Пределы допустимого

Следующее бессчетное количество дней я провел в одном ритме: приготовление пищи на кухне в сопровождении портрета, который я снял со стены и повсюду таскал за собой, ну кроме ванной и туалета естественно. Затем я отправлялся в кабинет-библиотеку Салазара Слизерина. Читал какую-нибудь книжку по рекомендации основателя, он пояснял непонятные моменты, затем я практиковался. Беспалочковая магия мне давалась по-разному, иногда получалось с первого раза. А порой с меня сходило по семь потов, в попытках реализовать простейшее заклинание. Проще всего было накладывать чары: я чувствовал руками магические нити и вполне сносно научился ими манипулировать – мог без палочки быстро сплести заглушающие, оповещательные и отводящие глаз чары. Левитировать вещи, зажечь свет, призвать предмет я мог невербально. Во время практики по плетению чар, я стал остро ощущать нехватку пальца на руке. Вскоре многие заклятия школьного курса и некоторое количество заклинаний, выуженных из памяти Слизерина, стали получаться у меня без палочки. Трансфигурация не давалась мне вовсе. Спичку в иголку я еще мог превратить, но это отбирало массу сил. К тому же, я сомневался в полезности навыков беспалочковой трансфигурации и забросил мысль о том, что бы ей овладеть. Слизерин умудрился за несколько дней прочитать мне исчерпывающую лекцию по теории защиты сознания. Он долго плевался после рассказа о моих неудавшихся уроках, пояснив, что ничего общего с обучением окклюменции в этих занятиях не было. К сожалению, научиться защищать сознание можно только практикуясь с наставником. Портрет на эту роль не подходил, так как не мог колдовать. В подземельях не оказалось лаборатории, но основатель не унывал и старательно пичкал меня теоретическим зельеварением и тренировал мои навыки нарезки компонентов на кухне во время очередной готовки. Я научился бросать нож: от нечего делать я взял кухонный тесак и с удовольствием портил стенку шкафа в кабинете основателя. Когда я попал 10 из 10 раз в цель, находящуюся в пределах видимости (моего слабого зрения) мне пришла в голову мысль о том, что б зачаровать нож на возвращение к хозяину. Слизерин идею одобрил и с азартом помогал мне в этом деле. Через несколько дней пыхтения над непокорной железякой я все-таки сумел наложить эти чары. Правда, после первого же испытания, пришлось срочно зачаровывать нож на не причинение вреда владельцу – уворачиваться от летящего в мою сторону острющего кухонного тесака не показалось мне забавным. Я страшно гордился собой и первым собственноручно зачарованным артефактом. Салазар настоял на том, что бы я продемонстрировал ему свою анимагическую форму. Превращаться было страшно, я не особо понял, каким образом у меня получилось сделать это в первый раз, и боялся, что все пойдет не так. Макгонагал в свое время стращала студентов всякими ужасами, случавшимися с недоучками, которые осваивали искусство анимагии самостоятельно, без всякого контроля со стороны опытного человека. Можно было застрять в процессе трансформации и без посторонней помощи выйти из этого состояния было невозможно. Где бы я искал эту постороннюю помощь в катакомбах Хогвартса? Но настойчивость моего наставника не знает границ. Я сел медитировать, вспоминая ощущения, которые предшествовали моему первому превращению. Получилось довольно быстро: мир вновь стал больше, а зрение слабее, зато обоняние усилилось в несколько раз. Я спешно пополз к зеркалу. Вот кошмар! Из зеркала на меня смотрел головастик-переросток в чешуе. Нет, я полагал, что животное, способное ускользнуть через слив в ванной, не отличается большими размерами, но одно дело полагать, другое – видеть. Мой змееныш был малахитово-зеленого цвета с кольцевидными черными прожилками. Большая треугольная голова с шишковидными выступами и ярко-желтыми глазами с вертикальным зрачком венчала тщедушное тельце, длиною чуть больше крысиного хвоста. «Василиск!» - восторженно прошипел Слизерин. Если бы у меня были ноги я бы грохнулся на пол от удивления! «Какой к черту василиск!» - гневно прошипел я в ответ. «Этот глист в скафандре не может быть королем змей!». Салазар заразительно расхохотался. «Все короли были когда то пачкающими пеленки младенцами! Василиски рождаются из яйца снесенного петухом и высиженном жабой. Ты вполне нормального размера для новорожденного василиска. Ты первый на моей памяти волшебник, обратившийся в волшебное существо. Это редкий дар. Советую проводить больше времени в анимагической форме, что бы она могла подстроится под твой возраст». Совету я последовал. Теперь вечера я проводил в анимагической форме, с портретом у камина, валяясь в огромном кресле, наслаждаясь отдыхом после утомительных тренировок. Слизерин скрашивал мне время, рассказывая истории из своей жизни. Из кратких экскурсов в историю школы я узнал, что Слизерин действительно рассорился со своими коллегами из-за маглорожденных волшебников. Змееуст искренне