***
— Еще раз! — терпеливо процедил Брагинский сквозь зубы. — Я разрезаю это чертово яблоко каждый день в течение трех чертовых недель! Ты надо мной издеваешься, что ли?! — в сердцах закричал Артур и по молчаливо суровому взгляду Ивана понял, что зря он это сделал, а потому чуток поубавил свой пыл. — Прости, я правда уже с ума схожу. Занятия они проводили в саду Брагинского, раскинувшегося подле дворца. Что тут только не росло. Артур, впервые оказавшись здесь, был поражен разнообразию флоры и фауны. Сад был не слишком большим, но достаточно хорошо расползся по поляне и плавно перетекал в грядки огорода. С возвышенности, где стоял замок, были видны ровно посаженные яблони, вишни, груши и даже оливы. По холму спускались вниз заросли малины, смородины и других сладких ягод. Артур даже заметил, как в одной из грядок копался Райвис, собирая спелые ягоды клубники, а чуть поодаль работал лопатой в огороде Эдуард. Когда Иван прошел мимо клумб, то цветы в них раскрыли свои бутоны, и над ними тут же зажужжали насекомые и запорхали бабочки. Брагинский потом объяснил Артуру, что времена года здесь не имели своего влияния. Все росло, цвело и давало плоды тогда, когда этого желал Иван. Керкленд в глубине души поразился такой тонкой и прекрасной магии. А также очень понадеялся, что чуть позже, за заслуги Иван и его обучит такому потрясающе искусному волшебству. Они сидели под самой старой вишней, стоявшей в центре сада, что только начинала раскрывать свои нежно-розовые лепестки, но уже очень привлекала пчелок с пасеки. Брагинский расстелил покрывало и перед ним тут же сам по себе появился чайный сервиз, а на голове оказалась прелестная шляпка. Перед Артуром же появился деревянный стульчик с яблоком. На протяжении двух недель Керкленд действительно усиленно занимался. Когда он проснулся следующим утром после разговора с Брагинским, то был полон сил и уверенности в себе. Его первым заданием было разрезать с помощью магии яблоко на части. Сначала на две, потом на три и так далее. Как только Артур завершил разрезание яблока на совсем тонкие пластинки, то Иван магией собрал кусочки яблоко воедино и приказал начинать сначала, и Керкленд послушался. И делал это день за днем вплоть до этого момента, когда у него перестала работать выдержка. — Скажи, ты понимаешь, зачем делаешь это? — спросил Иван. Он прислонил чашку с чаем к губам, а затем, опустив ее на блюдце, строго взглянул на своего ученика. — Думаю, это нужно, чтоб научиться контролировать магию. И, наверное, учиться самоконтролю, — немного помолчав сперва, выдал догадку Артур. — И как у тебя это получается? — По части самоконтроля, кажется, не очень. Но это чертово яблоко я уже с закрытыми глазами могу разрезать! Естественно, Керкленд понимал, что все не было просто так, а Иван прекрасно знал, что делал. — В этом вся и суть, Артур. Артур поднял на Ивана свои глаза и стал внимательно слушать, дабы уловить каждое сказанное Иваном слово. — Ты должен научиться использовать заклинания с закрытыми глазами, на уровне инстинктов. И не просто пуляться ею, а выполнять четко и идеально, чтобы магия тебя слушалась, чтобы ты ей управлял, а не она тобой, — поучительным тоном пояснял Брагинский. — Если ты ошибешься, то кто-нибудь может пострадать. Если позволишь магии руководить тобой, то можешь пострадать ты сам. — Как ты? — случайно вырвалось у Керкленда. Брагинский шокировано взглянул на него и одними губами произнес: — Прошу прощения? — по всей видимости, он и сам не ожидал, что это прозвучит так жалко. Это дало шанс Артуру узнать ответы на все те вопросы, которые не давали ему покоя. — Ты ведь страдаешь из-за нее? Или же это из-за ребенка? — Это не твое дело, Артур, — глаза у Брагинского опасно заискрились, но Керкленда уже было не остановить. — Поговори со мной, Иван, прошу! — взмолился он. — Я же вижу, как тебе больно! Ты скоро на ноги вставать не сможешь, и как же ты будешь оправдываться? — А с какой стати я должен оправдываться? — Брагинский поднялся на ноги и навис над парнем. — С такой, что ты явно учишь меня магии не просто так. Я ведь должен буду учить вашего с Альфредом ребенка магии, — Иван явно сжал челюсти от гнева, но промолчал. — Посмотри, ты ведь даже не пытаешься вразумить меня, что нет никакого ребенка. Прошу, расскажи мне, что происходит! Тебе станет легче, и, возможно, мы вместе найдем выход. — Нет никакого выхода, чертов умный мальчишка. Иван вскинул руки, и сиреневый туман перенес их обоих в спальню Брагинского. Он развязал свое легкое платье и швырнул его на кровать. Керкленд изо всех сил старался придать себе спокойный вид, но его увеличенные от страха глаза говорили сами за себя, когда он смотрел на обтянутые кожей, ставшие совсем тонкими и бледными конечности. И только его чуть округлившийся живот был розоватый, с небольшой прослойкой жира. — Я выгляжу ужасно, да? — грустно усмехнулся Иван. — Что происходит? — выдавил из пересохшего горла Артур. В его голове крутились мысли, но он надеялся, что это всего лишь догадки и не более того. — То, о чем я предупреждаю тебя. То, чему я и хочу научить тебя прежде всего остального. Моя темная магия вышла из-под контроля. Когда… Когда я полюбил его… Альфреда… — ему явно было тяжело выговорить это