"Ткань жизни" (The Fabric of Life)

Джон немного помедлил перед дверью, думая, имеет ли в свете последних событий право возвращаться сюда. Они всё знают, они читали газеты. Он даже получил смс от Йена: «Я рад за вас, господин доктор. Йен». Джон представлял, какого труда Йену стоило написать это, сколько раз он стирал смс и начинал набирать его заново. Джон хорошо знал такую нерешительность, когда с одной стороны, на тебя давит понятие о дружбе, а с другой, непреходящее и безжалостное горе, и нерешительность эта эгоистична и не имеет ни малейшего понятия о человеческих страданиях. Он перевел дух, распахнул дверь и вошел в знакомый коридор, где знакомые официозные стрелки, на которых так запросто значилось «Второе дыхание» указывали ему знакомый путь. Подумать только, он был здесь всего две недели назад, когда мир еще вращался в другую сторону. Ему казалось, что он будто выпал из времени, попал в какую-то черную дыру, где нет гравитации, а та, другая, старая эра, закончилась. Шерлок был жив. Когда Джон вошел, большинство членов группы уже сидело, было и новое лицо – молодая девушка с красными опухшими глазами. Джинни успокаивала ее приглушенным тоном. Йена еще не было, но Шэрон и Билл стояли у кофейного столика, чуть наклонившись друг к другу и что-то горячо обсуждая. Джон знал, о чем они говорили. Он перевел дух и, чувствуя подступающую смутную тошноту, подошел к ним. Едва Джон приблизился, они замолчали, и он поморщился от того, с какой быстротой они натянули на лица приличные выражения. - Пожалуйста, ребята, - произнес он. Он от кого угодно мог вынести такие лица, но только не от них, это слишком напоминало Шерлока, мгновенно нацеплявшего отчужденное выражение, чтобы скрыть чувства. - Привет, - сказала Шэрон спустя секунду. Джон вымученно улыбнулся; когда ее заставали врасплох, Шэрон против воли начинала говорить так, как диктовали правила вежливости, хотя ей и тяжело было заново им учиться. Джон знал об этом, и потому искренне ответил: - Привет. Билл уставился на него, а потом состроил гримасу «да пошло оно всё». Джон был благодарен ему за эту искренность. - Мы рады это слышать, Джон, - неожиданно выпалила Шэрон. Он кивнул, принимая эту банальную фразу как должное, потому что понимал, что это правда, а если поднапрячь воображение, то и не просто правда. Джон теперь хорошо знал, что искренность людей, переживших горе, состоит из бесчисленных нюансов, зачастую прямо противоречащих друг другу. – Надеюсь, вы не возражаете… что я пришел, - тихо сказал он. Шэрон покачала головой, слишком медленно, чтобы стало ясно, что они действительно не возражают, но и не пытаясь солгать. – Непохоже… непохоже, что для тебя всё закончилось. Тебе надо… раз и навсегда избавиться от этого, - она казалась огорченной. Он хотел согласиться, хотел сказать «ты понятия не имеешь», но промолчал, потому что мучительная, однозначная правда была как раз в том, что они оба понятия не имели. В этом-то самый ужас и несправедливость. И Джон прикусил язык. Они расселись по своим местам. Йен опоздал, вошел, запыхавшись, и неуверенно улыбнулся Джону, сев почти прямо напротив него. Джинни, координатор группы, оглядела их всех, и что-то промелькнуло в ее глазах, когда она остановила взгляд на Джоне. После мягких уговоров Джинни новая девушка представилась. Ее звали Роксанна. 23 года. Такая молодая. Три месяца назад потеряла парня. Направлена сюда своим психотерапевтом. Она со своим парнем попала в аварию. Не договорила: авария случилась, или она себе это внушила, по ее вине. Не договорила: считает, что не заслуживает жить, потому что он заслуживал, а теперь его нет. Не договорила: подумывает о самоубийстве. Джон закрыл глаза и попытался не думать о Шерлоке и о себе. Он уже хорошо читал между строк, слышал то, что другие не договаривают. Но только не Шерлока. Элиза рассказала группе, что бывает на могиле мужа и разговаривает с ним, но это ей не очень помогает. Остальные начали высказывать свои мнения – Нелла заявила, что ей тоже это