***
После того, как они заканчивают с работой, то расходятся до вечера — вечером на главной улице должна была быть ярмарка и гуляния до поздней ночи в честь сбора урожая. Солнце пока стоит в зените, а поэтому они заносят домой корзины и отправляются на озеро. День выдался жарким, да и они порядком потрудились, а поэтому холодная озерная вода для уставших мышц — сущее наслаждение. Чонгук опять помогает Тэхёну с рубашкой, снова неприлично долго рассматривая его лопатки и маленькие нежные пёрышки на них (тот даже спрашивает, почему он так долго возится). Дыхание у него спирает и сердце так странно колотится, может, всё из-за холодной воды? Они обсыхают под жарким солнцем, лёжа на берегу. У Тэхёна прикрыты глаза, руки сложены под головой; солнце вызолачивает его кожу, отбрасывает тени от его ресниц на скулы, путается в ещё влажных чёрных кудрях… Хансоль тоже был красивым, вспоминается ему. Интересно, все чёрные дрозды такие? Красота даётся им вместе с крыльями? Чонгук не обращает внимания на красоту. Он лекарь, красота для него — затягивающиеся раны, правильно срастающиеся кости, блеск в глазах детей, когда их отец встаёт с кровати… Ему говорили: "Ну же, почему ты не замечаешь, как Джису на тебя смотрит? Такая красавица ведь". Чонгук от всего сердца не понимал, почему должен обратить на неё внимание, если она красивая — да, она была ладно сложена, на щеках румянец, кожа ровная и здоровая. Ну и что с того? Разве это важно? И это, наверное, первый раз, когда он находит человека по-настоящему красивым. У Тэхёна прямой нос и красивый, мягкий изгиб бровей, а ещё кожа медовая, гладкая, сияющая под солнечными лучами… Тэхён приоткрывает один глаз и смотрит на него, щурясь, и Чонгук сразу же отводит взгляд. — Что смотришь? — спрашивает он негромко. Чонгук прочищает горло. — Ничего. Давай-ка я посмотрю твое крыло. Нужно убедиться, что швы в порядке. Он садится, кладёт на колени крыло, которое Тэхён ему протягивает, и аккуратно раздвигает перья. Швы не разошлись, наоборот — края раны выглядят стянувшимися. Останется грубоватый шрам, но его все равно не будет видно под перьями, так что… — Как всё? — спрашивает Тэхён. — Оно не болело, пока я взлетал, если что. — Все хорошо. Заживает. Скоро смогу вытащить нитки. Тэхён морщится. — Это больно? — Неприятно, — отвечает Чонгук уклончиво. — Точно не больнее, чем зашивать. — Ну хоть что-то. Он сдвигает перья обратно, проходится по ним пальцами, чтобы не топорщились; Тэхён крыла с его коленей не убирает, а он и не протестует, внимательно его разглядывая. — А ты… — начинает Чонгук, не зная, как правильно сформулировать вопрос. — Как ты чувствуешь своими крыльями? — О чем ты? — Какая у них чувствительность? С чем ты можешь её сравнить? Ты меньше чувствуешь прикосновения из-за перьев или же… Замолчать его заставляет ладонь Тэхёна, легшая ему на макушку. — Вот так, — говорит он, поглаживая его по волосам. — Словно через волосы. Чонгук кивает, впечатлённый, и Тэхён убирает руку с его головы, а крыло — с его коленей. — Тебе действительно это интересно? — спрашивает Тэхён негромко, снимает с ветки дерева свою рубашку и с сосредоточенным выражением лица начинает снимать с неё приставшие сухие листья. — Конечно, интересно. Когда мне ещё выпадет шанс расспросить о таком дрозда? Тэхён склоняет голову набок — такой птичий жест, что Чонгук даже немного теряется. — Когда мы… если нас ранят и мы в состоянии прилететь в замок — у нас есть свои лекари. Из числа людей, конечно, аисты даже не хотят о нас руки пачкать. И я вот подумал… может, ты захочешь работать в замке? Чонгук чуть хмурится. — Нет. Мне и тут хорошо. Кто позаботится о сельчанах, если я уеду в замок? — Хорошо, я просто предложил, — улыбается Тэхён. — Хотя тебе бы там понравилось — там такие огромные сады, что зайдёшь и заблудиться можно. Чонгук фыркает, встаёт с земли и натягивает успевшие нагреться от солнца штаны. — А чем тебе не нравится лес? Тут ты гарантированно заблудишься, если зайдешь чуть дальше опушки. Слушай, ты точно уверен в том, что не хочешь возвращаться в замок? Звучит так, словно ты по нему скучаешь. Тэхён замирает, взгляд где-то на переливающейся на солнце поверхности озера, руки застыли в воздухе. — Я не знаю, — шепчет он. — Я ни в чём не уверен.***
Когда темнеет, они вместе со всеми отправляются на главную деревенскую площадь, чтобы отпраздновать окончание сбора урожая. Площадь ярко освещена, где-то идут танцы, где-то стоят столы с угощениями, где-то девушки сравнивают свои певческие таланты. Тэхён надел свою только что пошитую рубашку; тёплый жёлтый цвет и отблеск огня на глянцевых чёрных перьях, а еще эти его густые темные кудри — он выглядит как какое-нибудь божество, вышедшее прямо из огня. Кажется, вот-вот взмахнет своими огромными крыльями и поднимет столп искр… — Чонгук? — Тэхён касается его плеча. — О чем задумался? Чонгук мотает головой. Слишком уж вымотался за день, наверное — поскорее бы уйти с празднования домой и лечь спать, чтобы до полудня никто не будил… — Ты можешь пойти и осмотреться, а я пока посижу где-ни… Чонгук даже договорить не успевает, прежде чем Тэхён хватает его за локоть и тащит к танцующим. И улыбается — так ярко улыбается, что Чонгук даже не может отказать.