Смоляно-черный

Тэхён, когда он врывается домой, стоит спиной к нему и как раз выставляет на стол деревянные плошки, аккуратно сложив за спиной крылья. — О, кстати, — говорит он, всё так же не оборачиваясь. — В погребе закончилась репа. Мне кажется, стоит наведаться на рынок и закупиться на зиму. Ещё почти кончился рис. Сходишь со мной на рынок, или лучше потом? Горло у Чонгука будто все еще перехватывает тугой стальной хомут. — Нет, — давит он бессильно и опирается руками о дверной косяк, слишком неуверенный в своих ногах. — Не выходи никуда. Наверное, его голос заставляет Тэхёна немедленно обернуться; он смотрит на Чонгука с секунду, отставляет от себя тарелки и мигом подходит ближе. — Что случилось? — спрашивает он серьезно, крепко обхватив его плечи руками и глядя ему прямо в глаза. — Чонгук, спокойно. Вдох и выдох, хорошо? Вдох и выдох. Расскажешь мне, что случилось? Чонгук крепко закрывает глаза, только и надеясь, что Тэхён не заметит, как сильно они слезятся. Теперь, когда тревога немного поутихла, стало даже немного стыдно за то, как остро он среагировал. — Они… они пришли. Они на главной площади. Чёрные дрозды. Я не знаю, их пять или шесть, я не разглядел. Тэхён хмурится, выражение глаз такое серьёзное, что Чонгуку становится ещё более стыдно. Развёл панику буквально на пустом месте, мало того, ещё заставил беспокоиться Тэхёна. — За кем они пришли? — Донсон. Тот оружейник, который тебя подстрелил. — О. — Хмурые складки на лбу Тэхёна разглаживаются, оставляя выражение его лица совершенно нейтральным. — Ну, рано или поздно это бы случилось, он это заслужил. Тогда почему ты думаешь, что мне не стоит выходить? Боишься, что меня случайно увидят? Чонгук опускает глаза, крепко-крепко закусывая щёку изнутри. — Я не знаю. — Если бы они пришли за мной, то наверняка бы уже были тут. Чонгук не говорит о том, что едва не бежал всю дорогу до дома, опасающийся, что дрозды разделаются со своей миссией и захотят зайти по пути, пока не отошли далеко… Его до ужаса пугала мысль, что он может потерять Тэхёна сразу после того, как свыкся с мыслью, что больше не одинок. Вслух этого он не высказывает. — Я понимаю, — говорит он тихо. — Тогда в чём проблема? Это из-за того, что Донсона казнили? В этом виноват он сам, ты же понимаешь? Ты сам говорил мне, что рано или поздно за ним придут и он получит своё. И это Чонгук тоже понимает. Понимает, что Донсон безжалостно вогнал стрелу Тэхёну в крыло, и он бы не стал колебаться и добил его окончательно, если бы ему не помешали. Он получил по заслугам. Теперь, окончательно успокоившись, Чонгук чувствует себя ничтожно маленьким — хочется провалиться под деревянные половицы, свернуться в клубочек и со спокойной душой дождаться, пока дрозды покинут деревню. Тэхён легонько гладит его по плечу. — Если тебе будет спокойнее, сходим на рынок завтра, договорились? А пока присаживайся и попробуй то, что я приготовил. Мне кажется, я добавил многовато перца, но ты же не против острого, да? Чонгук глубоко вдыхает и выдыхает, позволяя всем тревогам выйти вместе с воздухом из его легких. Он подаётся вперед и порывисто обнимает Тэхёна, крепко прижимая его к себе. Тэхён застывает на мгновение, прежде чем неуверенно обвить его плечи руками, а затем — и прикрыть его своими крыльями со всех сторон. Чонгук чувствует себя защищённее, чем когда-либо. Так или иначе, хоть Тэхён и казался совершенно невозмутимым по поводу того, что его собратья пришли в деревню, ночью его мучают кошмары. Сначала Тэхёну кошмары снились практически каждую ночь с того самого дня, как Чонгук принес его в свой дом — он просыпался посреди ночи, поднимая за собой и Чонгука, хватался за пояс в поисках своего клинка, который Чонгук давно спрятал подальше от его рук, а его подушка временами по утрам была мокрой от слез, которые он пролил ночью. Чонгук догадывался, что ему снились казни, которые он вынужден был совершать в прошлом, и это только укрепляло его уверенность в том, что Тэхёна обратно он не отдаст. Кошмары ушли через месяц или