имя. — Тогда во мне что-то изменилось. А после проведенной ночи во мне появился не просто плод, как у любой женщины, а плод чистой любви, сгусток невероятно мощной энергии. Сильнее нее нет на свете ни светлой магии, ни любой другой. Сильнее нее нет ничего на всем свете. И вот, темная магия, живущая во мне столько времени, вдруг столкнулась с таким мощным конкурентом. И поэтому, — Иван прервался. На долю секунды тень смятения легла на его лицо, но когда он коснулся пальцами живота, то тут же это выражение исчезла, а на губах появилась совсем легкая, но настолько ярко показывающая отношение Ивана к ребенку улыбка. — Ради него, я беру удар на себя. Моя магия пытается уничтожить моего ребенка, но я не позволяю ей это сделать. — И ты приносишь себя в жертву… — Артур чувствовал, как глаза начинали застилать слезы. — Знаешь, что самое потрясающее, — на глазах Ивана тоже стала собираться влага. — У сына тоже есть магия. Если бы не она, я бы уже погиб. Но, к сожалению, она так сильна и так одновременно слаба, поэтому… — Как только он появится на свет, ты… — у Керкленда словно ком застрял в горле. — Исчезнешь, да? Иван лишь кивнул на это. — Так, погоди-ка, — Артур сложил пальцы на висках. — То есть, ты знал, что носишь это чудо, когда отшвырнул Альфреда, как шавку? — Я лишь догадывался, я не мог знать точно. И не подозревал, что такое вообще возможно. — Есть еще один вопрос, который не давал мне покоя, — Брагинский вопросительно наклонил голову. — Почему ты решил, что мы с Алом поженились? Артур сразу уловил какое-то напряжение, появившееся на лице Ивана. Тот стал оглядываться, а затем, взмахнув ладонью, закрыл шторы и дверь. Комната погрузилась в сумрак, и Керкленд почувствовал, как его взяли за руку и повели за собой, посадив на диван. — Зеркало, — прошептал Брагинский едва уловимо. — Зер… — не успел выговорить Керкленд, так как ладонь Ивана закрыла ему рот. — Без лишних слов, мой ученик. Все эти годы мне нагло лгали. Пытались использовать мою силу, — продолжал презрительным еле слышимым шепотом Иван, но Керкленду показалось наличие ноток страха в его голосе. — Я всегда считал себя чудовищем, но нет, единственное чудовище живет в старом зеркале. Древнее зло, которое пытается выбраться и высосать из всего живого силу. Для того, чтобы его уничтожить, нужен мой амулет, Артур. — Тот, который ты носил? — тихо уточнил Артур. — Да, и ты должен забрать его из своего королевства. — Я бы с радостью, но его украл Альфред, когда сбежал, — досадливо сказал Керкленд. Шторы сами по себе открылись, и солнечный свет хлынул в комнату с такой силой, что Артур невольно закрыл глаза. Когда он уже привык к нему, то увидел, как Брагинский стоял возле окна, смотря куда-то вдаль. Неописуемая тоска отражалась в его глазах. — Я придумаю что-нибудь еще. — Почему ты не хочешь найти его? Он заслужил правду. О тебе, твоих чувствах. Да черт возьми, это и его ребенок тоже! — Артур уже перешел на более высокие тона и размышлял над тем, как вразумить своего учителя. — Я больше не хочу его страданий. Он не должен видеть мою смерть. Неведение для него спасение, — Брагинскому было больно это говорить, но он считал себя правым. Керкленд нутром чувствовал, что Иван больше всего на свете хотел бы, чтоб Альфред сейчас был рядом: держал за уже хрупкую, как опавший осенний лист, руку, оставлял на его тонкой, просвечивающий все подкожные венки коже согревающие поцелуи, обнимал по утрам в постели, поглаживая увеличивающийся не по дням, а по часам живот. — К тому же, ему будет неприятно видеть такое уродство, — платье само по себе соскользнуло с кровати к Брагинскому на плечи. — А что для тебя спасение, Иван? — спросил Артур. — Я уже обречен. Но прежде, я хотел бы закончить одно важное дело. Словно волной смыло все эмоции с лица Ивана, превратив его в каменное изваяние, и он вылетел из комнаты, оставив своего ученика в абсолютно разбитых от сложившейся ситуации чувствах.***
— Ты должен найти его, Райвис. Малыш Райвис будто попытался втянуть шею в плечи и сделаться еще меньше, чем был. — Я н-не уверен, ч-что Г-господину это понравится, — он дрожал, как осиновый лист на ветру. — Райвис, ты должен это сделать, — надавил на него Толис. — Он ничего нам не сделал, когда мы привели Артура, хоть и обещал. Керкленд упрямо смотрел на мальчишку и протягивал ему свернутый листок бумаги. — Почему мы вечно перечим Господину? — спросил аналогично напуганный Эдуард у Толиса и Артура. — Потому что мы его любим и сделаем все для его блага, — уверенно произнес Артур. — Он из м-меня рагу с-сделает и подаст за общий с-стол, а в-вас есть заст-тавит, — задрожал пуще прежнего Райвис, но все же взял листок, хоть и весьма неуверенной хваткой. — Альфред, скорее всего, ошивается где-то в окрестностях замка, — сказал Керкленд. — Ходили слушки, что неподалеку есть маленькая деревенька, где живут довольно слабые, но все же колдуны да ведуньи. Там он, возможно, и решился искать помощи. Приведи его сюда, и я открою завесу. Тень сомнения легла на лицо Райвиса, но он все же, сдавшись под таким напором, скрылся в кустах и через пару минут, оказавшись за пределами купола, унесся в лес сероватым пятном в густой ночной тьме.***
