***
Гарри пытался заснуть, закутавшись в одеяло и спрятав нос в подушку, отчаянно пыхтел. «Сон, скажи мне, скажи мне своё имя! Я должен его знать! Должен!» «Иди ко мне, за мной…» — звучал напев глубоко в сознании — «Я жду тебя, Гарри, спи…» Он бежал вслед за голосом, проваливаясь в небытие, боясь хоть на мгновение потерять тонкую ниточку, что соединяла его с девушкой. Сон сидела на коленях бронзового памятника какого-то магловского писателя. Эта поблескивающая в закате статуя нелепо возвышалась средь огромного поля. ОНА сквозь опущенные ресницы глянула на Поттера и помахала рукой. И парень не мог сдержать вздоха: она правда существует. Она его. Только его. О малютке Сон не знает даже Дамблдор. Она обнимала давно умершего писателя, из-под пера которого однажды родилась Снежная королева и несчастная Русалочка. Русалочка умерла, а старик Ханс так и сидит с пером в руке, и пишет новую историю, которую ни одной живой душе узнать не суждено. О, если б только Сон была волшебницей, то решила, что всему виной затянувшийся на столетия Петрификус Тоталус. Была б она волшебницей — решила бы, что писатель вовсе не мёртв, а заколдован. Но… Она никогда не умела колдовать: стихия, меняющая саму суть мироздания, была ей неподвластна. Девушке безумно хотелось рассказать Гарри всё о себе, вот только расскажи она хоть малую долю — тут же бы исчезла, испарилась из его жизни. Парень стремительно подбежал к девушке, подхватил на руки, закружил, пока земля под ногами не превратилась в пестрый ковер. Сон прижималась сильнее, впиваясь в его плечи, чтобы не упасть. Ветра в этом мире не было — это единственное, что пугало девушку. Жить без ветра невероятно скучно: волосы не лезут в лицо, и травы не поют свой средневековый романс. В безветренном мире стоит тишина, которую не могут нарушить ни птичьи трели, ни человеческие голоса. Если бы Ветер посетил эти злополучные дали, то золотистые волосы били Поттера по лицу, и два радостных хохота сплетались воедино. — Скажи мне, Сон, отчего ты так невзлюбила Снейпа, а? Надо же придумать! Запереть с Макгонагалл! — Гарри смеется и падает на мягкую, щекочущую кожу, траву. Девушка смотрела сурово, но через эту деланную строгость пробивались лучики ласки — Гарри, я вовсе не «невзлюбила», напротив, профессор мне многим нравится. Понимаешь. Да, он некрасив: у него длинный и тонкий крючковатый нос; болтающиеся почти до плеч черные прямые волосы с еле-заметной проседью; надменный подбородок. Он весь острый, колючий, резкий. Странное лицо, лицо пожилого мужчины, который слишком много о себе представляет. Но, знаешь, вместе с тем в нем есть что-то мальчишеское. Может быть, это зазнайство, какой-то вечный вызов, как будто Снейп все еще что-то кому-то доказывает. — И что ты хочешь этим сказать? — Поттер повернулся на бок, засунул в рот соломинку. Он жевал сладкую травинку и любовался алыми бликами, что плясали в пшеничных волосах Сна. В этом мире живёт бесконечный закат, отчего-почему, гриффиндорец не знал, да и не интересовался, честно сказать. — Он похож на тебя… — прошептала девушка, распрямляя руками немые колени. — Что?! Я и Снейп? Cальноволосый упырь? — Гарри вскочил на ноги, закашлялся и тут же рухнул обратно на землю, будто этого его ноги никогда не знали движения. Сон глядела на него и думала, что никогда в жизни не видела более смешного и потрясающего мальчишку. Ох, если б она только имела право, если бы только могла сказать ему… — А что они должны сделать, чтобы выйти из кабинета? — В изумрудных глазах плескался азарт. — По закону… Один из должен сделать что-то совершенно невозможное, но одновременно потрясающее для другого. А ещё… Им лучше не пить чай. Там безумно сильная амортенция… — Браво! Им обоим не помешает перепихнуться! Ходят, будто на завтрак, обед и ужин употребляют исключительно прокисшее молоко. — Гарри! — воскликнула девушка, смутившись. — И все-таки, как тебя зовут? — Гарри…***
Дорогой Северус!