около того, наконец позволив Тэхёну спать спокойно по ночам, и Чонгук успел почти забыть о том, каково просыпаться посреди ночи, чтобы подбежать к нему и успеть разбудить и успокоить, пока он не вскочил с кровати и не разгромил весь дом. В этот раз он просыпается ранним утром, перед самым рассветом; в доме ещё прохладно — печь успела остыть за ночь, за окнами только-только начинает светать. Тэхён крепко сжимает в пальцах одеяло, свернувшись в клубочек и крепко зажмурившись, его трясет, крылья выставлены назад и упираются в стену, слишком большие, чтобы быть распростертыми полностью. Чонгук вздыхает, наливает в кружку (деревянную специально на такой случай) воды из кувшина и садится на кровать Тэхёна, легонько тормоша его за плечо. — Тэхён, — шепчет он, отставляя руку с кружкой в сторону, чтобы в случае чего Тэхён не выбил её у него из руки. — Тэхён-а, просыпайся. Тебе снится кошмар. Тэхён, не выпутавшись изо сна окончательно, цепляется за его руку, в неверном сероватом свете рассветных сумерек под его глазами сверкают слезы. Чонгук тихо вздыхает, гладит его по волосам, как любил делать сам Тэхён, пока его дыхание не выравнивается, а хватка не ослабевает. Чонгуку много лет снились кошмары после того, как он остался один, но рядом не было никого, кто мог бы его успокоить. Джина говорила, что из её дома на другом конце улицы было слышно, как он кричал по ночам. Так он и сидит, погруженный в мысли и всё ещё перебирающий волосы Тэхёна, пока не понимает, что тот уже не спит, внимательно глядя на него. — Ой, — спохватывается Чонгук, тут же отдёргивая руку, словно обжегшись. — Я… я принёс тебе воды. — Я разбудил тебя? — спрашивает Тэхён тихо, садясь и принимая из его руки кружку. Глаза у него припухшие и покрасневшие. — Да. Ты помнишь, что тебе снилось? Тэхён неопределенно ведёт плечами. — Нет. Но наверняка то же, что и обычно. Он никогда не рассказывал, что это за «обычно», а Чонгук не был уверен, пришло ли подходящее время, чтобы спросить у него об этом. Они молчат, сидя бок к боку, пока Тэхён пьёт из кружки маленькими глоточками, а Чонгук рассеяно наблюдает за его движениями. — Ладно, — говорит он наконец, принимая у Тэхёна пустую кружку и поднимаясь. — Ты ещё будешь спать? Я как раз хотел с утра перетащить дрова в сарай, а то мне кажется, что сегодня снова будет дождь, не хватало ещё, чтобы отсырели… Тэхён вдруг ловит его за запястье. — Обязательно делать это сейчас? — Я не буду мешать тебе спать, — хмурится Чонгук. Пальцы Тэхёна на его запястье горячие со сна. — Постараюсь не шуметь, ладно? Уже нужно топить печь, но если дрова отсыреют… — Я не про это, — говорит Тэхён настойчиво и тянет его за запястье на себя. Чонгуку приходится поставить кружку на комод и поддаться, снова сев на кровать рядом с ним. — Я просто… не хочу, чтобы кошмары возвращались. Полежишь немного рядом со мной? Чонгук едва не давится вздохом, но всё же кивает. Кровать для них двоих слишком маленькая, особенно с учётом массивных крыльев, которые Тэхёну приходится прижать к стене. Будь на дворе ночь, всё было бы проще, но в слабом свете они так и смотрят друг на друга, укрывшись одним одеялом и съёжившись по разные стороны кровати, чтобы никак не касаться друг друга. — Если хочешь, — говорит Чонгук тихо-тихо, — можешь рассказать мне, что тебе снится. Может, это работает как с желаниями — если кому-то расскажешь, оно не сбудется. Тэхён тихо фыркает. — Ты правда в это веришь? — На самом деле нет, просто знаю, что станет легче, если ты выскажешься. — Когда тебе снились кошмары, — вдруг вспоминает Тэхён, — в тот раз, когда у тебя был жар, ты не захотел ими со мной делиться. Чонгук улыбается. Волосы Тэхёна на макушке как-то неудобно топорщатся от соприкосновения с подушкой, и ему очень хочется их пригладить. — Хочешь, чтобы я рассказал тебе о них сейчас? Мне почему-то кажется, что сейчас не время. — Хочу. — Мне снился отец, — отвечает Чонгук легко. Теперь говорить об этом было совсем не сложно. — Вернее… вернее его смерть. Я вспоминал, как впервые