Научи меня прощать

Ствол Крюгер отдал без вопросов, как и тачку — видавший виды черный «Ланос», но зато «чистый»: номера скручены, и давно в угоне. Если честно, мысль — убить суку без сожалений — созрела еще, когда впервые с ним встретился для аннулирования долга. Позже я искренне рассчитывал, что он сдохнет в больнице, но тяжкими телесными отделался только Краснолицый, а вот Глебу налет обошёлся только сломанным носом, отчего он еще больше озверел. Я понимал, что поступок мой его оскорбил: как же, дерзнул брыкаться, натравил на «солидных» людей озверевших малолеток. Было ясно без лишних слов, что сама мысль о том, что я нашел выход, злила его. Надеяться, что после нападения он утихомирится и оставит нас в покое, было глупо, чему похоронный атрибут, адресованный Полю, стал наглядным подтверждением. Только всё же я не хотел по-настоящему окунаться в криминал: грязно все это и чуждо мне, но подобные ему, зарвавшиеся ублюдки, так просто на место не становятся, их жизнь долго учит, но я ведь не учитель и никогда им не был, у меня в планах конкретные цели. Самым сложным оказалось спланировать четкую последовательность действий. Но я знал, все сложности окупятся потом: когда никто не станет претендовать на Поля, когда спокойные будни будут сменяться такими же спокойными ночами, когда я больше не увижу страха в его глазах, мы будем принадлежать только друг другу, и никто, совсем никто не сможет указывать, во что верить, как жить и чего бояться. Он того стоил — риска, нервов, угрызений совести, которые, я уверен, обязательно наступят позже. Он стоил каждого усилия, преодоленного сомнения и каждой минуты, затраченного на подготовку времени. Он стоил того, чтобы за него убить, и даже больше — умереть за него я бы тоже смог. Смс от Поля: «Ты где? Прошло уже больше, чем ты обещал». «Еду, не волнуйся, все хорошо», — будет, когда я покончу со всем этим дерьмом раз и навсегда. Я следовал за ним от самого дома, держась в отрыве на две-три машины, не упуская из вида черный крузак «Прадо». «Запугивать, принуждать ты больше не сможешь. Тут все однозначно: либо ты, либо тебя. Он останавливаться не собирается, но играть с нами я больше не позволю. Больше ни с кем не поиграешь, слишком много ошибок уже допущено». Нужно изучить маршрут, куда он ездит по вечерам — не сегодня, так завтра все случится. Он обязательно выйдет из машины, где-нибудь в безлюдном, глухом районе, пойдет купить сигарет или приспичит отлить, он обязательно выйдет. Я хочу видеть, как озаряются пониманием его глаза, а потом гаснут, запечатлевая на сетчатке мой образ. На похороны я пришлю венок из белых, элегантных лилий. Ствол успокаивающе оттягивал карман пальто. Я свернул на трассу, следуя за его машиной. Он направлялся в город, должно быть, в очередной грязный вертеп. Интересно, в той группе он использовал только Поля, или парни молчали, пытаясь сохранить репутацию, о таком вообще сложно говорить. Перед глазами замелькали кадры того дежурства. Когда скорая только подъезжала к дому, я уже знал, кого там встречу. Поль — окровавленный, на черных простынях из холодного шелка — и запах лилий повсюду. Сейчас я так отчетливо вспомнил: в той комнате стоял тяжелый запах этих цветов, смешанный с запахом его крови… От одних мыслей становится плохо. Я знаю — нельзя давать волю эмоциям, но ничего не могу поделать, лишь нога сильнее топит газ в пол. На смену видениям пришли новые, не менее ужасающие: Поль на коленях, с бесцветным, пристыженным взглядом. В каждом движении обреченность, в каждом повороте головы, вздрагивании плеч — напряженное ожидание расправы. В этом не было ничего красивого, грациозного, или