считал, что обучение нечистокровных должно проходить отдельно от потомственных магов. Маглорожденные зачастую не были знакомы с элементарными правилами гигиены, о знакомстве с правилами этикета и письменными приборами вообще не шло речи. С ними трудно было сидеть за одним столом: дорвавшиеся до дармовой жратвы крестьянские дети во время общих трапез вели себя как животные. Кроме того, в школе процветало воровство, нищие маглорожденные тащили все, что плохо лежит, не стесняясь при случае нападать стаями на аристократов и обирать их до нитки. Естественно, их наказывали, добычу возвращали законному владельцу, но это не помогало унять страсти к быстрой наживе. Даже редкие выходцы из магловской аристократии не могли изменить ситуацию – их было слишком мало и они терялись на общем фоне маглорожденных. Потомственные волшебники быстро переименовали магглорожденных в грязнокровок и связи с ними стали считаться недопустимыми. Это сильно осложнило адаптацию маглорожденных выпускников школ: их не принимал ни волшебный, ни магловский мир. Желая закрепиться в волшебном мире, они использовали самые разные приемы: брачные аферы, шантаж, мошенничество. Для некоторых древних семейств браки с грязнокровками были насущной необходимостью: незапятнанная родовыми проклятиями и болезнями кровь позволяла вернуть угасающему роду силу. Полукровки получались гораздо сильнее среднестатистических волшебников. Но браки с маглорожденными таили в себе серьезную опасность: в родах, где не гнушались связями с грязнокровками, часто появлялись сквибы. Не сразу, но через несколько поколений магловская кровь давала о себе знать, являя миру несчастных, лишенных магического дара детей, которым не находилось места в волшебном мире. Слизерин пытался донести до коллег всю опасность ситуации, настаивал на разделении волшебников магловского и магического происхождения, но Гриффиндор, Хаффлпаф и Ровенкло искренне полагали, что со временем все наладится. Они страшно ссорились, в итоге Салазар пропал из школы. О том, куда делся основатель после ухода из Хогвартса, портрет не смог сказать - воспоминания об этой части жизни в нем не сохранились. Слизерин периодически устраивал мне сеансы трансляции сюжетов из жизни директорского кабинета. Розыск моего драгоценного тела сходил на нет. Снейп перестал варить зелья, выглядел он плохо, на должность преподавателя ЗоТи подыскивали нового преподавателя. Директор тоже не блистал здоровьем, я упустил момент, когда он из бодрого старичка превратился в старую развалину. Он выглядел на все свои 150 лет, однако страсти к игре чужими жизнями в нем не поубавилось. На очередном собрании следующим мессией объявили Невилла Лонгботтома. Ожидаемый ход. Мне стало жаль добродушного паренька, но своя шкура была дороже. Невилл часто появлялся в кабинете Дамблдора, тот показывал ему какие-то воспоминания в думосборе, вел душеспасительные беседы о судьбе и предназначении. К моей радости, Лонгботттом не воспринимал на веру слова директора, а однажды в кабинете Дамблдора появилась сухонькая старушка – бабушка Невилла и, потрясая маленькими кулачками, долго поливала незадачливого манипулятора отборными ругательствами, под конец пригрозив забрать внука из школы и предать огласке некоторые нелицеприятные факты из жизни победителя Гриндевальда. Какие именно факты она не озвучила. Но, судя по вытянутому лицу директора, старушенция знала на что давить. Визиты Невилла прекратились. Я остро почувствовал некоторую зависть к Лонгботтому: за него было кому постоять. Однажды Слизерин продемонстрировал прелюбопытнейшую сцену – помолвку Гермионы и Рона. Гермиона выглядела шокированной. Насколько я понял из обрывков диалогов, Гермионе было велено рассказать мне о своем обручении с младшим Уизли, чтобы я доверился ей, чтобы рассказал о своих возможных действиях. План побега провалился бы до первого этапа, поставь я ее в известность, а я ведь почти поверил ей. Каково было ее негодование, когда директор действительно подписал брачный контракт с Уизли от ее имени, Грейнджер до конца верила в то, что это все было придумано для того, что бы втереться мне в доверие. Теперь, зная подоплеку, я был уверен, что Уизли не упустят шанс снять клеймо предателей крови хотя бы с потомков младшего сына. Впрочем, судьба этой предательницы нисколько меня не волновала, разве что я испытал мрачное удовлетворение, глядя на ее разочарованное и испуганное лицо. Я освоился в подземельях, завел себе определенный ритм жизни. Усердно учился, усердно тренировался. Не сказать, что я был в восторге от своего времяпрепровождения: я скучал по солнцу, небу, полетам. Скучал по ветру и свежему воздуху. Я чувствовал себя трусливой крысой, забившейся в нору, не смеющей показать носа. Я ждал момента, когда выберусь из подземелий, без опасности быть схваченным и отправлюсь на поиски родового гнезда Певереллов. У меня сбудется одна заветная мечта сиротского детства: будет свой дом.