увидел его шрамы от крыльев на спине. Тэхён застывает и мигом перестаёт улыбаться, глядя на него в смеси шока и ужаса. — Что? Он был… хочешь сказать, он был дроздом? — Наполовину, — качает головой Чонгук. — Мой дедушка — да. Насколько я потом узнал, полукровок не убивают, но им рубят крылья ещё в раннем детстве, потому что во втором поколении они вырастают недоразвитыми, а ещё потому что крылья — собственность королевского двора… Что-то такое, я так до конца и не понял. Многие после такого умирают, но отец выжил. Тэхён молчит, глядя на него серьезно, густые брови сведены к переносице, губы чуть поджаты. — А что твой дедушка? Где он? Ему просто так позволили завести семью? — Если честно, я до сих пор не понимаю, почему его не вернули обратно в замок или не казнили за неповиновение. Зато знаю, что они с моей бабушкой ушли из деревни, когда я был ещё ребёнком. За окнами занимается рассвет, пока они смотрят друг на друга, но думают каждый о своем. Наконец Тэхён улыбается. — Так что это, получается, мы с тобой одной крови? — На одну четверть, разве что, — пожимает Чонгук плечами. — А что? Тебя смущало то, насколько мы разные? — Нет, я просто думал о том, какая птичья кровь слабая. По тебе совершенно не видно, что твой отец был наполовину дроздом. Взять хотя бы то, какой ты тяжёлый. — Что есть, то есть. Чонгук всё же не сдерживается и поднимает руку, приглаживая непослушный чёрный локон на его макушке. Тэхён ластится навстречу прикосновению и прикрывает глаза, его длинные прямые ресницы трепещут. — Ну вот, я тебе вроде как душу вывернул. Теперь ты готов рассказать? Тэхён вздыхает. Чонгук не убирает руку с его головы, продолжая гладить и перебирать его волосы. — Ничего особенного. Просто иногда вспоминаю про то, что приходилось делать до того, как ты меня подобрал. Чонгук кивает. Он всё же оказался прав. — Можешь не рассказывать, если не хочешь. — Какой ты непостоянный, — поддразнивает его Тэхён. — Всё нормально. Уже. Я был одним из младших по иерархии, наверняка те, которых ты видел вчера на площади, были гораздо выше меня по званию. Такие, как я, не приводят приговоры в действие, мы скорее на побегушках у гвардии — найди того, верни в замок этого, принеси да подай… Мне повезло и мне не приходилось убивать часто, но всё же приходилось. И я до сих пор не могу этого забыть. Всё ещё снится, что у меня руки в крови. Чонгук откидывает прядки волос с его лба, зачесывая их пальцами назад. — Все хорошо. Ты сбежал. Тебе больше не придётся такого делать. — Очень надеюсь, Чонгук. Я лучше умру, чем вернусь к такой жизни. Глаза у него всё ещё закрыты, но между бровями уже не проходит хмурая складочка; Чонгук продолжает гладить его по волосам, неуверенный, заснул он или нет, и стоит ли ему встать и пойти заниматься своими делами. — А как… как было в замке? Ты не скучаешь по своим братьям? — Скучаю. Немножко. Но не настолько сильно, чтобы хотеть вернуться. — Почему? — Ну, все было хорошо, пока мы были совсем юны — проходили обучение, заводили друзей, соревновались между собой… Мне кажется, мы просто пытались надышаться перед тем, как заступим на службу. Тогда мы правда были братьями — я бы за них всё отдал. А потом всё пошло наперекосяк. Нас распределили на разные должности и на разные ступени в иерархии, а ты сам понимаешь, как власть и чин меняют взаимоотношения. Я не думаю, что у меня оставались друзья. Все было чисто формально. Мне даже кажется, что никто и не заметил моей пропажи. Чонгук заправляет чёрные кудри ему за уши как-то чересчур нежно. — Тебя же это не расстраивает? — Нисколечки. — А по мне бы ты стал скучать? — улыбается Чонгук глупо, и Тэхён смеётся, отталкивая его. — Ну всё, иди и таскай свои дрова. Я спать. Чонгук смеется, вставая с его кровати. Его бы это задело, если бы не широкая улыбка на лице Тэхёна. Так или иначе, он думает об этом всё утро, пока колет дрова и складывает их в поленницу в сарае. Когда он возвращается в дом, его встречают приготовленный Тэхёном завтрак и слова от него же: — Я бы скучал, Чонгук.