* * *
Как ни странно, Гарри испытывал ностальгию, сидя на серой кушетке в лаборатории Северуса, — возможно, даже в последний раз. Чтобы было комфортнее, Гарри расстегнул пуговицы на своей любимой сине-зеленой клетчатой рубашке, под которой была надета серая квиддичная футболка. Удобно расположившись на кушетке, Гарри прижал голову к подголовнику. Сжимая в руке небольшой флакон, он сосредоточился на своих намерениях. «Есть ещё что-то, что мне нужно знать?» — спросил Гарри у своего подсознания, или у зелья, или у самого помещения, в котором находился — у того, кто был ответственен за приём его сообщения. Эта был лишь тридцатиминутный сеанс, но Гарри знал, что многое могло произойти даже за столь короткий промежуток времени. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, вспоминая все предыдущие сеансы. Было такое чувство, будто произошедшее с ним в мире «Познания» на самом деле имело место быть; такое же яркое и запоминающее, как и все остальные события в его реальной жизни — несравнимо с теми картинками, что он сейчас прокручивал в голове. Это вынудило Гарри задаться вопросом, каких успехов он на самом деле добился и как этот прогресс выглядел в глазах Северуса в начале этой недели, когда они говорили на эту тему. Неужели он закончил? Как обычно, был лишь один способ это выяснить. Подняв флакон, Гарри словно молча произнёс тост за своё последнее путешествие в мир «Познания», а затем, улыбнувшись Северусу, прижал горлышко стеклянного сосуда к губам, осушая его и произнося заклинание.* * *
Когда серый туман рассеялся, Гарри обнаружил себя посреди затемнённой комнаты. Несмотря на то, что его глаза ещё привыкали к приглушенному свету, он уже знал, что находится в Хогвартсе. Пол из грубо обтёсанного камня сразу показался Гарри знакомым, как и колонны, поддерживающие сводчатый потолок. Но даже не учитывая этого, голубой свет луны, льющийся сквозь многочисленные окна слева от Гарри, подтверждал его догадку. И это было не просто какое-то помещение в Хогвартсе, совсем наоборот. Это была особенная комната. Гарри поднялся и украдкой выглянул из-за колонны. Действительно: там, частично спрятанное в тени, находилось зеркало в золотой раме, украшенной орнаментом. Зеркало стояло на подставках, похожих на две ноги с впившимися в пол длинными когтями. Зеркало Еиналеж. Разве Северус однажды не сравнивал «Познание» с зеркалом Еиналеж? И вот теперь Гарри стоял перед этим самым зеркалом в мире «Познания». Разве это не было похоже на зелье внутри самого зелья? Желание внутри желания? Подойдя ближе, Гарри понял, что по-прежнему может разобрать выгравированную надпись на верхней части рамы: «Еиналежеечяр огеома сеш авон оциле шавеню авыза копя». Он помнил, о чём там говорилось, мысленно прочитав, словно давно забытым голосом: «Я показываю не ваше лицо, но ваше самое горячее желание». В некотором смысле, это напоминало возвращение к истокам. Он вновь стоял перед зеркалом; мальчишка, находящийся на распутье двух миров: один был ему очень хорошо знаком, а вот второй он ещё только собирался узнать. Когда ему было одиннадцать, эта пропасть была огромной. Она тянулась от жизни маггла к миру магии, от чулана под лестницей до замка, от обыденности до той жизни, где почти каждая фантастическая вещь, о которой он даже не смел мечтать, существовала в действительности. Пару дней его не покидало чувство, что он скоро проснётся — и всё окажется лишь сном. Вопреки своей воле, Гарри фыркнул. «Эта могло бы превратиться в чертовски хорошую историю», — подумал он. Сейчас, в свои восемнадцать, он точно так же стоял на краю. Однако пропасть сейчас была другая, возможно, не такая огромная, но этот мир — мир, в котором отсутствовали Волдеморт