Брагинский лежал на широком диване в своей комнате и просматривал в сотый раз старые пергаменты и книги из библиотеки в поисках хоть какой-то подсказки. Внезапно сильный кашель начал раздирать его горло, и Иван поспешил взять в руки платок, чтоб ненароком не заляпать кровью ценные бумаги. Керкленд был прав, когда говорил, что Иван вскоре вовсе не сможет вставать. Ему уже действительно было тяжело передвигаться и стоять на ногах. Поэтому каждое утро за ним поднимались Эдуард с Артуром и помогали спускаться в сад. Артур предлагал ему переехать в комнату пониже и поближе к саду, но Иван наотрез отказался. Здесь, на вершине башни, подальше от своего подвала с Зеркалом, он чувствовал себя гораздо более безопасно. Еще Керкленд предлагал перенести их занятия в замок, на что так же получил отрицательный ответ. Магия Артура была еще нестабильна, поэтому хорошо, если бы он случайно попал ей по стенам или никому не нужным гобеленам, но а вдруг бы случайно зарядил по себе или Ивану? Естественно, после такого аргумента, Керкленд больше не решался предлагать нечто, по его мнению, умное или облегчающее Брагинскому жизнь. Казалось, он наконец понял, что Иван и сам прекрасно знал, что делать. В чем была самая большая проблема, так это в том, что с каждым днем Брагинский отчетливее ощущал, как слабеет не только его превращающееся в скелет тело, но и магия. Еще месяц, и он даже самые простые заклинания будет использовать с большим трудом. Поэтому-то Иван и пытался найти способ запечатать или уничтожить Зеркало как можно быстрее, пока его сила не отвернулась от него и не угасла совсем. Его сердце, к тому же, разрывало на части от всеобъемлющей тоски по любимому Альфреду. Он не раз ловил себя на том, что в какой-то момент задумывается и начинает смотреть в окно на густой лес за куполом, воображая, что Джонс где-то там, стоит и пытается сломать щит, спасти Ивана из тюрьмы. Плюс ко всему, рационализм Ивана все время ему твердил о том, что амулет — единственное их спасение от магии Зеркала. Но Брагинский не мог. Не мог больше давать Альфреду надежду. Иван не переживет, если Джонс узнает о том, что тот вскоре погибнет. И вот снова Иван понял, что его мысленный поток медленно, но верно вернулся к Альфреду. Так хотелось еще разок поймать на себе его влюбленный взгляд, увидеть ласковую улыбку, почувствовать на своей ставшей иссушенной, как листок старой пергаментной бумаги, коже его горячие руки. Брагинский и не заметил, как его уставший организм провалился в легкую дрему от ностальгических воспоминаний. Сквозь сон он словно начал ощущать прикосновения, такие знакомые и такие родные. Будто кто-то гладил его по оголенным плечам, а еще оставлял легкие поцелуи на висках. Иван приоткрыл тяжелые веки и слегка повернул голову навстречу поцелуям. Своим затуманенным взглядом он попытался разглядеть человека, но отчетливо увидел лишь яркую синеву глаз. — Ты так часто приходишь ко мне во снах, — прошептал Брагинский совсем тихо своим севшим голосом. — Я так скучал, — ответили ему и оставили легкий поцелуй на сухих губах, а Иван вновь провалился в глубокий сон. Брагинского резко выкинуло из сна, словно он только что плавал под водой, а его внезапно подняли на поверхность. Голова гудела, но отчетливо слышала разговор где-то совсем рядом. Он прислушался к приглушенным голосам в своей комнате и начал оглядываться, однако из-за высокой спинки дивана ничего не было видно, поэтому пришлось приподняться. — Артур, — прошелестел Иван, подумав, что это он шепчется с кем-то из слуг. — Мальчик мой, принеси мне воды, пожалуйста. Голоса затихли. Однако вместо Артура над спинкой дивана появился Альфред. Он тут же счастливо улыбнулся, а Иван испуганно вскрикнул. Вернее, закряхтел. — Я все еще сплю… — попытался убедить себя Брагинский, но отчего-то сердце стало стучать как бешеное, будто намереваясь сломать ставшую такой хрупкой грудную клетку. Он прикрылся сильнее одеялом, натянув его так, что остались только глаза, пока Джонс обходил диван. Альфред протянул ему стакан с водой, но Иван даже не пошевелился, лишь шокировано смотрел в его глаза. — Ты сам возьмешь, или мне тебя напоить? — заботливо улыбнулся он. — Как?.. Почему ты здесь?.. — мотал головой Брагинский. — Меня позвали и впустили, — Альфред поставил стакан на книги, лежащие на столе возле дивана, и подсел ближе к Ивану, а тот наоборот, еще отшатнулся от него, поджав под себя ноги. — Ты даже не обнимешь меня? — Уходи, Альфред, — голос Брагинского хоть и был тихим, но не потерял властной тональности. Джонс нахмурился и старался сделать вид, что его совсем не задели эти слова. Он потянулся и выдернул покрывало из рук Ивана. — Не смотри на меня, прошу, — захныкал Брагинский, словно дитё малое. Альфред взял его за запястье и, стараясь не сжимать его крепко, дабы ненароком не сломать, чуть дернул Брагинского к себе, усадив на колени и заключив в объятья. Иван положил голову к нему на плечо и, не сдержавшись, дал волю своим слезам. Джонс лишь крепче прижал его за трясущиеся плечи к своей груди и прислонился щекой к его лбу. Брагинский потерял счет времени из-за своей истерики, поэтому и не подозревал, сколько они так просидели, но он не хотел отпускать Альфреда совсем. Казалось, он боялся, что как только прикроет на долю секунды глаза, то Джонс