Ох и трудно же понять чужую душу.

Илья в отчаянии крушит номер, когда понимает — всё безнадёжно. Это конец. КГБ не позволит ему больше в составе А.Н.К.Л разъезжать по заграницам. Прошло много времени вдали от страны, и начальство теперь слишком сильно переживает за надёжность своего агента. Самолёт Курякина в Москву улетает через 5 часов. Уже через пять грёбанных часов. Последняя уцелевшая ваза летит в стену, а Илья по стене сползает на пол разгромленного номера и вдруг совершенно чётко понимает: он не хочет обратно. Почему? Он бесконечно любит свою Родину! Да, но… он ненавидит своё государство (ооо это не одно и то же!). Скажете, такое поведение не похоже на поведение примерного гражданина, коммуниста, на агента КГБ в конце концов. Пусть непохоже, теперь всё равно! Илья ведь никогда не хотел быть таким, каким его сделала эта безжалостная страна. И он за это всем своим существом ненавидит политику, ненавидит КГБ, ненавидит самого себя. Ненавидит, ненавидит, ненавидит… Ах! В ушах шумит от бессильной ярости, и очередной, ни в чём неповинный предмет мебели, с размаху летит в стену. Ничего теперь не поможет Илье. Всё кончено. Почему же раньше он так беспощадно давил свою ненависть, своё пренебрежение, свою совесть? Ну конечно, у тебя на всё есть оправдание: ты ведь старался выжить, работая на КГБ, они силой и шантажом заставляли тебя, а ты ни в чём не виновен. Нет виновен! И пальцы в кровь разбиты от злости на самого себя. Виновен! Ты всегда был бездушной машиной, повинующейся приказам начальста. Ты по собственной воле душил всё человеческое в себе. Так что же изменилось теперь? Что изменилось, Илья?! Как будто в ответ на застрявший комом в горле вопрос, бесшумно открывается дверь номера, пропуская по-кошачьи гибкую фигуру американца. В жизни Ильи появился Наполеон Соло, вот что изменилось. Вот кто заставил Илью почувствовать, что есть в этом мире кое-что помимо ненависти. Вот кого Илья теперь любит больше собственной жизни и даже (страшно подумать) больше Родины… Американец садится рядом с Ильёй на пол, даже не задумываясь о своём дорогущем костюме (да и до костюма ли теперь?). Аккуратно берёт, всё ещё трясущуюся руку русского в свою. И несмотря на то, что его рука холодная как лёд, Илье кажется, что теплее этой руки нет ничего на свете. Наполеон ужасно бледен, из-за чего глаза его кажутся неестественно большими. И он тщетно пытается скрыть отчаяние, плещущееся в них, когда смотрит на Илью. Потом откашливается и как-то глупо, как ему кажется, спрашивает: « Илья, ты уезжаешь?». После собственного вопроса он с горечью осознает, что погибнет, пропадёт, рассыплется на миллион осколков, если только Курякин ответит «Да, уезжаю.», и ничего с этим поделать не может. А русский, услышав вопрос, понимает: ему сейчас надо принять возможно самое важное решение в жизни. Он медлит, сильно сжимая руку Наполеона в своей. Это ужасно тяжёлое решение! Родина или любовь?! Неизвестно сколько они сидят так: может час, может два, а может всего несколько минут… Но вдруг, неожиданно, хриплый голос Ильи прорезает тяжелый воздух гостиничного номера. Что он говорит? Неужели чьи-то стихи? Точно… «Меня с детства влечёт к беззаконью: Президенты в душе — паралитики. Так давай заниматься любовью, Это будет приятней политики.» Скажете смешно? Скажете сумашедший? Пусть так! Пусть! Ничего правильнее этого, кажется, не было и быть не может. Договорив, Курякин переводит взгляд на американца, тот начинает слабо, но счастливо, улыбаться, тянет свободную руку к Илье и проводит пальцем, по его лбу, стараясь разгладить на нём горькую морщинку. Курякин немного расслабляется под этим прикосновением и тянет американца к себе, целуя. Теперь в его мыслях всё постепенно становится на свои места, и разгромленный номер перестаёт казаться таким огромным и неуютным. Любовь. Илья выбрал любовь, и это окончательное решение. Илья останется с Наполеоном, что бы ни случилось. А вместе им всё будет по плечу! Они целуются так нежно и пылко, как будто чуть не потеряли друг друга навсегда. Как будто ли?.. Наверное поцелуи длились бы вечно, но протяжный скрип двери резко возвращает Илью и Наполеона во враждебную реальность. Нужно торопиться. Пора.