и пророчество — был таким же незнакомым. Чего ему ожидать в этот раз? Глядя на поверхность зеркала, Гарри заметил, что оно по-прежнему затуманено, несмотря на то, что парень стоял лишь в паре сантиметров от него. Обычно изображение появлялось почти сразу, но Гарри это не слишком удивило. Он думал, не обладает ли эта версия зеркала какими-то характерными особенностями. Неожиданно в помещении раздался давно знакомый голос: — Рад видеть тебя, Гарри. Гарри оглянулся по сторонам, пытаясь определить источник звука. Медленно, размеренной походкой, к нему шёл Дамблдор, выглядящий таким же, каким Гарри увидел его в первый раз. Подойдя ближе, старый волшебник улыбнулся и раскинул руки, приглашая в тёплые объятия. Гарри ответил, удивившись тому, насколько это было ему необходимо. Он даже не понимал, как сильно скучал по своему старому наставнику; казалось, будто целая вечность прошла с тех пор, как они в последний раз говорили на вокзале Кингс-Кросс. Держа Гарри за плечи на расстоянии вытянутой руки, Дамблдор заговорил: — Ты больше не Избранный и не обязан делать то, что от тебя требуют другие. Я виноват в таком отношении к тебе, Гарри, точно так же, как и все, и прошу за это прощения. Теперь у тебя есть только один долг — перед самим собой. Пора тебе жить своей жизнью, и лично мне очень интересно увидеть, как именно ты ею распорядишься. Гарри улыбнулся, не совсем понимая, что побудило директора сказать всё это, но с удовольствием согласился с его словами. — Вижу, ты нашел зеркало, — продолжил Дамблдор, и теперь в его голосе прозвучали довольные нотки. — Да. Вот только не похоже, чтобы зеркало работало: оно мне ничего не показало. — Вот как, — ответил Дамблдор, подойдя к величественной конструкции ближе. — Тут главное знать, как именно работает конкретно это зеркало. Ведь на самом деле оно отличается от того, что ты помнишь. Известен ли тебе главный смысл равновесия четырёх аспектов, Гарри. — В каком смысле? — В любом, — Дамблдор по-отцовски улыбнулся и сдвинул очки-половинки на кончик носа. Он глянул на Гарри поверх тонкой золотой оправы. — Главные четыре аспекта всегда окружают нас. Разве тебе не приходит на ум ничего подходящего? Какое-то время Гарри обдумывал свой ответ. — Ну, в Хогвартсе четыре факультета, — предложил он один из вариантов. — Превосходно, мой мальчик! Что ещё? Прикусив нижнюю губу, Гарри попытался предложить еще идеи: — В квиддиче четыре вида игроков в команде. Дамблдор издал смешок, и Гарри усмехнулся в ответ: — Я так понимаю, вы не это имели в виду. — Не совсем, — Дамблдор медленно ходил вокруг Гарри. — Позволь мне подвести тебя к более фундаментальному значению. Четыре главных аспекта можно найти в восточной и западной культуре, в арифметике, астрономии, математике и даже в мифологии. К примеру: четыре сезона, четыре сторона света, четыре ветра, четыре стихии. Это довольно могущественная и волшебная цифра, — он сделал паузу. — И даже в группе Beatles было четыре участника. — Битлы были волшебниками? — удивлённо спросил Гарри. Глаза Дамблдора блеснули, когда небольшая металлическая вазочка появилась в его руках: — Лимонную дольку? Гарри открыл было рот, чтобы ответить, но затем так же резко его захлопнул, чтобы спустя секунду распахнуть опять, но… он понятия не имел, что сказать. Сбитый с толку, Гарри посмотрел на вазочку в руках Дамблдора. — Э-э, нет спасибо. Так, значит… — Четвёрка формирует суть нашего «я», — продолжил Дамблдор, теперь уже вышагивая позади зеркала. — Тело, разум, сердце и душа. Если зеркало ничего не показало, то только потому, что ты хотел искоренить себя из своего источника радости; пытаясь силой получить знания. Ввиду этого, зеркало откроет свои знания только