просто исчезнет, словно мираж, словно такой прекрасный сон. Альфред тоже не ослаблял хватки ни на секунду, но в какой-то момент взял Ивана под коленки и прошел с ним на руках к кровати. Аккуратно уложив свою ношу на спину, Джонс развязал веревки от легкого халата Брагинского, оголив того. Иван отвернулся, потому что не хотел видеть отвращение на лице возлюбленного. Брагинский не видел свое полное отражение очень давно, потому как они с Артуром убрали все зеркала в замке, дабы не давать главному злу воли следить за ними. Но он понимал, что выглядел просто кошмарно с иссушенной сероватого оттенка кожей, потускневшими волосами и телом, на котором не осталось ничего от прежней необычной красоты и здоровья. Однако, кажется, Альфреда все эти недостатки интересовали мало, и он медленно, палец за пальцем, опустил руки на круглый живот. Иван вновь взглянул на него. Тот, не отрываясь, восторженно глядел на единственное место, где еще оставалась розоватая кожа, пускай и со стриями, находящаяся в натянутом, словно струнка, состоянии, а затем наклонился и оставил долгий поцелуй на нем. — Он же мой, да? — вдруг спросил Джонс, бросив быстрый и, надо сказать, очень гордый взгляд на Ивана, и опять вернулся к незамудрённым ласкам живота. — Зачем спрашиваешь, если и так знаешь ответ? — пробубнил Иван в своей манере. — Я так люблю вас обоих, — Альфред внезапно оказался над лицом Брагинского и впился ему в губы поцелуем, но Иван тут же его разорвал. — От тебя чувствуется желание, неужели я тебе не отвратителен? — Брагинский положил свои холодные ладони на лицо Джонса и стал вглядываться ему в глаза в попытке выцепить хоть грамм отвращения, но ничего не заметил, кроме сильнейшего обожания. — Как ты можешь быть мне отвратителен, если я так сильно тебя люблю? — Альфред клюнул его поцелуем в лоб, а затем стал оставлять влажные поцелуи на его шее. — Я так сильно скучал, неужели ты думаешь, что отвяжешься от меня только потому, что скинул пару килограммов? — Негодник, — прошептал Иван, но на его губах была счастливая улыбка — он был готов отдаться целиком и полностью этому любимому им засранцу.***
Когда в дверь тихонько и с легкой неуверенностью постучали, Брагинский выскользнул из кровати, еле выбравшись из объятий сопящего Джонса. Несмотря на то, что Альфред его любил весь вечер, Иван был полон сил и даже смог встать сам. Приоткрыв дверь, он впустил взъерошенного Керкленда в комнату. — А вы неплохо провели вечер, я так посмотрю, — в сумраке комнаты Брагинский все равно заметил, что Артур улыбается. Выпустив из пальца тусклый зеленый огонек, Артур чуть стушевался под гневным взглядом Брагинского. — Как ты посмел ослушаться меня, — жестко прошептал Иван. — Я не мог поступить иначе. Он нужен тебе, ты нужен ему, и бонусом стал амулет, который я уже перенастроил, следуя инструкциям из твоей писанины, которую, кстати говоря, разобрать было очень трудно. — Что ты ему сказал? — несмотря на то, что хоть и не особо мускулистый Керкленд был в два раза больше похудевшего Ивана, тот был выше его и теперь напоминал костлявую Смерть, еще и так угрожающе нависнув над Артуром; хорошо, что перестал черное таскать, иначе бы напугал кого-нибудь из слуг до гроба, выскочив из-за угла замка ночью, к примеру. — Почти все. Про магию, про плод любви. Видел бы ты, с каким упоением он смотрел на меня. Я думал, он лопнет от счастья. Однако про твой конец я промолчал. Ты сам ему скажешь об этом. Керкленд прекрасно понимал, что может сейчас умереть. Но еще он понимал, что поступил правильно, как по отношению к учителю, так и к лучшему другу. Да, совесть его немного ныла, так как он совершенно беспардонно влез в чужие жизни и перевернул их, но не мог поступить иначе. Не мог больше видеть, как Брагинский чахнет в одиночестве, будто прекрасный цветок, и он определенно знал, что Альфред чувствовал себя таким же — брошенным и одиноким. — Значит, решил оставить мне самую пикантную часть? — возмутился Брагинский. — Он должен услышать это из твоих уст и принять это как данное и неизбежное. Я не смог бы его успокоить так, как это сделаешь ты, — голос Керкленда был пропитан виной. — Уходи, — устало отмахнулся Иван. — Завтра обсудим план действий. Артур на долю секунды задержал взгляд на Иване, а затем прошел мимо него к двери. — Если еще раз ты меня ослушаешься, я просто лишу тебя магии и прогоню в шею, — услышал Артур и воспринял эти слова со всей серьезностью.***
Странно, сейчас Иван не испытывал прежнего восторга, вернувшись в свою обитель колдовства. Брагинский и не замечал раньше, что здесь была какая-то неестественная и угнетающая темень, по стенам расползалась черная плесень, а запах сырости перекрывал собой приятные и не совсем ароматы трав и других ингредиентов для зелий. — Давно ты не спускался сюда, — грубым мужским голосом прозвучало со стороны. Брагинский вздрогнул, но, довольно быстро взяв себя в руки, гордо подошел к Зеркалу, укрытому бордовым полотном, сдернув его. Перед взором предстало лицо без каких-либо примечательных деталей. — Я был занят. — Явно не собой. Посмотри, что с тобой стало, милый Иван, — лицо исчезло и теперь в золотой раме появилось отражение Брагинского. — Я говорил тебе, что так и будет. Что твоя красота исчезнет из-за