Полагаю, ты и сейчас будешь слишком занят, чтобы ответить мне, как был занят в последние десять часов. Я прекрасно понимаю, что ситуация у вас с Минервой затруднительная, но, не забывай отписывать и своему старому другу. Подумаешь, сделать нечто необычное?! Ну, так сделай, кто тебе мешает. Даю вам трое суток, далее, придется подрывать ваши комнаты и признаваться ученикам, что все эти шестьдесят два, нет, учитывая уже прошедшие десять, семьдесят два часа, вы провели вместе. Признаться, я долго думал, стоит ли вовсе отвлекать тебя от твоих исключительной важности дел подобными пустяками, но совесть и столь нелюбимый тобою, но все же существующий, долг начальника не дают мне промолчать. Поэтому дай себе труд прочесть письмо до конца и отнестись к сказанному серьезно. Мое дело сказать тебе, твое — решать, относиться ли к сказанному как к блажи, — и не морщись, Северус, я прекрасно знаю истинное твое отношение ко мне и всем моим советам — или же попытаться поверить, что не только ты в этом мире способен к мыслительному процессу. Снейп поморщился: дражайший директор и в лучшие времена отличался излишней многословностью, и не стоило надеяться, что данные события хоть сколько бы его изменили. Но письмо он не отправил в корзину. Иногда директор умудрялся сообщать и вправду полезные вещи. А за сим бесконечно счастлив сообщить тебе, дорогой мальчик, что твой запрос на предоставление тебе должности преподавателя ЗОТИ удовлетворен. Снейп хмыкнул. Вот уж и вправду новость… только новостью она перестала быть дня два тому назад. Более того, тебе повезло получить лучшего выпускника, который, вернее, которая изъявила непонятное мне желание работать в твоем подземелье. Что? Снейп прочел дважды. Которая? Они что, пришлют на работу бабу? Томную девицу с голубыми очами и головой, плотно забитой романтическими бреднями о храбрых рыцарях и коварных злодеях, в поимке которых дева желала принять самое непосредственное участие? Полагаю, ты вновь сквернословишь, что несколько примиряет меня с необходимостью писать тебе. Хотя, девочка ещё и не закончила школу, однако, вполне сойдёт за твою ассистентку. Снейп выругался. От души. Следовало признать, что директор успел его изучить. Этот мир давно обезумел, быть может, он изначально был безумен, построенный на крови, костях и кладбище чужих богов. Магия вырастала на жертвоприношениях. И главное, что Северус чувствовал, как медленно, неудержимо и сам соскальзывает в бездну. …та давно уже ждала. Заждалась, можно сказать. Профессор отхлебнул чай и принюхался: отчего он пахнет корицей? Будто его амортенция. Хотя, на кой-чёрт Минерве амортенция? Да, в лаборатории не хватало рук. РУК! МУЖСКИХ РУК! А они шлют барышню. Да ее после первого же искалеченного аврора откачивать придется. А через неделю что? В Святого Мунго уйдет? Твою ж…***
Минерва на цыпочках вышла из комнаты и застыла в дверях. Снейп пил не кофе, он пил чай. Её любимый чай, которого оставалось на один с половиной прием! Он сидел, забросив ногу на ногу, в его руках газета, на низком столике напротив диванчика — две белые чашки и пустая тарелка. Он сидел на том же месте, где и вчера, словно и не двигался с места. — Северус, ванная свободна. — произнесла Минерва секундой позже. — Да, спасибо. Зельевар, уткнувшись носом в письмо, хлопнул белой дверью с медной ручкой-львом. Женщина упала в кресло и тяжело вздохнула: после многих лет жизни в одиночестве совершенно невозможно свыкнуться с присутствием незваного гостя. Горячий фарфор обжигал ледяные от снующих сквозняков ладони. Профессор как можно сильнее обвила пальцами чашку, пытаясь хоть капельку согреться. Отхлебнув чая, Минерва