тогда, когда ты будешь по-настоящему к этому готов. — Готов к чему? — спросил Гарри, но Дамблдор уже развернулся и зашагал прочь, практически растворившись в воздухе. — Постойте! Что оно мне откроет? Всё было тщетно, Дамблдор ушёл. Гарри снова посмотрел на зеркало. Он подошёл ближе, пытаясь более детально его рассмотреть, подушечками пальцев медленно изучая раму, оставляя небольшие следы на покрытой пылью поверхности. — Я готов, — сказал он зеркалу, понятия не имея, что вынудило его сказать это; да и к чему он был готов? Гарри погладил декоративную резьбу на раме, при этом практически упираясь носом в стеклянную поверхность. В течение нескольких долгих минут ничего не происходило. Взглядом Гарри изучал каждый уголок зеркала, выискивая какой-то знак, движение — хоть что-то. Раньше, когда бы Гарри ни подошел к зеркалу, какой-то образ тут же появлялся. Но опять-таки, это ведь было не настоящее зеркало, а лишь его образ, заключённый в сознании самого Гарри, созданный зельем и его нейронами. Дамблдор уже намекнул ему, что это зеркало не будет работать, как прежнее. Однако стоило Гарри отступить — и мрачную поверхность зеркала будто закружило в водовороте похожего на облако тумана; растаяв, он явил идеально отполированное, сияющее отображение… самого Гарри. — Я? — тут же удивился Поттер, ни к кому конкретно не обращаясь. Он поморщился. — И это моё откровение? — Порой то, что находится прямо перед нами, увидеть трудней всего, — услышав это, Гарри испуганно обернулся, но он по-прежнему был один. Голос принадлежал Дамблдору, хотя и звучал приглушённо, будто его источник находился где-то далеко, в самом зеркале. Спустя пару мгновений Гарри понял, что ему придётся принять происходящее: возможно, бестелесные голоса также были характерной особенностью конкретно этого зеркала. — Я просто увидел себя, — признался он вслух. — Или должен был увидеть, — его отражение стояло так близко к зеркалу, что кончик носа оказался белым в том месте, где он прижимался к поверхности. А затем зеркало снова заговорило, всё тем же устрашающе отдалённым голосом Дамблдора. — Пожалуй, больше всего ты нуждаешься в выборе. В выборе того, кем хочешь стать; жизни, какую хочешь прожить. — Да, но разве не все этого хотят? Не может быть, чтобы мне нужно было услышать от зелья именно это. — Не нужно? Как только Дамблдор произнёс последнюю фразу, верхняя часть зеркала стала сжиматься прямо у Гарри на глазах, а буквы закружились в замысловатом анимационном танце, меняясь, пока наконец не образовали новую надпись. Теперь можно было прочесть: «Ьвобюл ьлец овтсняотсоп еивтсйокопс». Увидев первые несколько букв, Гарри какое-то время не мог понять, что именно ему стоит со всем этим делать, но он сразу же вспомнил об уловке: читать любую надпись задом-наперёд. Прищурившись, он проследил за буквами, произнося их про себя. На сей раз вместо разделения слов странными интервалами, как было с прежней надписью, эти слова были разделены на удивление чётко. Таким образом, их оставалось четыре. Четыре. Прежде чем у Гарри появился шанс произнести их вслух, Дамблдор вышагнул из-за гигантского зеркала и прислонился к его краю. — Ты видишь четыре слова, я полагаю? Гарри подскочил на месте, неуверенный, сумеет ли он хоть когда-нибудь привыкнуть ко всем полным внезапности появлениям и исчезновениям. Он снова со смесью любопытства и замешательства уставился на своего старого наставника. — Да. Вы тоже можете их видеть? — Я не могу, нет. Точно как и отражение, лишь человек, использующий зеркало, вправе увидеть его сообщения. — Тогда откуда вы узнали, что оно показывало мне четыре слова? Улыбка Дамблдора была короткой. — Думаю, гораздо более важно узнать, что это за четыре