твоего глупого решения. Иван с ужасом начал разглядывать свое отражение, которое казалось совершенно чужим человеком, однако одна сильно выпирающая деталь не давала усомниться в его принадлежности Брагинскому. Он вспомнил все любовные слова Альфреда по отношению к нему и к ребенку, и улыбка сама невольно стала напрашиваться на тонкие, обескровленные губы, а сам Брагинский заметно расслабился и чуть вздернул нос. — Надо было слушаться меня, только я желаю тебе счастья, — продолжало между тем парировать Зеркало. — Ты лжешь, — грубо прервал его сладострастные речи Иван. — Всегда лгал. Использовал как оружие, подготавливая почву для того, чтобы вырваться сюда. — Иван, милый… — Достаточно! Альфред! Из-за спины Ивана вдруг выскочил Джонс вместе с кувалдой и попытался приблизиться к зеркальной поверхности, чтоб ее разбить. Однако высвободившееся из Зеркала темное щупальце сбило его с ног, схватило за лодыжку и отбросило к стене. — Ал! — во все горло выкрикнул напугавшийся Брагинский — он совсем не ожидал, что Зеркало сможет сделать что-то подобное, и это явно принесет кучу дополнительных проблем. — Решил одурачить меня, спрятав за своей магией смертного с кувалдой? Я думал, что научил тебя лучшим ухищрениям. Из плоской поверхности вылезло еще несколько щупалец, и все они ринулись к Ивану. Тот резко раскрыл перед собой магический щит, но ему было слишком тяжело сдерживать такую мощь своей ослабевшей магией. Подумать только, если это существо, заключенное в Зеркало, оказалось таким сильным даже находясь там, что будет, если оно вырвется наружу, как и планировало все эти годы, пользуясь Иваном и расчищая себе путь к власти? Брагинский давно должен был понять, что все не было просто так, и та темная магия — он с ней не родился, нет, этот росток в него вложило Зеркало тогда, в их первую встречу. А дальше все оставалось за малым — подначивать Ивана, чтоб тот развивал в себе эту темную магию, пока она не поглотила бы его полностью (что и произошло бы, убей он тогда Артура) и не подготовила его тело для встречи с новым хозяином. Естественно, все пошло не по плану, когда Брагинский встретил Альфреда, и родилась гораздо более сильная магия — любовь. Зеркалу пришлось лишь ждать, пока Иван разочаруется в любви или сломается, но все стало еще хуже, когда появился ребенок. Темное существо попыталось отговорить Ивана от его рождения, показав несуществующую свадьбу, однако что-то в Брагинском сильно изменилось, и он решил принести себя в жертву ради плода любви. — Артур, давай! — крикнул куда-то в бок Иван, и Керкленд сбросил с себя невидимые чары и снял с шеи амулет, который скрывал его магическое присутствие здесь. Артур направил амулет в одно из щупалец, выпустив белый луч света из него. Громкий скрежет, словно кто-то когтями провел по зеркальной поверхности, оглушил его, и он не заметил, как другое щупальце схватило его за шею. Керкленд выронил амулет, а тот укатился прямо в руки очнувшегося от удара Альфреда. Джонс поднялся и, лихо уворачиваясь от щупалец, ковылял к Ивану, скрываясь то за шкафами, то прячась под столами. Внезапно перед его глазами потемнело, и он оказался в одиночестве на каком-то открытом пространстве, как будто под куполом ночного неба, но без звезд. Все окружение и Иван с Артуром исчезли. — Альфред, я знаю, о чем ты мечтаешь, мальчик мой, — громко прозвучало отовсюду, заставив Джонса прикрыть руками уши. Альфред невольно задержал дыхание и начал нервно оглядываться и куда-то бежать, но вокруг была одна лишь темнота. Вдруг перед ним показались светлые фигуры. — Если ты отдашь мне этот амулет, я сделаю так, что Иван будет жить. Одна фигура преобразилась в Ивана. Тот счастливо улыбался, держа в руках маленький сверток. Джонс пригляделся, и из свертка показались маленькие ладошки тянущиеся к лицу Брагинского. — Он не погибнет, оставив после себя младенца, и, возможно, подарит тебе еще одного. Из-за ног Брагинского показался ребенок с очень характерным вздернутым носом, немного старше того, что находился у Ивана, и счастливо помахал Джонсу, подзывая к ним. Альфред, не сдерживая слез, двинулся к ним, к своей семье. — Альфред, любимый, не слушай его! — громом разразился среди тьмы голос Ивана, и Джонс остановился. — Он обманет! Альфред, прошу! — Отдай амулет, Альфред, и у тебя будет семья с твоим Иваном, о которой ты столько мечтал, — перекрыл истошный крик Брагинского голос Зеркала. — Хорошо, — прошептал Альфред. — Только верни меня назад, и я отдам тебе его. Окружающее пространство лопнуло и разбилось на тысячи осколков, возвращая Джонса в реальность. Альфред взглянул на трескавшийся из-за сильных ударов щупалец щит Ивана, который смотрел на него с мольбой и мотал головой, а затем на Артура, который вырвался и теперь всеми силами отбивался от бесконечных атак. Джонс повернулся к Зеркалу, откуда на него смотрело довольно улыбающееся лицо. Он покрутил в руках амулет, зацепив одну специальную защелку, и кинул в Зеркало. То поглотило его и разразилось громким победным смехом, но улыбка вдруг пропала с лица. Щупальца стали страшно, словно в агонии извиваться, сбивая и ломая все, что попадалось на пути, и Джонс, которого едва не задело один из них, поспешил к Ивану, у которого лопнул магический