не помогает, но она устроила у себя дома что-то вроде уголка памяти сестры, куда время от времени приходила, и ей становилось легче. Йен сказал, что ему через некоторое время тоже полегчало, и не потому, что он думал, будто кто-то может его услышать, а просто потому, что ему надо было свободно, без присутствия посторонних, выговориться. Роб посоветовал Элизе продолжать в том же духе, но держать себя в руках, и если ничего не помогает, не чувствовать себя обязанной ходить на могилу. Джинни вдогонку ему рассказала всем, сколько разных обличий у горя. Повисло тяжелое молчание. Все знали, сколько обличий у горя и насколько оно бывает велико. Рассказ Шэрон был чуть более светлым – пару дней назад ее девятилетний сын подошел к ней и показал рисунок, который он нарисовал для своего маленького брата, и Шэрон очень хорошо поговорила со старшим. – Я взяла его с собой на кладбище, - сказала она, глаза у нее начали наливаться влагой, - он оставил рисунок на могиле. Я просто… я надеялась, это поможет ему. – Джон невольно сжал ее за руку, и Шэрон в ответ положила на его пальцы свою ладонь. Роксанна молча плакала. Роб легонько сжал ее за плечо. Когда Джон отвернулся от Роксанны, он заметил, что на него смотрит Джинни. – Джон, - спросила она мягко, - а вам есть чем поделиться? С комком в горле Джон оглядел группу. Теперь он еще сильнее чувствовал себя здесь не в своей тарелке. – Уверен, что вы уже все знаете, - сказал он, пытаясь придать голосу равнодушную интонацию, но у него, конечно, ничего не вышло. Элиза явно от неловкости заерзала. Лица у большинства членов группы были спокойными, но настороженными. Йен снова улыбнулся ему. – Наверное… Наверное, я сделал что-то, за что мне выпал один шанс из миллиона, - выдавил из себя Джон, внутри у него захолодело, - Шанс, о котором мы все мечтаем. Я знаю… Знаю, что всем вам тяжело видеть то, что со мной произошло. – Он обвел взглядом группу. Шэрон сжала ему руку. Роб потер глаза. – Вы всегда были для меня чем-то… честно, я не думал, что люди могут так много значить друг для друга. Вы помогли мне высказаться. Вы заставили меня остаться, когда я больше не хотел никого из вас видеть. Вы ударили меня, когда мне это было нужно. – Йен поморщился в ответ на слово «ударили», и Джон рассмеялся. – Вы разрешали мне ничего не говорить. А потом дали рассказать все. При вас я перечислил все те самые ужасные вещи, которые я бы хотел сделать с Шерлоком, если бы он … не был мертв. – Он сглотнул. Начала болеть голова, боль стучала где-то между глаз, будто давили рвущиеся наружу слова. – А теперь оказалось, что он не мертв, - почему-то запнувшись, закончил он. Казавшийся одновременно сердитым и грустным Билл выглянул из-за Шэрон, чтобы посмотреть на Джона. Джинни заговорила первой, хотя выглядела так же неуверенно, как остальные; наверное, за всю ее карьеру это первый случай, когда кто-то вернулся из мертвых – должно быть, тут был вызов всему, чему ее учили, ведь ее задача состояла в том, чтобы мягко подводить людей к убеждению, что смерть непреодолима. А теперь выходило по-другому. – У вас есть прекрасная возможность сделать кое-что из того, о чем вы сейчас говорили, Джон. Он закрыл глаза. Ведь не все так просто, но он не мог сказать им: «Я знаю, я говорил, что если бы только мне выпала возможность, я бы целовал его, пока у нас обоих не перехватило бы дыхание, сказал бы ему, что люблю его, и всегда любил, и что мне так жаль, так несказанно жаль, что я не говорил ему всего этого, а потом было уже поздно; и вот теперь он вернулся, а я думаю, что ничего не смогу». Джон не стал говорить всего этого людям, которые жаждут, чтобы им выпал тот же шанс, что и ему, но никогда этого не дождутся. Так внезапно появляться здесь было жестоко; он олицетворял собой то, чего у них никогда не будет, тревожил их напрасными надеждами, с которыми сам боролся почти два года, и которым поддался всего на пару месяцев. А потом – потом случилось невозможное, и значит, что по каким-то непостижимым причинам, надежды