слова. Гарри ещё раз обвёл слова взглядом, позволяя им проплыть через его сознание полностью сформированными. Покой, постоянство, цель, любовь. Гарри, не понимая почему, не смог сдержать улыбку. Возможно потому, что (хотя бы один раз) это выглядело официальным подтверждением того, что его судьба всё же будет хорошей, ведь он едва ли мог представить, чтобы от этих слов исходило хоть что-то неправильное. Но опять же, в настоящий момент он находился в реальности, созданной «Познанием». Перейдут ли эти слова в реальную жизнь, или останутся лишь чем-то, что он смог испытать только во время сеанса? Тень сомнений накрыла Гарри с головой. — Профессор, эти слова: они правда относятся к реальной жизни или всё это только… в моей голове? — спросил он. — Конечно, всё это происходит у тебя в голове, Гарри, но кто сказал тебе, что поэтому оно не должно быть правдой? Гарри снова уставился на него: — Вы уже говорили мне это раньше, когда я встретился с вами на Кингс-Кросс. Дамблдор какое-то время размышлял над услышанным, слегка склонив голову. — Именно так, — он улыбнулся. — Возможно, тебе придётся по душе, что сейчас эти слова столь же правдивы, как были тогда. Гарри казалась странной сама мысль о том, что с их разговора на вокзале прошло целых полгода; казалось, это случилось вчера. Он был на распутье уже тогда — на пороге выбора, который навсегда изменил бы его будущее. Ему вдруг стало интересно, не происходило ли то же самое и сегодня, в этом сеансе, поскольку в происходящем ощущались знакомые нотки завершённости. — Почему вы всегда со мной в самом конце? — поинтересовался Гарри. — В конце? — переспросил Дамблдор. — Мой дорогой мальчик, что заставляет тебя думать, что это конец? — Ну, скорее всего, это мой последний сеанс «Познания». — Конец, начало — такие любопытные понятия, да? И столь часто одно из них принимается за другое, я погляжу, — Дамблдор выбрал ещё одну жёлтую конфетку из вазочки в своих руках, коротко её оглядел, а затем положил в рот. — Возможно, я здесь всего лишь для начала. Глаза Гарри расширились, и он не смог отвести от учителя взгляд. Начало? Вот это — начало? Осознание услышанного резко усилилось в его голове, пока наконец не встало на место с почти ощутимым щелчком. Гарри оглянулся, чтобы вновь найти четыре слова, выведенные на верхней части зеркала. Если они были настоящими, то конец этого сеанса станет началом. Конец войны ведь тоже ознаменовал собой начало, хотя тогда он и не был уверен, что следует делать после. Чёрт, даже уехать от Дурслей, когда ему было одиннадцать, тоже означало начало, огромное начало. Возможно, все окончания чего-либо представляли собой начало. Несмотря на это, Гарри повернулся к Дамблдору, чтобы убедиться окончательно. — Значит, четыре слова дают мне понять, с чего я должен начать? Именно над этим я должен сосредоточиться в первую очередь? Улыбка Дамблдора стала шире, а глаза заблестели. — Да, Гарри. И из всех этих слов, какое ты желаешь больше прочих? «Любовь, — промелькнуло в сознании Гарри ещё до того, как он сумел толком задуматься. — Ты желаешь любви». — Любовь, — произнёс Гарри вслух, и Дамблдор одобряюще улыбнулся. — И путь к этой любви ведёт… — Путь? Я не знаю. Что вы имеете в виду? — Гарри пристально вгляделся в своё отражение в зеркале, но не заметил, чтобы оно хотя бы немного двигалось. — Вы говорите всё так, как будто это очевидно, как если бы ответ был прямо перед моим… — Гарри прервался на полуслове, громко вздохнув, наконец-то осознав, что именно делало его отражение. — Перед моим носом, — закончил он. — Путь здесь, прямо перед моим носом. — О да, — мягко кивнул Дамблдор. — Он здесь. Гарри обернулся на звук голоса профессора, но обнаружил, что