щит. К ним бросился и Артур, поставив свою магическую защиту, закрыв их всех. Они видели, как амулет начал втягивать в себя щупальца и магическое пространство внутри зеркала под отвратительный крик существа, затем он раскололся, и зеркало лопнуло вместе с рамой, превратившись в пыль. — Сработало? — испуганно прошептал взбудораженный после боя Артур, не убрав при этом щит. — Сработало, — ответил ему скрытый в жарких объятиях Альфреда Иван и присел на пол, придерживаемый сильными руками. — Хорошая была идея перенастроить амулет на Альфреда, Иван, чтоб он смог использовать его, — улыбнулся Артур и тоже присел на пол от усталости. — Я слишком хорошо его знал. Он в любом случае использовал бы самого слабого из нас, — взглянул Брагинский на Джонса, который слегка надул губы, ведь его задели эти слова. — Без обид, любимый, но ты не маг и никак не смог бы защититься от его чар. Что оно тебе наговорило? — Многое, — Альфред задумчиво взглянул в глаза улыбающемуся Ивану, а затем, не сказав больше ни слова, отвел их в сторону. В сердце у Брагинского что-то екнуло, и он понял, что их обоих ждал тяжелый и долгий разговор.***
Они оба лежали у Брагинского в комнате, обнявшись на кровати. Альфред молчал, чем сильно беспокоил Ивана, так как обычно его ничем не заткнешь, кроме как поцелуем. — Альфред, поговори со мной, прошу, — Иван погладил Джонса по щеке, чтобы тот обратил на него свой отстранённый взгляд. — Зеркало сказало мне, что ты погибнешь, когда ребенок появится на свет, это правда? — с места в карьер прыгнул Альфред — его терпение иссякло. Брагинский нахмурился, а в глазах появилось какое-то тоскливое сожаление. — Значит, правда. Джонс сел на кровати и тяжело вздохнул. — Ал, — Иван приобнял его со спины. — Ты не сказал мне. И Артур тоже промолчал. — Я бы сказал… Я хотел… — Когда бы ты сказал, за две минуты до… — рыкнул на него через плечо Джонс, но потом вновь отвернулся, и его плечи грустно опустились. — Оно показало мне тебя с детьми. Нашими детьми. Обещало, что мы сможем жить, как настоящая семья. И в тот момент я понял, что в реальности этого никогда не случится. Я всем сердцем хотел отдаться этой глупой приманке. Хоть на миг побывать в этой мечте. — Я вообще не хотел, чтобы ты был здесь. — Почему, Иван, ответь? — Джонс развернулся к нему, и у Брагинского заболело в груди от того, насколько печальным было выражение лица Альфреда в тот момент. — Я так не хотел, чтобы ты видел мою смерть. — Ты забыл одну важную вещь, Иван. Я бы тогда и не увидел своего ребенка. — Небытие стало бы для тебя спасением, — выкрикнул Брагинский, убежденный в соей правоте. — Нет, Иван, оно бы стало моей тюрьмой! Ты думаешь, мне стало бы легче, узнай я о твоей кончине через несколько месяцев или лет? Ты серьезно предполагаешь, я бы смог нормально воспринять новость о том, что ты отдал жизнь за рождение ребенка? — с каждым новым словом он начал повышать голос. — Я бы так и прожил, задавая себе вопрос, Иван, почему ты выбрал жизнь ребенка, а не свою, и ответа я бы и не получил! Зато сейчас могу получить! Почему, Ваня? Альфред сжал руки на плечах Ивана, и тот зажмурился из-за вырывающегося душевного крика Джонса. Заметив, как Брагинский дрожал, и что уже первые слезы покатились из его глаз, Альфред ослабил хватку и сгреб его в объятия. — Потому что люблю его, Ал. Так же сильно, как и тебя. Я делал много плохих вещей, но я хочу, чтобы от меня осталось в этом мире что-то светлое и чистое, — Иван перешел на рев, уткнувшись Альфреду в шею. — Я так не хочу умирать, Ал. У Джонса перехватило дыхание от такого признания, он бы что угодно отдал, лишь бы Иван жил, даже свою жизнь. И в этот момент наступило осознание. Альфред понял Брагинского. Ведь ради любимого человека можно было пожертвовать всем. — Но я сделал этот выбор, Альфред, и я бы не захотел менять решение, пусть бы и смог. Он оторвался от Джонса, по-прежнему роняя слезы, и начал убирать тонкими пальцами влагу с глаз возлюбленного. — Я лишь прошу принять его и любить меня до самого конца. — И даже после него я не перестану тебя любить. И все же губы Ивана тронула легкая улыбка, и он потянулся к Альфреду за поцелуем. Джонс, конечно, не смог ему в этом отказать.***
Честно говоря, у Райвиса и Эдуарда уже начинали кружиться головы из-за носящегося вихрем из стороны в сторону кипишующего Джонса. Они сидели молча и совсем не пытались прервать взволнованный бубнеж принца, только изредка ловили его, когда тот пытался ворваться в спальню после очередного болезненного вскрика, где уже который час происходили роды, или подавали стаканы воды, чтобы Альфред хоть немного приходил в чувства. Практически всю ночь Джонс не спал, потому что у Ивана начались первые, еще нерегулярные схватки. Покоя не было и до самого вечера, ведь он помогал ослабевшему Брагинскому ходить по комнате, так как рожающим нельзя было долго лежать, массажировал ноги и просто окружал его любовью и заботой под наблюдением еще ночью примчавшегося на помощь Керкленда, который должен был принять роды. Словно шуты, они развлекали вмиг ослабевшего и очень уставшего Брагинского, испытывавший, к тому же, постоянную и непрекращающуюся боль. Слуги глядели не на Ивана, а на Альфреда с большим сочувствием: он очень стойко