те оказались не напрасными. Казалось, Шэрон почувствовала его боль. – Не смей себя винить, - сказала она, - ты с лихвой всё вынес. Джон благодарно кивнул, и хотя, в сущности, это его никак не утешило, почувствовал горячую влагу в глазах. - Ты обрел то, что все мы потеряли, - пробормотал Билл, - время. Время, чтобы что-то сделать. Что-то исправить. – Он посмотрел на Джона знакомым напряженным взглядом. Не смей все испортить, не договорил он. - Ты знаешь, как трудно двигаться дальше, - сказал Йен своим мягким голосом, - все мы знаем. – Он примолк, и Джон подумал, что он смотрит на группу, всего лишь сборище маленьких осколков представителей рода человеческого, таких хрупких, и в то же время носящих в себе такую тяжесть. – А теперь, я думаю, ты знаешь, как трудно вернуться к прошлому. Никто из нас этого не знает. Но мы всегда старались быть группой, которая понимает… то, что случилось с другими. Ты волен поступать так, как тебе захочется, как ты сможешь. Йен на самом деле просто замечательный парень, спокойно осознал Джон. - Вы все для меня столько значите, - выдавил он из себя, не в силах сдержать предательские слезы. Никого его слезы не покоробили. Здесь привыкли к тому, что взрослые люди плачут, как дети. – Надеюсь, вы не перестанете приходить сюда, - сказал кто-то – это была Роксанна. – Может, вам все равно это нужно. Джон подумал о Шерлоке, о своем возвращении на Бейкер-стрит, понимая, что все происходящее – не более чем дымок, скользящий между пальцев, и кивнул. * После Джон пошел выпить пинту с Шэрон, Биллом и Йеном. Между ними тремя чувствовалась какая-то натянутость и тревога, пока Йен не наклонился к Джону и не сказал: «Эй, Джон, ты уже можешь говорить». Он поморщился, остро сознавая, что всё, о чем он может говорить – это о Шерлоке, потому что вся эта неразбериха чувств была такой всепоглощающей, такой запутанной, какая-то смесь из облегчения, счастья, гнева и беспомощности. - Ты его еще не ударил? – будто бы между прочим спросила Шэрон, вылавливая оливку в своем мартини. - Не совсем, - ответил Джон, помолчав. - А должен бы, - просто сказала она. Он сделал большой глоток пива, обдумывая, что бы на это ответить. В конце концов, он решил оставаться честным, ведь они всегда были честны с ним, когда ему это было нужно. – Я не знаю, как. - Он больше не труп, - грубовато сказал Билл. – И от одного удара им не станет. Все вздрогнули, даже сам Билл. - Думаю… думаю, мне не хочется нарушать и без того хрупкий мир между нами, - сказал Джон. Йен пристально смотрел на него. – Сильно ты злишься, Джон? Джон ответил ему долгим взглядом. – Когда я один, я в ярости, - сказал он наконец. – Но когда я с ним, то не совсем. - Не совсем? – переспросила Шэрон, помешивая свой мартини. - Не настолько, - поправился он, - чтобы выйти из себя. - Мир это хорошо, - заметил Билл, беря свою пинту. – Только обычно он служит прикрытием для подспудной вражды. – Он с прищуром смотрел на Джона, будто бросая вызов. – Уж ты-то это знаешь. Джон знал, но ничего не мог с собой поделать. Он двумя большими глотками допил свое пиво. – Ну да, - сказал он тупо, вся эта путаница больно давила изнутри на череп. – Давайте о чем-нибудь другом поговорим. - Ну, конечно, - отрывисто сказал Билл, - например о том, как депрессия Шэрон или о том, что вчера минуло полтора года с тех пор, как погибла девушка Йена. – Джон почти забыл, до чего Билл бывает прямолинейным. Почти забыл, как порой это помогает. Шэрон мрачно улыбнулась, лицо Йена словно окаменело. – Ну, или конечно, о том, в каком мы все умилении, - продолжил Билл. – Я расскажу тебе, что почувствовал, когда прочитал в газетах, что твой лучший друг вернулся, пока моего жрут черви. Расскажу, как тяжело было вставать с кровати этим утром. Если хочешь, мы посчитаем это по шкале от одного до десяти, - он спокойно поднес бокал к губам. - Ублюдок, - в сердцах пробормотал Джон. - Будто я не знаю, - ответил Билл, салютуя им полупустым бокалом. И почему-то Джону стало легче. Глупо, непонятно