комната вновь опустела. Он быстро оглянулся через оба плеча, но увидел лишь тёмную комнату из камня и силуэт в огромном зеркале, как будто окружённый лунным светом. Он? Сердце Гарри забилось быстрее. Неужели Дамблдор имел в виду?.. Гарри подумал о четырёх словах в противопоставление своему Сновидению, единственному сеансу, который, казалось, имел лучший ответ о его собственных желаниях: из-за контроля, который был полностью в руках самого Гарри. Он появился там, чтобы прожить жизнь, наполненную постоянством и важной целью. Спокойной жизнью, окружённый любовью. Неудивительно, что он провёл столько времени, заново мысленно переживая события того сеанса, тоскуя по ним всей душой. В этот самый момент в сознании Гарри зародилась важная мысль. Сеансы «Познания» были не только средством отображения желаний, они также касались активного созидания. Даже в Сновидении, где он был лишь зрителем, зелье создало ему многочисленные сцены в одном-единственном сеансе. Гарри почти рассмеялся. Почему ему раньше не приходило в голову это попробовать? Ведь он здесь, посреди действия магического зелья, которое позволяет создавать абсолютно всё, что только пожелается, — и он по-прежнему стоит в пустом классе Хогвартса, ожидая, что ответы сами к нему прибегут. Почему бы не сделать наоборот? Конечно, он может и не суметь переключиться на Сновидение во время обыкновенного сеанса, но он вполне может постараться воссоздать тот сценарий, как предположил Северус. По крайней мере тогда он будет способен контролировать происходящее. Но сработают ли его попытки заново посетить прежний сеанс вот так, особенно учитывая, что изначальный сеанс был Сновидением? Сумеет ли он на самом деле переключиться между местами действия одной лишь силой своих мыслей? Предполагая, что у него остались считанные минуты, Гарри крепко зажмурился и сосредоточился на картинках, которые стали ему столь знакомы за последние два месяца: ведущая к коттеджу в тропиках дорожка, с горами на востоке; полный благоухания воздух, тяжёлый от приближавшегося дождя. Гарри инстинктивно вдохнул полной грудью, наслаждаясь тёплым ощущением лёгкого ветерка, взъерошившего волосы. Когда капля воды ударила его прямиком по носу, он резко распахнул глаза — и сразу же убедился, что открывшийся ему вид был в точности таким, как он представлял. Сработало! Или так, или он видит перед собой очередную галлюцинацию. Он никогда не был уверен, что между двумя последними понятиями было достаточно различий, когда дело касалось «Познания». Низкий рокот грома прокатился у него над головой, и Гарри поднял взгляд, позволяя всё большему количеству капель упасть на его лицо: непрерывный поток быстро превратился в ливень. Гарри по-детски рассмеялся, побежав к причудливому дому, перепрыгивая три ступеньки, поворачивая ручку и влетая внутрь через главную дверь одним плавным движением — на этот раз он был готов к тому, что вот-вот случится. И конечно, его тут же подхватили и прижали к двери; кусочек спелого фрукта оказался зажатым между его губ, и горячий язык принялся жадно слизывать капли сладкого сока, стекающего с уголков рта. В этот раз Гарри отдался поцелую с трепетом, ощущая, как каждый дюйм его тела распаляется желанием, надеждой на то, что всё происходящее — не просто сеанс «Познания», всё это может воплотиться в жизнь. Но прежде, чем он позволил себе окончательно забыться, поддаваясь соблазну, Гарри вспомнил главную причину нахождения здесь, и торопливо оттолкнул мужчину. — Подожди… пожалуйста. Я должен тебя увидеть. Покажи мне, кто ты, — руки Гарри были прижаты к тёплой, широкой груди, льняная рубашка мужчины ощущалась до странного роскошно под прикосновением пальцев. — Посмотри на