переносил не то что минуту, каждую секунду. Он понимал, что мог потерять Ивана в абсолютно любой момент, а поэтому старался быть рядом, не выпускать его ледяной и хрупкой руки, еще и улыбался любимому с такой радостью в глазах, оставляя поцелуи то в виски, то в выступающие скулы. А Брагинский, видя это все, старался как можно тише стонать от боли, дабы не слишком беспокоить Джонса, и отвечать на все его ласки. У Артура сердце разрывалось на части от такой картины, и он, возможно, корил себя за такое поспешное решение вернуть в замок Альфреда. При взгляде на них обоих, Альфреда и Ивана, таких счастливых рядом друг с другом, становилось не легче, а еще хуже на душе. От собственного бессилия руки сжимались в кулаки, и те начинали чесаться от желания избить самого себя за слабость, за неспособность спасти Ивана, спасти их семью. Он очень хотел понять поступок Брагинского, но сравнивал его едва ли не с глупостью и безрассудством, хотя и понимал, что ему не дано было осознать нечто, уже доступное Ивану, до тех пор, пока он сам не захочет иметь ребенка. К ночи, когда схватки стали регулярными, — что означало очень скорое появление на свет малыша, — Альфреда насильно выпроводили. Ну, вернее, беспардонно с помощью магии вышвырнули прочь из комнаты, так как Иван того пожелал. Нельзя было не считаться с его просьбами, к сожалению. Он не мог знать, чем закончатся роды, и последнее, что он хотел увидеть в этой жизни — неосознанный взгляд однозначно, по его мнению, голубых глазок ребенка, а не глаза, полные слез и горя, его отца. Это было эгоистичным требованием, но Брагинский хотел уйти счастливым, да и, на самом деле, прекрасно знал, что Керкленд беспрекословно запустит Альфреда в комнату сразу, как только родится ребенок. Когда крики внезапно прекратились, Джонс, с которого мгновенно сошла вся краска, остановился, застыв на месте, как вкопанный, и коридор, что еще пару секунд назад наполнялся шум его шагов, погрузился в полную и гнетущую тишину. Что Райвис, что Эдуард боялись вздохнуть лишний раз и потревожить ее. Дверь в комнату медленно отворилась, и оттуда вынырнуло бледное, однако не бывало довольное лицо уставшего Толиса. — Входите, — прошептал он, и Джонс тут же, словно ошалевший, рванул внутрь покоев. В его висках пульсировало от переизбытка эмоций, а сердце билось с такой скоростью, что совсем перестало ощущаться в груди: первостепенно был, конечно же, невиданный никогда ранее страх, но заметив очень неожиданно вернувшегося в свою прежнюю, ту самую пышную и наполненную жизненной силой форму Ивана, который с вымученной, но настолько счастливой улыбкой смотрел в свернутый из шелка цвета индиго кулек, что не выдержал и раскис, начав ронять слезы. Испугавшись такой реакции, Иван поднял на него растерянный взгляд своих волшебных глаз, а Артур тут же метнулся к Альфреду. — Тише ты, возьми себя в руки, держись молодцом, — тихонько сказал он, шлепнув друга в торс тыльной стороной ладони и наколдовав ему платок. Откашлявшись, Джонс на скорую руку вытер свое лицо от слез счастья и облегчения, а затем подбежал к кровати. Брагинский чуть отодвинулся от краешка, чтобы Альфред смог сесть рядом с ними. — Мальчик, — улыбнулся ему Иван, но потом, когда Джонс разрыдался с новой силой, добродушно хохотнул. — Какой ты у меня чувствительный. И с радостью ответил на поцелуй Альфреда. — Как назовем? — хлюпая носом и вытирая лицо, спросил Джонс, большим своим пальцем поглаживая при этом крошечную ладошку своего сына. — Алан, — вдруг донеслось со стороны, и оба новоиспеченных родителя вопросительно взглянули на Артура. — Ну, сложение ваших имен. По мне, довольно символично, — пожал он плечами. — Мне нравится, — не перестав улыбаться, сказал Брагинский и зевнул. — Как думаешь, я могу уже поспать? — обратился он к Артуру. Тот посмотрел на часы и кивнул паре счастливых родителей. — Оставлю вас, — сказал он, но перед тем, как удалиться из покоев, кинул на Ивана короткий задумчивый взгляд.***
Вскоре на северные земли опустилась тихая, но по истине ясная для этого времени года звездная ночь. Переволновавшийся Иван так и не уснул в этот вечер, хотя и кошмарно устал. Они с Альфредом до самой ночи лежали в обнимку и слушали тихие посапывания новорожденного сына. Но не только переполнявшая все нутро радость не давало Ивану спать. Неприятное, сдавливающее все внутренности чувство так и не покинуло Брагинского, но он не решался сказать об этом своему возлюбленному, который так и сиял, как новая звездочка, от счастья и просто не замечал напряжения Ивана из-за наплывшего наваждения. Но, возможно, это было и к лучшему. Он до сих пор не приложил сына к груди и не покормил (а Альфред на радостях потерял свои последние мозги и вовсе об этом забыл), потому что прекрасно ощущал рождающуюся внутри него бурю, что росла с огромной скоростью, заполняя все ткани тьмой, и каждая эта секунда затишья перед надвигающимся кошмаром длилась целую вечность. Все же задремавший на какое-то время от навалившейся усталости Брагинский вскочил ночью с колотящимся сердцем. По всему телу, словно сумасшедшие, носились мурашки, а ноги и руки то и дело скручивало в судорогах, и организм как будто готовился вывернутся наизнанку. Иван вытер выступившую на лбу и шее