Научи меня прощать

Проснулся утром. Его сторона постели пуста. Наверное, завтрак готовит, подумал и, витая в повседневных мыслях, пошел на кухню. — Поль? Но мне никто не ответил. Прислушался: в квартире тихо, даже телек не работает, даже его ноут выключен. Паника прошила насквозь. — Поль! — ванная — пусто. Гостиная, балкон — все так же — пустота. Набрал его номер. С кухни донесся до боли знакомый рингтон. Сука, да что ж такое? Я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Все — проебался, утратил бдительность и вот… Этот хуеплет снова! Послышалось лязганье металла, поворот ключа в замочной скважине, скрип двери, шаги. Стоя в одних трусах посреди коридора, я так и смотрел, не моргая, как этот свежий, модельно подстриженный и весь такой модный, завернутый по уши в вязаный шарф кусок дебила вваливается в квартиру, держа в руках бумажную ячейку с двумя стаканами из «Старбакса» и пакет с торчащим из него надкусанным багетом. Я постарел, кажется, на десять лет за эти короткие, но бесконечно тянущиеся минуты пробуждения. Ком уже откатил от горла, хотя яйца все еще продолжал сжимать ледяной хваткой страх. — Ты где был? — не своим голосом спросил я. — Вот, — он продемонстрировал покупки, вытягивая вперед руки. — В магазин ходил. — Почему телефон не взял? — меня начинало трясти, в мозгу так и всплывали слова Глеба про «обламывание и не таких», а обломать меня можно было, только причинив вред Полю. Других моих слабых точек они просто не знали, да и не было их у меня. Но вот слова эти, брошенные в спину… Почему-то я верил каждому. — Так он на зарядке, — он поставил пакет на пол и, все еще не решаясь разуться, смотрел на меня во все глаза. Только наушник из уха достал. — Я же ничего такого не сделал. Бесила его наивность, его непонимание ситуации, хотя откуда ему было знать весь расклад? Я почему-то умолчал о предупреждении Глеба, не хотел лишний раз заводить эту тему, чтобы просто сберечь Полю нервы. Я пошел вглубь квартиры, чтобы больше не смотреть на него, чтобы желание всечь отпустило. Нужно переключиться, почистить зубы, что ли, позавтракать, в конце концов. — Ты куда? Ты слышишь меня вообще? — голос Поля раздался сразу. — Стой, твою мать. Что я сделал-то снова не так? — Тебе кто разрешал из квартиры выходить? Да еще без телефона, даже не предупредив, не разбудив? На тонком лице проступило возмущение, резные черты стали еще острее и злее. — А что, я под домашним арестом до сих пор? Ведь закончилось все уже? — Это выглядело так, будто ты смылся по-тихому. — Не в этом дело. Просто ты думаешь… — он усмехнулся. — Я понял. Так давай, проверь мои карманы! Вывернуть? Ну же, давай, устрой обыск. Я молчал, потому что он правильно угадал ход моих мыслей, самый страшный расклад и самый реалистичный. Зубы сжались сами собой. Я знал, он умел блефовать, и сейчас это вполне походило на блеф. — Думаешь, у барыги был? На, смотри! — он расставил руки, открывая доступ к карманам. — Ну же, проверяй, ты же думаешь, я за дозой ходил, так ведь? Обвинения меня не смутили, я продолжал смотреть на него, на его реакцию, пытаясь понять, пытаясь считать его импульсы. Ну, что — было, не было? Ну же, давай, выдай себя. Подошел ближе, угрожающе нависая. — Ну что, сам карманы вывернешь? — спросил я тихо. Он явно всерьез не ожидал от меня подобного, оскорбился, вскинул брови, и рот искривился обиженно. — Сука ты, — попытался меня оттолкнуть, но тут же, почувствовав, как моя ладонь поползла вверх по его бедру к паху, замер в порыве злости. Рука моя, немного задрав кофту, проникла под резинку его штанов, опускаясь все ниже. — Какой же ты мудак, — выдохнул мне в губы резко пониженным тембром и тут же, не удержавшись, толкнулся в мой кулак. Возбужденный, поплывший, горячий, и эти, мать их, дрожащие ресницы на полуприкрытых веках. — Обыскать, говоришь? — увереннее сжимаю в руке его член — вниз, к основанию, скручиваю и вверх. Приятно слышать, как он давится собственным стоном, уткнувшись лицом мне в плечо, и я вдыхаю еще совсем свежий