меня, — услышал Гарри свой собственный шёпот, наклоняясь в попытке за тёмными прядями разглядеть лицо незнакомца. Его сердце загнанно билось в груди — в ожидании, волнении, с нетерпением, которое может быть вызвано лишь ежесекундным уменьшением оставшегося на сеанс времени, — тогда как это был мужчина, которого он неделями представлял в совершенно разных обстоятельствах; мужчина, которого он никак не мог выбросить из головы с того самого первого дня Сновидения. Однако как только незнакомец начал поднимать голову — Гарри даже сумел увидеть выделяющийся нос и острые скулы — сцена домика неожиданно растворилась, как будто кто-то резко переключил канал, и он вновь оказался стоящим перед зеркалом. Нет! Нет! Ещё рано! Гарри в отчаянии ухватился за зеркало, надеясь увидеть что-нибудь ещё — что угодно! — в то время как его взгляд обследовал каждый квадратный дюйм. Он должен был убедиться! Но образ стремительно исчезал, книжные полки и утварь стали появляться со всех сторон, пока не осталось одно лишь зеркало. Его поверхность немного колыхалась, показывая образ мужчины с угольно-чёрными волосами; мужчины, которого он целовал. Эта картинка сменялась на вид лаборатории, который тут же перекрывало отражение самого Гарри, кончиком носа прижимающегося к стеклу. И вдруг — Северус, а затем снова лаборатория; так до тех пор, пока Гарри не понял, что образ Северуса был частью лаборатории. Или всё-таки частью зеркала? Когда Гарри наконец-то полностью возвратился из сеанса и открыл глаза, первым, что он увидел, было как Северус поднимает голову, отрывая взгляд от своего журнала; пряди его волос отбрасываются назад, чтобы открыть… выдающийся нос, острые скулы и тёмные, глубокие глаза. Гарри будто ударили под дых, когда взгляд Северуса переместился на него. Это было то самое зеркальное отражение, которое он только что увидел в своём сеансе — или знал, что увидит, если бы картинка не растворилась в воздухе так быстро. Это был мужчина из коттеджа. Личность его фальшивого любовника из Сновидения вовсе не была фальшивой. Это был Северус. Это всегда был Северус. — О, Боже, — прошептал Гарри, взглядом очерчивая лицо и тело Северуса. — Это был… Ты был тем… Северус выпрямился в кресле, глядя на Гарри встревоженно. — Что случилось? Гарри отмахнулся, почти желая, чтобы на этот раз он использовал полную дозу зелья вместо половины, чтобы осознание настигло его до пробуждения. Вместо этого он просто сидел на кушетке, слабый, но наконец-то всё осознавший — даже слишком осознавший. Он осторожно соскочил на пол и споткнулся, направляясь в сторону двери: ему нужно было как можно скорее убраться из комнаты, чтобы подумать обо всём хотя бы минуту. — Уборная, — только и сумел выдавить он. Если ответ на это всё же последовал, он был заглушён звуком закрывающейся двери.* * *
Опершись руками за обе стороны раковины в ванной комнате Северуса, Гарри поднял взгляд на своё отражение, наблюдая за тем, как стекают капли воды, которую он только что плеснул себе в лицо. Он глубоко вздохнул, полностью захваченный водоворотом мыслей. Его таинственный любовник из Сновидения всё это долгое время был Северусом. Северусом, который любил «Звёздный путь» и греческую еду, и который был действительно забавным, стоило только узнать поближе; Северусом, который играл на пианино, когда думал, что его никто не видит. Северус. Гарри не ожидал этого. Он не ожидал увидеть в зеркале Северуса, не в качестве ответа на свой вопрос. Он не ожидал, что у него появится путь куда бы то ни было, особенно путь к любви. Не ожидал, что вообще проживёт достаточно, чтобы исследовать хоть половину того, что он сделал в своих сеансах, или что будет чувствовать всё это так быстро, по отношению