испарину и взглянул на спящего Альфреда, рядом с которым в его объятиях лежал Алан. Брагинский наклонился к чуть вздернутому, как и у его отца, только еще совсем крошечному носику и оставил практический невесомый поцелуй на нем. — Моя любовь всегда будет с тобой, — прошептал он сыну. Глаза его наполнились слезами еще сильнее, когда он перевел их на Джонса. Одним плавным движением пальцев он убрал отросшую челку с его лба. — Ты себе представить не можешь, как я тебя люблю. Спасибо, что спас меня, мой принц. Брагинский, хоть и мечтал об этом больше всего в данный момент, но все-таки не рискнул коснуться его губ поцелуем, чтобы ненароком не разбудить. Без лишнего шума, едва сдерживая слезы, он вылез из постели, а затем аккуратно, не создавая лишнего шума, выпорхнул из комнаты, и лишь тихий шелест его сорочки и шлепки босых ног разносились по пустым коридорам замка. Тело с каждым новым шагом скручивало в болезненных судорогах, от чего Иван несколько раз чуть случайно не упал. Он понятия не имел, куда несли его уже подгибающиеся и дрожащие ноги. Просто бежал. Подальше от родных глаз, дабы они не увидели его смерти. Для Ивана стало неожиданностью, когда он очутился прямо перед той самой старой вишней, что доброжелательно раскинула свои грациозные ветви в центре сада. Странно, но это величественное и, вместе с тем, нежное дерево всегда приносило ему некое спокойствие в душу, роняя свои прелестные бело-розовые лепестки ему на волосы. — Ваня… — прошептали за его спиной, внезапно вырвав из той самой блаженной неги, в которой можно было уйти с миром. Иван схватился ладонью за свою грудь из-за вновь появившейся в ней боли. Но та боль была не от разгорающегося проклятья, она была иная — душевная, потому как случилось то, чего он так хотел избежать. Альфред все же увидит его смерть. На оголенные плечи вздрогнувшего Брагинского неожиданно опустилась мягкая ткань плаща, а сам он оказался развернут лицом к опечаленному Джонсу. — В моем сердце до последнего теплилась надежда, — практически шепотом сказал ему Альфред. — В моем тоже, — и Джонс заключил его в крепкие объятия, а Брагинский чувствовал биение его сердца и сбитое дыхание. — Мне так больно, Ал… — впервые честно сказал он. — Ноги уже превратились в камень. Хватка на его теле усилилась. — Больше всего на свете я мечтаю забрать эту боль у тебя! — скрипнул зубами Альфред. — Нет, Ал, только ты можешь дать все самое лучшее нашему сыну, — Иван взял его лицо в свои ладони и посмотрел в эти самые прекрасные голубые глаза, уже заплывающие слезами, с мольбой. — Сделай это, прошу тебя. Люби его за нас двоих. — Я обещаю, — с уверенностью сказал он, выдержав этот разрывающий сердце взгляд. — Ведь я уже его так сильно люблю. Из настолько красивых сейчас и умиротворенных глаз Брагинского полились слезы, и Альфред поспешил их вытереть с холодеющих щек своими горячими ладонями. — Прости за всю причиненную тебе боль, — вдруг сказал Брагинский. — Не смей передо мной извиняться! — эти слова вызвали шквал негодования у Джонса, но он поспешил утихомирится. — Лучше скажи, что любишь меня. Джонс всячески пытался спрятать затаившийся в его душе страх, когда они оба взглянули на окаменевающие руки Ивана, но тот почувствовал лишь смирение вперемешку с небывалым успокоением. — Я так тебя люблю, Альфред, — последние слезинки упали из его глаз. Вместе с ними ушли и последние капли магии в землю, откуда начали прорастать прелестные соцветия с голубыми лепестками — незабудки, а окаменевшие ноги обвивать стебли шипастой, но с алыми и необычайно ароматными бутонами дикая роза. Альфред был бы и рад даться диву, но не мог оторвать взгляда от Ивана и в последний раз коснулся его ледяных губ поцелуем истинной любви. — Я буду всегда тебя любить, Иван. Всегда. И Иван застыл с той самой мягкой улыбкой, что в последний миг успел подарить возлюбленному. Джонс, не выдержав всего давления, рухнул на колени перед статуей возлюбленного, и его плечи затряслись в горестных рыданиях, которые он даже не пытался уже приглушить. Вся его боль вырвалась наружу и уходила вместе со потоком слез горести и печали в землю к прекрасным цветам. Стоявший неподалеку Артур на руках с младенцем тоже не сдерживал слез и прерывать печаль Джонса никак не собирался. Он лишь молчаливо подошел чуть ближе, и под ним после взмаха рукой появилась скамья. Альфред казался безутешным. Эти скорбные терзания, возможно, продлились бы очень долго, но ребенок вдруг тихонько загулил, а Альфред, услышав это, затих. Он медленно поднялся и, не подняв лица, подошел к Артуру, взяв у него Алана на руки и присев рядом на скамью, все еще роняя горькие слезы печали. Но неожиданно малыш посмотрел на него слишком осознанно для всего лишь первого дня жизни и протянул свою крохотную ручку к его лицу. Джонс, заметив это, взглянул на него, удивленно хлопая ресницам, и потом все его лицо заискрилось от счастья. — А глазки-то все-таки его, сквозящие волшебством, — он перевел взгляд на Ивана, и смиренно-счастливая улыбка легла на его губы. — Не волнуйся, Алан, он всегда будет с нами. И Альфред, поцеловав теплый лобик, пообещал себе никогда не винить Ивана за его решение и вложить всю и свою, и его любовь в сына, сделать все, чтобы он был счастлив.