возбуждающего, как, скажем, в танце настоящего стриптизера, в этом был только Поль — запуганный, растерянный, неловкий. А они смотрели, комментировали, приказывали, и никого не посетила мысль узнать, что он вообще тут делает, и почему все из-под палки, раз сам пришел на «работу». Приятно, должно быть, им было осознавать себя рабовладельцами, хоть ненадолго, пусть на один вечер, только вот в роли раба мало кто себя представляет, и не Тематического, играющего с удовольствием, а настоящего, такого… бесправного, каким Поль чувствовал себя тогда. Почему-то его боль ощущалась как своя собственная, почему-то так было всегда. Я добавил оборотов двигателю — машина шла ровно, исправно слушалась руля, несмотря на прогон. Я поравнялся с «Прадо», посигналил, прижимая. Глеб увидел меня, опустил стекло, на лице отразилось удивление, а затем расплылась и мерзкая улыбка. Я сделал знак «к обочине», но он лишь показал фак. Пришлось идти на обгон и подрезать, в прямом смысле сталкивая на насыпь щебня по краю. Он вылетел разъяренный, губы шевелились, я мог догадаться, какие слова вылетают из его рта, но я их не слышал, будто кто-то выключил звук, вообще ничего: ни его голоса, ни шума дороги. Только молот в собственной голове, отбивающий звонкий, неистовый ритм. Губы перестали шевелиться, а глаза округлились, когда в его переносицу моя рука направила дуло ствола. Я стоял на расстоянии двух шагов и целился, рассчитывая место выстрела. Куда? Лоб, переносица, горло? Рука не дрогнет — я решился давно, и он почувствовал это. — Ты… ты чего? — прорезался сквозь отбойный молоток его неуверенный вопрос. — На колени встань. — Не буду я никуда становиться. — Я пришлю лилии на твои похороны. — Эй, парень, не чуди, это шутка была такая. Никто его трогать не собирался. Не нужен мне он, забирай. — Не нужен? — Нет. — Теперь ты уверен? — Он паршивая, грязная шлюха! Он мне не нужен. Я передернул затвор свободной рукой и продолжил целиться. — Ты сам виноват. Из проезжающей мимо фуры что-то со скрежетом обрушилось на дорогу, рука дернулась, выстрел разрезал надвое тягуче-черное пространство ночи. Пуля прошла выше его плеча у виска, я почувствовал запах пороха, паленой кожи и волос. Уже в следующую секунду я лежал на снегу: плечом он врезался мне в живот и сшиб с ног. Оглушенный собственным выстрелом, я помчался к машине. Все, как в замедленной съемке: каждое движение тяжелое и медленное, но внимание ловит все детали: водитель фуры на встречной полосе, склонился над выпавшими из фургона металлоконструкциями, пустая дорога, лишь впереди, удаляющийся багажник «Прадо». «Промахнулся». Я ударил по газам, прекрасно понимая, что из старого «Ланоса» не выжать нужную скорость. Если до этого он шел на ста, а я — на запредельных для своей тачки ста двадцати взял обгоном, то теперь он мчал все сто шестьдесят, а я на ста сорока уже грузил тачку. И лишь зашкаливающий уровень адреналина в крови не давал поддаться панике. Доли секунды, осознание конца всему, он, должно быть, уже звонит в полицию, пытаясь рассказать, что его только что пытались убить, сообщает приметы, координаты, модель машины… Всё сорвалось, это… Пиздец. Я подвел нас, Поль, я тебя подвел… Впереди вспышка, как перед концом света. Я затормозил резко, выворачивая руль к краю проезжей части. В нескольких метрах от меня на переезде автомобиль не пропустил приближающийся поезд. Красные стопы железнодорожных светофоров, умиротворяющий звуковой сигнал — только сейчас до меня дошли импульсы внешнего мира. А впереди языки пламени слизывали надпись «Prado» c оболочки запаски на багажнике. Я надеялся, что последние его мысли были обо мне.