почему, но стало. Нельзя бросать общаться с ними, подумал он, глядя на этих троих людей, застрявших между смехом и рыданиями, узников в своих собственных телах, пытающихся бороться с невзгодами и тяготами жизни, которая не отвечает им ничем, кроме равнодушия, и это откровение с самим собой было похоже на какое-то маленькое перерождение. * На следующий день в перерыве между приемом пациентов Джон нашел в «Гугле» статью об аймара и попытался представить Шерлока в Андах. Он дошел до того, что вообразил его в традиционном боливийском костюме, и ему захотелось поддаться какому-то запутанному чувству - одновременно и расхохотаться и оказаться там рядом с ним. * Через три дня зашла Молли. Когда она вошла, и Шерлок молча взял ее пальто, Джон уже знал. Шерлок никогда ни у кого не брал пальто. Ни на кого не смотрел с такой серьезностью. Никогда не молчал при появлении Молли. Она прошлась по комнате с дурацкими восклицаниями – ничего не значащим «Ух ты, тут совершенно все по-старому!» и совершенно не к месту – «Ну как ты устроился, Шерлок?» на что Шерлок, конечно, не смог ничего ответить. Но потом она посмотрела на Джона, и по его лицу поняла, что внутри у него все кипит. - Джон, я… - начала она, и тут он прервал ее, положив свою ладонь на ее руку; Джон чувствовал себя уверенно, Молли – не Шерлок, ее гораздо легче сбить с толку. - Нет, - сумел выдавить Джон, и тут горло у него сдавило. Джон, чувствуя, как внутри разгорается страшная темная ярость, повернулся к Шерлоку. – Молли, - резко сказал он, - оставь нас, пожалуйста. - Джон, - испуганно пролепетала она, всплескивая руками, словно маленькая птичка. - Пожалуйста, уйди, - повторил Джон сквозь зубы, потому что вспомнил Билла и Шэрон – чем Молли хуже, ей не за чем попадать ему под горячую руку. - Я тебе напишу, - крикнул Шерлок вслед ее быстро удаляющейся фигуре, не отрывая взгляд от дрожавшего Джона. - Ну? – нахмурившись, спросил Шерлок, как только передняя дверь закрылась. - Как так, - начал Джон, потом секунду помолчал, чтобы удержать себя в руках, - как так получилось, что Молли знала, а я нет? Шерлок, казалось, удивился. – Потому что она не подвергалась риску, а ты подвергался. - Хватит пороть эту чушь, - рявкнул Джон, невольно на шаг подходя к Шерлоку и тыча пальцем ему в грудь. – Ты прекрасно мог сообщать мне о себе так, чтобы больше никто не узнал. Черт возьми, Молли заходила ко мне почти каждую неделю! Ты легко мог бы попросить ее рассказать мне! И из какой-то своей извращенной преданности тебе она – не знаю, как тебе удалось ее заполучить – но, Господи, Шерлок, твою мать, я был в такой бездне отчаяния, понимаешь ты это? – Палец давил в грудь Шерлока, наверное, ему было больно, но он терпел. – Понимаешь ты это? Знаешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы хоть наполовину встать на ноги? Ты… ты сказал мне, что всё, о чем я думал, было правдой, а оно не было, ты столько раз переворачивал все с ног на голову, что я теперь уже ничего не понимаю, гребаный ты ублюдок! Ты знаешь, что ты заставил меня сомневаться в тебе! Да не только в тебе, но и во всем. Ты позвонил мне и, твою мать, сказал, что всё, всё было ошибкой, вся моя жизнь, я, ты, и я – Боже! Почему я не заслужил твоего доверия, Шерлок, почему? Почему гребаная Молли Хупер знала, а я нет?! У Шерлока было бледное взволнованное лицо, а на щеках непривычный румянец. Казалось, он не сердился. Непонятно было, что он вообще думает. - Я сделал это ради тебя, - сказал он, когда Джон замолчал. - Ну да, конечно, большое спасибо, Шерлок! Спасибо, правда, премного благодарен, – Джон убрал руку с груди Шерлока и отвернулся, поддаваясь внезапному желанию быть от него подальше. Шерлок взял его за плечо и снова развернул лицом к себе. – Я сделал это ради тебя, - повторил он, - всё это. - Какого черта это значит, Шерлок? – На глазах Джона выступили горячие, злые, неловкие слезы. - Это значит, что я… - выдавил из себя Шерлок, нервно шаря глазами по комнате. - Что? – настаивал Джон. - Я не мог