Да сколько можно, ублюдки?!

      - Чёрт... - простонал я, закусывая губу и жмурясь под ним. Его колючий подбородок уткнулся мне куда-то в шею, поцарапал кожу на ней, и тут же горячий до одури язык оставил влажную дорожку на красном пятнышке. - Господи, Джото, подбери свои слюни, - усмехнулся я, впиваясь пальцами ему в спину и стараясь нащупать губами ухо. Висок, волосы, волосы, куча волос, ниже, правее, и можно лизнуть, прикусить за мочку, чтобы услышать глухой, но благодарный стон Палацкого. Эрогенные зоны Джото стали для меня открытием в своё время, мне казалось, этот сгусток тестостерона и мужественности не может быть где-то чувствительнее, чем в причинном месте, но - ха-ха-ха! - как я ошибался.       - Рот закрой, или сам заткну, - хмыкнул Палацкий, теснее стискивая пальцы на моём члене. Я снова зашёлся стоном. Не думаю, что Джото где-то учился играть на пианино или скрипке, но своими длиннющими чуткими пальцами он управлялся так, будто за плечами были лет пять консерватории и профессия музыканта.       Чех поцеловал меня, в это время дразняще проводя большим пальцем под головкой члена, зная, что от прикосновений именно здесь из меня можно вить веревки и требовать чего угодно, а затем отстранился на пару сантиметров. Батарея в нашей спальне зашумела отрывистыми ударами, но Джото только оторвался на секунду, чтобы злорадно улыбнуться и дать мне едва сдержать крик, и снова поцеловал, на ощупь стараясь найти смазку, которую он так не предусмотрительно и безответственно, не глядя, кинул на кровать. Еще пара мгновений и приятный холодок подсказал, что, блин, всё-таки нашел...       Истома, туповатая боль из-за резкости, его рык, от которого вибрирует все мое тело, отзывается объятиями и поцелуями, и Палацкий медленно, но напористо, входит в меня почти до конца. Мышцы, не спрашивая, напрягаются, выгибая меня ему навстречу дугой, ноги, будто сами собой, сцепляются на его талии, и я требовательно вцепляюсь в чёрные космы, тяну на себя, ловя губами тяжелое и горячее дыхание. Шрамик на губе, черная густая бородка, тяжелые локоны, капли пота, стекающие по лбу, голубые глаза, горбатый длинный нос. Джото кажется либо жутко некрасивым, либо писаным красавцем, сошедшим с обложки журнала, но всегда чертовски обаятельным и харизматичным. Люблю его, хочу его, мой, только мой...       - Возьми меня, - шептал я ему на ухо, прижимаясь животом, мурлыча и подаваясь вперед. Плавные движения бёдрами, его имя в воздухе моими выкриками, его вздохи наслаждения. Именно вздохи, не стоны, не рык я любил больше всего остального. В этот момент, когда Джото тихо закрывал глаза и выдыхал мне в лицо, когда сведенные брови вздрагивали вместе с ресницами - именно тогда я чувствовал, что превзошел самого себя, что он поражен своими ощущениями и мной. Я чертвоски его любил. И получал взамен ровно то же.       - Стони погромче, - глухо зашептал он мне на ухо, ускоряя движения. - Соседям плохо слышно, как меня зовут.       Я подчинился. Ещё. Из глаз, как обычно слёзы, сердце трепещет, дрожит, воет, истома, наслаждение в самом чистом и невинном своем виде, несмотря на свершение всех перечисленных в библии или ещё где-то там грехов. Рука Палацкого соскользнула с моей груди, оторвала мою ладонь от своего сильного тела и потянула вниз - мой стон, приятное ощущение, и пальцы касаются его члена. Горячий на ощупь, твёрдый и упругий одновременно, скользкий от смазки. Чертовски стыдно, до ужаса, до красных щек и смущения, но он ободряюще и приятно кусает в шею, двигаясь в моей ладони, касаясь меня в самых постыдных местах свободной рукой, и снова мой не сдержанный крик рикошетит по комнате.       Батарея снова загудела. Соседи долбили по ней чем-то тяжелым, призывая нас к тишине.