к мужчине — к одному конкретному мужчине. И опять-таки, он никогда не ожидал много чего другого, но жизнь, казалось, всегда находила способы подтолкнуть его к какому-то особенному направлению, к правильному направлению. Гарри не мог объяснить причин, однако в том, чтобы Северус был рядом, заключалось что-то правильное. Когда он пытался собрать всё это воедино, реальность по-прежнему казалась странной. До странного правильной. Так что, возможно, не таким уж и неожиданным было случившееся. Спокойствие. Северус уже был его путеводной звездой, указывающей верное направление ко многим вещам. Мужчина, который всегда помогал ему с самого начала, кто защищал его и приглядывал за ним, даже когда не мог открыто показать свою заботу — теперь Гарри понимал: именно это Северус делал для него всё время. Профессор, учивший его в Хогвартсе. Шпион, боровшийся на стороне света. Пожиратель Смерти, игравший свою роль столь хорошо, что сам Волдеморт ничего не заподозрил. Товарищ-по-оружию, который не единожды спас Гарри жизнь. Человек, прошедший через все это в итоге оказался сидящим напротив Гарри за столиком в старом пабе Хогсмида. Наставник, проводивший его через «Познание». Друг, готовый выслушать и помочь чем только возможно. Постоянство. И Северус тоже выжил в войне, всё из-за Гарри. Он думал, что сможет ощутить вину за то, что очередной раз нарушил план Северуса, но, возможно, во всём этом скрывалась какая-то грандиозная цель, которую ни один из них не мог рассмотреть со своей точки зрения. Гарри, по крайней мере, хотелось в это верить. Это было больше, чем просто желание верить в лучшее в людях. Он верил, что существовала важная причина для него находиться здесь; причина, по которой он выжил. Причина, по которой они оба выжили. Но какая? Может быть, они выжили, чтобы быть друг у друга. Могла ли жизнь быть настолько синхронной? Если да, то его мысли о том, чтобы построить собственную семью с Северусом были не такими уж далёкими. Они могли бы построить что-нибудь вместе, что-нибудь, что поодиночке не нашли бы никогда. Гарри нужно было только написать новую историю. И тем самым помочь Северусу написать свою. Цель. Он помнил, как хорошо они с Северусом смотрелись вместе, когда совсем недавно ужинали вместе в «Греческом», и как миссис Уитби была той самой, кто указал на это, даже несмотря на то, что она не сказала и слова. Гарри вспомнил, как ему хотелось, чтобы Северус посетил вместе с ним Австралию, свадьбу Рона и Гермионы. Вспомнил их поцелуй по окончанию одного из сеансов; как много он думал об этом со всевозрастающим любопытством. На что был бы похож второй поцелуй? Было ли дело в запретном волнении, которое сделало их первый поцелуй настолько удивительным, или другие стали бы такими же потрясающими? Гарри вспомнил как задавался вопросом о том, какая реакция была бы у его татуировки на Северуса. Вспомнил Мунго, и их ранние летние ужины в старом пабе Хогсмида, их сеансы «Познания», их беседы. Он вспомнил всё — теперь столь же резкое и чёткое, как солнечный свет. Это всегда было прямо здесь, всё время у него под носом. Может быть, отправной точкой стало одно-единственное событие. Может быть, миллион мелочей. Гарри знал лишь, что только сейчас всё собралось воедино в его сознании, наконец-то завершая пазл — и став целостной, картина вовсе его не удивила, по крайней мере, не так, как предполагалось. Его сердце забилось чаще от осознания, что он наконец-то понял. Выходит, вот так это ощущается. Пожалуй, он знал уже достаточно долго, но просто не привык чувствовать и переживать то, для чего только что подобрал имя. Любовь. Для Гарри больше не существовало иной незыблемой правды, только эта: он был влюблён в Северуса.