допустить, чтобы ты знал, - наконец поспешно сказал Шерлок. – Я бы не вынес, если бы остался здесь, знал, что я жив, и не мог поддерживать со мной контакт. Это было невыносимо. У Джона как-то по-глупому задрожала челюсть, и он уставился на Шерлока. – Невыносимо? Для тебя невыносимо было дать мне знать, что ты жив? Да? Шерлок сильнее, до боли, сжал его плечо. – Я думал, если я… если я надолго тебя оставлю, то ты заживешь своей жизнью, и тебе больше не придется подвергаться опасности. Разом все оборвать, Джон. Разум Джону отказал где-то на середине фразы. В мире не осталось никакой логики. – Оборвать, - повторил он без всякого выражения. - Чтобы ты мог… мог двигаться дальше, - сказал Шерлок, и маска мигом слетела с его лица, оно стало почти несчастным. – Если бы ты знал, что я жив, ты не смог бы… Ты ведь хотел… - Шерлок непривычно не мог подобрать слова. - Ты издеваешься надо мной? – рявкнул Джон. – Шерлок, ты что, правда, морочишь мне голову? Шерлок тяжело вздохнул. – Нет, - ответил он. Повисла тишина, почему-то более угнетающая, чем их предыдущий спор. - Тогда зачем ты вернулся сюда? – спросил Джон. – Почему позвал меня с собой? Если хотел со мной порвать? Казалось, Шерлок расстроен, рука его все тяжелее давила Джону на плечо. – Молли. Мне пришлось впутать ее во все это. Она была частью плана. Она держала меня в курсе всех дел. Она сказала мне… Сказала, как тебе тяжело. Сначала я думал, что у тебя просто первый шок, но время проходило, и ничего не менялось, и я понял… - Ты понял, что ты мне искренне небезразличен, - закончил за него Джон, чувствуя, как лицо искривила гримаса. – Сволочь ты. - Я понял, насколько я тебе не безразличен, - Шерлок прислонился к стене, будто бы ему была нужна опора. – Я никогда не думал, что ты за меня так волнуешься. - Потому что ты чертова машина, вот и не думал, - отрезал Джон, и тут же почувствовал холодный удар в живот, потому что эти слова были одними из последних, что он сказал Шерлоку перед прыжком. Джон покачал головой, стараясь прогнать это воспоминание. Шерлок закрыл глаза. – Тогда, на крыше, - почти беззвучно прошептал он, - я понял, насколько ты не безразличен мне. Я спрыгнул ради тебя, Джон. Я не… честно, я совсем не думал, что это может быть настолько сильно и взаимно. Джону казалось, что в горле все полыхает огнем. У него было странное ощущение инаковости, будто его собственное тело больше ему не принадлежало. - Да пошел ты, - отгрызнулся он, прошагал мимо Шерлока, прошел через кухню и взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, к себе в спальню. * Примерно час Джон кипел от злости, расхаживал из угла в угол, а потом просто сидел в каком-то оцепенении. Затем в дверь постучали. Джон закрыл глаза. Шерлок никогда не стучал. Все стало с ног на голову. Но сейчас Шерлок стоял под дверью, и надо что-то делать. – Заходи, - сказал Джон низким хриплым голосом. Шерлок с непривычной осторожностью просунул голову в комнату; это лицо, эти глаза, длинные кудри, спадавшие на лоб – Джон почувствовал, как прошлое играет с ним злую шутку, распахивая окно в несуществующее время и пространство. Все должно было пройти, почему же не прошло? - Ну же, заходи, - сказал Джон чересчур нетерпеливо. Шерлок проскользнул в комнату, прислонившись спиной к двери. Повисло долгое молчание. Джон чувствовал, как при виде ссутулившегося и прилипшего к двери Шерлока, этого помятого мешка костей, с непропорционально длинными для тела руками и ногами, гнев его постепенно исчезает. На лице Шерлока была написана целая гамма эмоций – и в основном, страха, и это было настолько непривычно, что у Джона защемило внутри. - Ты жалеешь, что вернулся сюда, - сказал Шерлок своим обыденным тоном наблюдателя, в котором едва слышались те чувства, что Джон заметил на его лице. Джон задумался. – Да, - наконец признался он, потому что отпираться не было смысла; Шерлок всё равно всё знал, и, наверное, лучше было сказать – вдруг это помогло бы им вернуться к тем времена, когда могли сказать друг