнув на меня.       - То Себастиаан. Он мой сослуживец, я устроился во флот, - без тени переживаний врал боцман прямо в лицо родственнику. – Бастиан, это Якоб.       - Он не наш?       - Голландец, - кивнул Джото. – Мне нужно поговорить с матерью.       - Ты не в удачный день вернулся. Она сегодня не в духе, - ухмыльнулся Якоб, и вдруг я совершенно точно «догадался», что он приходился моему мужчине младшим братом. – Надо же, Паулина всё твердила, что ты, наверно, погиб давно, а я не верил. Не думал, правда, что вернёшься когда-то, но…       - Потом, всё потом. Я должен перед ней объясниться, - Джото болезненно сглотнул.       - Ано****, конечно, - как-то неохотно откликнулся Якоб. – Она на кухне, готовит. Давай… давайте я провожу вас.       - Dékuji, - кивнул Палацкий.       Сначала я не совсем понял, зачем ему провожать нас. Не думаю, что сообразительный Джото мог забыть дорогу на собственную кухню или хотел увидеться с родной матерью этакой вот гурьбой, чтобы не иметь возможности посидеть и поговорить с ней по душам. Но тем не менее Якоб всё же сопроводил, и мы, пройдя по небольшому дворику, оказались в доме. В доме, где Джото вырос. *"Спасибо" (чеш.) **"Какой же ты тупой!" (чеш.) ***"Джоттек". Уменьшительно-ласкательная форма от Джото (Giotto), грубо говоря "милый/маленький Джото" ****"Да" (чеш.)