замерла и потянула носом: отчетливый запах полузабытого аромата мужских духов. Ими пользовался… Нет-нет! Наваждение! Эту туалетную воду не выпускают лет двадцать — ей просто померещилось. — Минерва… — раздалось от двери, — Я хотел спросить… Женщина вздрогнула, подняла голову: перед ней стоял ОН. Мокрый отчего-то, растрепанный, с письмом в руках. Чашка выпала из рук, покатилась по полу, разливая остатки сладкого чая. Коричневый напиток искрился от тусклого света углей, впитывался в ковер и источал практически осязаемые запахи мужских духов, корицы, мяты и ландышей. Ароматы смешивались, превращаясь в букет голых эмоций. Он мертв! Мертв! — билось где-то глубоко в сознании. Он жив. Он рядом. — стучало слеполюбящее сердце. Минерва кинулась навстречу мужчине, обвила сильную шею руками и зарыдала. — Как безмерно долго я тебя ждала! Как ждала… Где же был ты? Как я верила… — она говорила резко, отрывисто, срываясь на всхлипы, хватая воздух онемевшими лёгкими. — Я так тебя ждала… Мужчина выронил письмо, исуганно взглянул на обнимающую его фигуру и обомлел. Этот водопад раскаленного золота он узнал бы из тысячи таких же, эти бледные руки и мягкие тёплые плечи. Этот несколько детский голос и чуточку писклявые всхлипывания. ОНА ЖИВА! Она его ждала? Ждала его? Непременно, она не могла умереть. Северус знал: такие, как она не умирают. Лили ждала его. Сидела в этой комнате и ждала, а он… Как мог он даже подумать, что девочка с ароматом корицы могла умереть? Лили… Её имя нежно ласкало его губы, словно легкий весенний ветерок — Ты правда ждала меня? — просипел Снейп, положив ладонь на дрожащую спину. — Да… — ответила таким же полузадушенным хрипом женщина. Зельевар подцепил её подбородок пальцами и приподнял лицо. Глаза, её чудные глаза, в которых могла поселиться сама вселенная, были закрыты, а на темно-рыжих ресницах поблёскивали слезинки. — Повтори это для меня, Лили. Повтори. « Повтори это для меня, Мин. Повтори.» — услышала женщина. Она распахнула глаза и прошептала: — Я люблю тебя. Тебя одного. Я ждала тебя. Северус потерял возможность мыслить и говорить. Его поразили даже не слова, а глаза… Он помнил их зелеными, как у Гарри Поттера, а они оказались иными: Синие-синие с зеленовато-трвянистыми прожилками. В этих, только в этих глазах он был согласен поселить свои чувства и жизнь. За неимением сил для ответа словесного, он припал к полураскрытым губам, и с ликованием отметил страсть женского ответа. Минерва запустила руки в светлые волосы вернувшегося друга, притянула как можно ближе. Поцелуй спустя тридцати лет разлуки причинял боль, острую, режущую сердце. Северус не дышал, забыл, будто младенец при рождении, всё, что было с ним несколько минут назад. Он целовал Лили. Целовал её впервые. Впервые ему кто-то отвечал не страстью, а любовью, всепоглощающей, сносящей всё на своём пути. — А как же муж? — Отстранившись, спросил мужчина. — Муж… Минерва и представить не могла, что Геллерт мог знать о её замужестве. Это знание смущало и распаляло ещё больше. Неужто он не понимает, что тридцать лет не давал о себе и весточки? — Да, твой муж. — как-то печально огрызнулся Снейп. — Мой муж мёртв, в этом, наверное, и я отчасти виновна. Минерва всё ещё чувствовала гложущую вину за смерть супруга, ведь не задержись она в кабинете за проверкой работ, могла бы успеть вызвать врачей из Мунго. Эльфстоуна можно было спасти. — Он любил меня, Геллерт. Любил, а я отвечала ему женским теплом. Он мог меня защитить, ведь тебя не было рядом. « Северус, ведь тебя не было рядом.» — резануло по корке мозга. Что оставалось делать бедной огненноволосой девушке без защиты? — Прости меня, прости — прошипел Северус, прижав к себе податливое тельце. — Я теперь всегда буду рядом. Всегда, ты слышишь? Он больше не уйдет! Геллерт останется с ней, не покинет. Альбус не разлучит их, ведь он понимает, какого это — любить Геллерта Грин-де-Вальда. Она прижалась к нему сильнее и вздохнула. — Почему ты изменил парфюм? Мне так нравился твой запах… — А этот? — Он красивый, но слишком горький, пропахший печалью. — Эта печаль была по тебе. Юная, дрожащая, влюбленная, желанная. Северус восторженно глядел в сказочные глаза выжившей любви. — Поцелуй меня. Поцелуй же меня. — прошептала Минерва, глядя в лицо друга. — Я ждала, мечтала об этом так долго. Мужчина вздрогнул, взял девушку за руку и потянул в спальню, где недавно спала Макгонагалл. « Да простит профессор надругательства над её ложем» — ухмыльнулся Снейп. А профессор прощала, сама шла к постели и жаждала прикосновений, которые должны были стать надругательством. Он склонился к ней, потянул домашнее платье вниз, и она забыла обо всём, сдавшись. Только жар кожи, дыхания, шёлк золотистых простыней. Это было слишком — слишком нежно, слишком страшно. Так не похоже на того мужчину, что остался жить в её памяти. Тяжесть мужского тела казалась чем-то новым, пугающим. Пшеничные пряди упали на лицо, и Минерва потянулась, чтобы отбросить их назад. Жест нежности, который он сумел заметить. Северус схватил ее руку и поцеловал в ладонь. Минерва чувствовала аромат недавно скошенной травы, в то время как мужчина обнимал и прижимал ее к горячей коже. Ей отчего-то всё ещё было холодно, и картинка мира рябила перед глазами. Минерве казалось, будто она видит не то, что происходит в реальности. Но все мысли исчезали, как только Его глаза заглядывали ей прямо в душу, а сам он аккуратно, трепетно, точно впервые снимал с нее одежду. Она стояла перед ним обнаженная и смотрела, как он медленно раздевается. Нежная, какая безмерно нежная… Северусу не верилось, что перед ним его самая безумная мечта. Но вот она, Лили, смотрит на него, округлая грудь ритмично вздымалась и опадала. Рыжие волосы целомудренно прикрывали наготу женщины. Она принадлежала в этот момент только ему. Не Поттеру — ЕМУ. Северус ликовал от этой мысли и дрожал, не веря в происходящее. Когда он-не-он положил женщину на постель и провел пальцами по телу от пальцев ног, по лодыжкам, голеням, целуя ее кожу с отчаянной страстью, она зарылась ладонями в его волосы, наслаждаясь их мягкостью. Северус приподнял голову, и она полуулыбнулась ему в ответ. В этом намеке на улыбку читалось столько потаенно интимного, такая готовность на всё… Это не было похоже на Лили, но как ужасно хотелось, чтобы именно так ОНА на него смотрела. Ее чувственное, мягкое тело было идеальным инструментом для того, чтобы сводить его с ума. Он стонал, рвано дышал и дрожал от каждого касания ледяных пальцев. Минерва открыла глаза, заглянула ему прямо в душу и… Кошачьим обонянием уловила запах сырости. Так пахнет только в подземельях. Занавес рухнул: она увидела чужое лицо, запрокинутое назад, чёрные волосы и шрамы, которыми было испещрено всё бледное тело. Снейп глядел на неё и видел нечто другое, прекрасное, желанное, а она уже не могла что-то сделать с собой. Чёрные глаза впитывали отравляющую душу картинку, не желая замечать подвоха. Геллерт мертв! — каждый толчок глупого тела — кровавая мысль. Дура! — ярилось всё внутри. Больно… — беззвучно стонала душа. Ей было больно. Мальчик, получивший от жизни боли, которой хватит на несколько десятков жизней вперед, не должен получить ещё одну пощёчину от судьбы. Она с ужасом ответила на требовательный поцелуй, поклявшись: он никогда не узнает о случившемся.