другу что угодно. Джон уже почти забыл, каково это – обозвать Шерлока невероятным ублюдком, и не бояться, что он из-за этого на следующее утро уйдет. – Не потому, что мне не хочется находиться здесь, - добавил он, когда Шерлок закрыл глаза. – Но… может, еще просто слишком рано, Шерлок. - Это моя вина, - тихо и мрачно пробормотал Шерлок. Джон не совсем его понял. Его вина в том, что он умер? Или, наоборот, в том, что не умер? Или в том, что он не давал о себе знать? А может, в том, что он вновь начал общаться с Джоном? Или что почти сразу попросил его вернуться? Или вина Шерлока в том, что настолько обольстителен, настолько невозможен, что Джон не смог устоять, и вернулся, несмотря ни на что? - Ну и хрен с тобой, - почти безмятежно сказал Джон. – Я сам отвечаю за свои поступки, даже если ты считаешь себя этаким бравым вершителем судеб. Шерлок казался озадаченным. - Послушай, - сказал Джон со вздохом, - я вернулся потому, что так захотел. Я не мог здраво это осмыслить, просто захотел. Ты… я скучал по всему этому. Ты даже представить не можешь, как сильно. – Потом поправился, глядя Шерлоку в лицо – А вдруг можешь. Или нет… мне кажется, я тебя совсем не знаю. - Знаешь, - спокойно выговорил Шерлок. - Но не знаю то, что тебе пришлось пережить, - настаивал Джон. - Для тебя это так много значит? – спросил Шерлок таким тоном, будто искренне не понимал. Джон возвел к небу глаза. – Порой ты бесчувственней чашки петри, знаешь ты это? Потому что ты изменился. Может, ты сам не замечаешь, но это так. – Он помолчал несколько секунд, потом все же решил договорить, вдруг бы это помогло им в будущем. – Я не чувствую контакта с тобой. Будто при малейшей моей оплошности ты всякий раз ускользаешь от меня. Это… тревожно. Шерлок отлепился от двери и подошел к Джону. Медленно, но уверенно Шерлок взял безвольно прижатую к боку руку Джона и поднял ее, потянул к себе и положил на то место, где плечо переходит в шею, и накрыл его ладонь своими пальцами. Он казался неуверенным и действовал неловко, но от этого жеста внутри у Джона что-то оборвалось и оттаяло – у тебя есть со мной контакт, подумал он. - Я до сих пор думаю, что ты рано или поздно исчезнешь, - наконец сказал Шерлок, кривя губы, будто говорить ему было непосильно тяжело. – Я до сих пор жду этого. Джон посмотрел на него. – Никуда я не денусь, - сказал он отрывисто, но смягчился, посмотрев Шерлоку в лицо. – Ты самый большой идиот на земле, знаешь ты это? – наконец произнес он, не в силах сдержать нотку удивления в голосе. – Ты понял, сколько значил для меня, только узнав, как я горевал после твоей смерти? Правда? Все у тебя шиворот-навыворот. - Я знаю, - сказал Шерлок. Он закрыл глаза и издал звук, похожий на легкий смешок. – Знаю, Джон. Джона одновременно бросило в жар и в холод. Он придвинулся к Шерлоку ближе, уткнувшись носом ему в плечо. – Ты ублюдок, - сказал Джон, осторожно прикасаясь свободной рукой к боку Шерлока и легко скользя пальцами по его спине. Не поколебавшись ни секунды, с большим жаром, чем Джон ожидал, Шерлок сжал его в объятьях, обвив своими длинными руками. * - Просто расскажи мне подробности, - настаивал Джон. Молли казалась немного растерянной. - Господи, Молли, - взорвался Джон, не в силах сдерживать свое нетерпение, - он вернулся. Тебе больше не надо его прикрывать. Просто расскажи мне – как. Она по-прежнему казалась взволнованной, будто до сих пор думала, что Шерлоку нужна ее защита. Ее сомнения опять ужасно разозлили Джона, она должна была рассказать ему хоть что-то из того, что знала все это время, пока он пребывал в неведении. Но ведь это не ее вина, пытался Джон уговорить самого себя. - Пожалуйста, Молли, - выдавил он. Казалось, ей мучительно говорить обо всем этом. – Он… Ну, я подготовила его… его тело. Вообще-то… - Она вздохнула. – Вообще-то это был огромный риск. Даже настоящее безумие. Ему крупно бы повезло, если бы все удалось. А он сказал, что если план удастся хотя бы на половину, то все дело стоит того. Но… но на половину