запах шампуня от его волос. Нашего общего шампуня. И возбуждаюсь сильнее. — Сучка ты похотливая, — касаюсь губами острого ушка, мочку которого украшает бриллиантовый гвоздик, прикусывая его, глажу по волосам. Он смотрит на меня, и в поплывшем взгляде вижу отголоски обиды. Видимо, засели в сердце мои подозрения. — Пошел ты, — слова вырываются резко, так как он все еще возбужден, о чем говорит его твердый член в моей руке. — Серьезно? — Абсолютно. — Ок, — убираю от него руки и отхожу в кухню, возвращаясь к приготовлению завтрака. — Думаешь, можно вот так обвинить, а потом запросто трахнуть? — Думаю, нет. Я просто решил сменить тему. — А извиниться не решил? — Заканчивай этот фарс. Даже если и ходил, то я точно ничего не найду, особенно если ходил. — Пошел ты, — процедил сквозь зубы, нервным жестом поставил стаканы с кофе на стол, отчего один опрокинулся. — Мудаком ты был, мудаком и остался, — вылетел в коридор, и я услышал, как хлопнула дверь в комнату. Порефлексировав немного у плиты, я пошел за ним. Он стоял у окна все еще в куртке и шарфе, переминаясь с ноги на ногу и обкусывая свой совсем свежий мятный маникюр. Реально слезы на глазах, но стоит почти спокойно, дышит беззвучно. Не получилось переключить. — Поль. — Пошел ты. — Поль. — Сказал же, отъебись. — Я должен был спросить. — Нечестно это. Сначала винить во всех смертных, потом приставать, в штаны ко мне лезть, пользоваться моим отношением к тебе. Думаешь, если люблю тебя, значит, все можно? Значит, прощу быстро? А оно не прощается как-то, Никит. От тебя такое… От тебя всегда больнее, чем от любого другого… — Я знаю, прости… — Проверяешь меня? Мою реакцию? Да кто ты такой вообще? Кем себя возомнил? Думаешь, отдал бабки, значит, купил меня? Думаешь, я здесь, потому что завишу от тебя? Я ни от кого не завишу, понял? И никто не будет меня проверять, даже ты… В особенности ты. — Всё, успокойся. Он ходил по комнате нервно и быстро и только начинал по-настоящему заводиться. — Я просто хотел купить кофе для тебя, чтобы, когда ты проснулся… — Я понял, Поль. Понял. Просто я все еще слишком сильно за тебя беспокоюсь, — я попытался взять его за руку. Но он лишь отдернул ее. — Не трогай. — Ну, прости. Я перегнул палку, со мной бывает, ну? Ты же знаешь. — Не хочу этого знать. Твои проблемы, вот и понимай себя сам. Объясни себе, почему ты такой мудак. Я положил руку ему на затылок, попытавшись притянуть к себе, но он снова увернулся. — Я мудак, знаю, но ты же такого меня и любишь. Он не ответил, смерив лишь недобрым взглядом. — Ну, чего ты хочешь? Что мне сделать? —  воспользовавшись его замешательством, я подобрался уже слишком близко и терся носом о его колючую щеку, заставляя быть снисходительнее к мудакам. — Никогда мне доверять не будешь, да? — Доверие заслужить надо. — А если я не умею служить? Если я просто живу, как получается, не пытаясь что-то доказывать, опровергать, выдумывать. Если цель не нюхать втихаря кокс и не бегать к барыгам, пока ты спишь… — Ну, и в чем твоя цель? — я обнял крепче, целуя его в шею, довольствуясь неизбежной капитуляцией. — Просто быть с тобой рядом, вместе, как раньше, как у нас это было в самом начале. Хочу, чтобы ты снова полюбил меня, чтобы снова доверял. — Я исправлюсь, все будет, обещаю, — хрипло шептал я, опускаясь на колени.— Доверие вернется, а вот любовь моя всегда с тобой. Я взял в рот, наблюдая, как закрываются его глаза. Он осторожно положил руку мне на затылок и покачнулся. Колени онемели, я удержал, облокачивая его на подоконник и, облизав член, как леденец, взял еще немного глубже. Поиграл с уздечкой, дожидаясь, когда уже он начнет сам толкаться на дозволенную мною глубину, и в нужный момент сделал бонус — проглотил. Он спустил быстро, прямо в глотку. Я ловил его блуждающий взгляд, вытирая губы. И поймав, сказал: — Иди в постель. На ходу раздеваясь, он пошел безмолвно, не оборачиваясь. Простил уже за всё. Такой он — мой Поль — послушный, отзывчивый, горячий. Все готов мне простить, и это не может не заводить.