даже и не вышло, если честно. Я сначала не соглашалась, но он… меня уговорил. – Джон почувствовал, как внутри все переворачивается, когда ему показалось, что она решилась на что-то и заговорила быстрей. – Я сделала ему надрезы и сшила их так, чтобы раны разошлись от удара. – Она сглотнула, избегая встречаться с Джоном глазами. – В пальто была подложена ватная подкладка, чтобы смягчить нагрузку на позвоночник. Гениально, что и говорить. Я до сих пор не понимаю, как ему все это удалось. Он ввел себе множество препаратов для ускорения свертывания крови, для низкого давления и высокого уровня адреналина, чтобы свести пульс к абсолютному минимуму. И не хотел принимать никаких обезболивающих, пока все не кончится. – Она хмыкнула, покачав головой. – Сказал, что они затуманивают его разум. Джон мгновение молчал, пытаясь обдумать всё это. – Значит, он… Он на самом деле спрыгнул с крыши? Сам? – В горле у него пересохло. - Да, - сказала она. – Он… пострадал. У него было довольно много переломов. Во всем теле нашлись едва ли дюжина целых костей, хотя бы череп не пострадал, как он и надеялся. – Джон увидел слезы в ее глазах и почувствовал, как улетучивается его гнев – ведь какие страшные вещи она говорит, и какой она замечательный человек, что решилась на это. - Боже, - произнес он, ощущая дурноту. Она кивнула, моргая и пытаясь унять слезы. - А что потом? - Он договорился насчет транспортировки. С бездомными. Он сказал мне, что они быстро заберут его и увезут в безопасное место, откуда он сможет начать то, что задумал. До их прихода я едва успела перевязать его и дать обезболивающее. Он не хотел, чтобы я знала, где он будет скрываться, сказал, что это опасно; он сам должен был держать со мной связь. - И держал? - В конце концов, да. Семь недель спустя пришла открытка из Хельсинки. Не подписанная, но точно от него. Хельсинки. Значит, не только Южная Америка. Джон глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. - Джон, - шмыгнула носом Молли, - я просто… прости меня. Ты понятия не имеешь, как тяжело мне было смотреть на тебя, когда я знала… - Все в порядке, Молли, - мягко оборвал он ее, при виде ее страданий его гнев удивительно легко превратился в мягкость и сочувствие. – Теперь с этим покончено. Она улыбнулась ему сквозь слезы, и он с трудом сдержался, чтобы не обнять ее. * Когда Джон вернулся домой, Шерлок стоял у окна, прислонив смычок к виску, в свете неожиданного яркого для ранней весны солнца, бьющего через стекло. Джон несколько мгновений смотрел на его чуть размытую от света слепящего солнца фигуру, чувствуя горячую волну щемящей нежности, с которой совсем не знал, что делать, потому что Шерлок самое независимое и самостоятельное существо на земле. - Что-то не так, Джон? – спокойно спросил Шерлок, не оборачиваясь. - Нет, - отозвался Джон, потому что не мог сказать: «Просто у меня появилось такое чувство, будто мне хочется прилепиться к тебе и не отпускать, защищать тебя после всего, что тебе довелось пережить, потому что я никогда раньше не понимал, насколько для меня важно, чтобы ты после всего, что случилось, остался прежним, самим собой». Язык не мог выразить всего того, что Джон переживал. И он не мог отвести глаз от Шерлока, будто ему надо было удостовериться, что его друг еще здесь; наверное, под изящного покроя одеждой Шерлока прибавилось шрамов, вот здесь, здесь и здесь, где были переломы, где земля, всей своей враждебной сутью совершенно безучастно летя ему навстречу, изо всех сил старалась вырвать из него жизнь. Что-то защипало у Джона в горле. Он отвернулся и пошел в кухню, открыл шкаф и стал искать чистую чашку, пытаясь нормально дышать. Шерлок неожиданно возник позади него, и тоже потянулся за чашкой, внезапным, теплым и легким прикосновением прижимаясь торсом к спине Джона. – Вот, - произнес он, доставая чашку с верхней полки, докуда Джон бы не дотянулся. Джон взял ее, чувствуя, что ему нужна передышка, потому что, боже, при таком развитии событий он скоро заработает инфаркт.