А в душе я танцую

      Они сидели на кухне и исподлобья разглядывали друг друга. Хенрик подумал: «Смотрит так, будто чем-то недоволен, хотя это должна быть моя прерогатива…» В ответ на хмурый взгляд Кетиль приподнял брови. Хенрик наконец решился заговорить.       — Я понимаю, у нас было не самое лучшее знакомство… — Парень был смущен и чувствовал себя неловко.       — Ну, ваши физиологические потребности не ваша вина, Хансен. — Кетиль пожал плечами.       — Можно просто Хенрик. И… чем займёмся? — Хенрик не успел закончить фразу, как живот предательски заурчал — нескольких куриных котлет ему было явно мало. — Не хочу быть навязчивым, но, может, для начала позавтракаем? Вы готовить умеете?       В ответ ему кивнули.       — Тогда мы уживёмся! — натянул улыбку он и обвёл рукой кухню. — Всё, что найдёте, в вашем распоряжении.       Ему снова задумчиво кивнули.       — Я вам тут пока не нужен? — Разговор упрямо не вязался.       — Я сам, — наконец открыл рот Кетиль.       — Тогда не поможете мне перебраться на диван? — Хенрик, не дожидаясь ответа, покатил в гостиную. Шаги сидельца последовали за ним.       — А нельзя смотреть телевизор в этом кресле?       — Ненавижу его, — хмыкнув, отозвался парень, затормаживая у дивана. — Или вам сложно?       — Нет, нисколько. — Кетиль даже крякнул, попытавшись приподнять пациента под мышки.       — Я тяжеловат, — с извиняющейся интонацией пробормотал тот.       — Ничего, справлюсь…       Но без помощи самого Хенрика он вряд ли справился бы. Наконец Хансен облегчённо вздохнул, развалившись на диване, и нашарил пульт. Началось ещё одно бессмысленное шоу с глупыми шуточками, но в это время дня ничего лучше не было. Кетиль зашумел на кухне, изучая шкафчики и холодильник, загремела посуда.       Хенрик, бездумно уставившись в телевизор, пытался понять, что ему сулит новое знакомство. До этого момента сиделок-мужчин ему не присылали, но теперь это был несомненный плюс — каждый раз светить причиндалами перед девушками было занятием не из приятных. Однако когда он понимал, что очередная сиделка пытается жить за его счёт, позабыв о своих обязанностях, то у него был стабильный и действенный план по изживанию таких личностей. Стоило начать капризничать, указывать им на их ошибки, начать считать деньги и, если даже это не работало, показывать из себя извращенца и при каждом удобном случае шлёпать их по заднице, как последнее дружелюбие моментально испарялось, и очередная медсестричка вылетала из квартиры, громко хлопнув дверью. Кэт, правда, рассказывала, что благодаря такому поведению о нём в Доме расползлись нелестные слушки, но ему было совершенно плевать, что о нём говорят эти бесчувственные «сёстры милосердия».       Но вот как отвадить из дома парня, если он окажется таким же приживалой? Он, конечно, и его мог бы шлёпать по заднице, но это возымеет нужный эффект?.. Скорее всего, его просто посчитают странным. Ну, в принципе, каким и всегда считали, ничего необычного. Начать грубить? Ага, такому погрубишь… Того и гляди, проткнёт взглядом-ледышкой. Попробовать для начала пойти на контакт? Но пока как-то у них с этим не клеилось. Да и он наверняка слышал сплетни, что Хансен — самый несносный из всех, кто стоит на учёте Дома. Ладно, тогда просто подождём. Время покажет.       — Эй, Хансен.       Он повернулся, заметив в дверях новую сиделку с дымящейся тарелкой в руках. Но привычного прежде запаха жареного почему-то не чувствовалось.       — …Это что?       — Овсянка.       — …Ты серьёзно? Кто ест с утра овсянку?!       — Я ем.       — Вот и ешь её сам.       — Тогда удачи тебе с готовкой.       С минуту они смотрели друг на друга, Хенрик — с раздражением, Кетиль — с выбешивающим спокойствием, скрестив руки на груди. В запале они так естественно перешли на "ты", что даже не придали этому значения. Итог поединка был предрешён: Хенрик поднял ложку каши и плюхнул её содержимое обратно в тарелку, затем снова зачерпнул. На удивление, всё было не так уж плохо. Хотя мелькнула мысль, что если бы это нечто поджарить, могло бы быть ещё лучше.       — Вообще не представляю, откуда у меня взялась овсянка, — поделился мыслями пациент.       Кетиль пожал плечами.       — Ты же не носишь её с собой? — подозрительно взглянул Хенрик.       — Я просто нашёл в шкафчике открытую коробку.       — Ах, точно, Кэт, наверное, оставила…       — Вероятно.       Снова пауза, во время которой Хенрик опустошал тарелку.       — Ну, а ты есть не собираешься?       — Я завтракал дома.       — Так это давно было. Дава-а-ай. Тогда я съем ещё тарелку. — Хансен заглядывал в это спокойное лицо, пытаясь понять, начал ли он вызывать хоть какой-то интерес или хотя бы бесить.       Кетиль снова пожал плечами, забрал его тарелку и вскоре вернулся уже с двумя.       — Хм… И ты каждый день с утра ешь это?       — Овсянку. Да, практически каждый.       — Не надоедает?       — Это лучше, чем начинать день с тяжёлой мясной пищи, — приподнял бровь Кетиль. Наверное, увидел в мойке пустую тарелку с оставшейся панировкой. — Да и вес тебе сбросить не помешало бы, я не Геркулес, знаешь ли, тебя тягать.       — Тяжеловато, знаешь ли, сбросить вес, когда катаешься на этой чёртовой коляске, — огрызнулся Хенрик.       Кетиль замялся и, похоже, только сейчас понял, какую ляпнул бестактность.       — ...Извини. — Медбрат сел рядом на диван и от неловкости ситуации заткнул себе рот ложкой каши. Он никак не мог отучиться от своей неуместной прямолинейности, которая иногда граничила даже с грубостью.       Хенрик, который было приготовился к обороне, после извинения быстро остыл. Похоже, у него действительно просто с языка сорвалось без задней мысли.       — Да не бери в голову, обиженку разыгрывать не буду, — вполне дружелюбно ответил он, получив в ответ взгляд облегчения.       — Но побриться всё-таки не мешало бы.       — А для кого? Я всё равно нос на улицу почти не кажу.       — Вот и зря. Разве прогулки не входят в обязанности сиделки?       — Кэт со мной гуляла, а предыдущие не особо этим заботились, ссылаясь на занятость или слабость.       — Можно было позвонить нам и сказать об их халатности.       — А что-то поменялось бы? Да и сам я не особо люблю бывать на виду, все смотрят…       — И что, запираться теперь?       Настало время Хенрика пожимать плечами. У него было какое-то противоречивое чувство. С одной стороны, ему страсть как надоело сидеть в четырёх стенах, перебираясь с кровати на диван. С другой стороны, на улице он чувствовал себя беспомощным и в одиночку никогда бы туда не сунулся. Для людей он был просто помехой на тротуаре, которую приходилось обходить из-за громоздкости. Дети в большинстве своём смеялись над ним, прося показать ноги. Взрослые, наверное, смеялись тоже, только внутри, выставляя себя «толерантными» людьми. Среди нормальных людей, которые куда-то торопились, бежали, ему казалось, что каждый потешается над его медлительностью и неповоротливостью. Этот страх убивал в зародыше любое намерение высунуть нос за дверь, и, наверное, если бы Кэт не настаивала, он действительно заперся бы и сидел в своих осточертевших комнатах.       — Нет уж, надо привыкать жить в этом мире, Хансен. Давай в кресло, бритву в зубы и вперёд. — Кетиль решительно придвинул каталку к дивану и похлопал ладонью по спинке. Хенрик подумал, что сопротивление будет выглядеть глупо, и нехотя перебрался в кресло, позволив отбуксировать себя в ванную. Похоже, этот новенький вознамерился им командовать, хах. Посмотрим, что может из этого выйти.       — На улице же холодно… — в последний раз попытался Хенрик, заискивающе глядя на невозмутимое лицо Кетиля.       Медбрат нагнулся к самому его уху и проворковал:       — Если ты сейчас не прекратишь ныть и не выметешься на улицу, я буду до вечера нудеть тебе о здоровом питании.       Хансена аж передёрнуло. Нет, этот каприз не стоил таких жертв, и он позволил вывезти себя из дома. Над домами их караулило остуженное осенью солнце и резало с непривычки глаза. Дворник неподалёку сгребал с дорожек листву и что-то ворчал себе под нос. Кетиль выдохнул облачко пара и натянул широкий шарф на подбородок.       — Ну и куда мы попрёмся? — недовольно забурчал Хенрик, пытаясь с кресла дотянуться до большого кленового листа.       — Да куда угодно. И вообще, тебе не мешало бы сменить обстановку. — Кетиль поёжился и покатил кресло вниз по улице.       — ...Хэй, что бы ты сделал, будь у тебя, скажем, миллионов 15 в кармане? — Парень в кресле обмахивался ярко-красным листом.       — Хм... — Сиделец серьёзно задумался, как будто и в самом деле его карманы были набиты шуршащими купюрами. — Я бы выбрал путешествие, наверное. Может быть, обучение в каком-нибудь суперпрестижном вузе и стажировку в Германии...       — Я ожидал чего-то такого, честное слово.       — А ты? — спросил Иеннсен, поочерёдно дыша то на одну, то на другую ладонь.       Хенрик пожал плечами.       — Не знаю. Операция, наверное.       — А если бы ты... был здоров? — Кетиль опасался того, что ступил на зыбкую почву, но ему стало любопытно, что такого оригинального мог придумать этот балагур.       — Не знаю, — повторил тот. — Не знаю.       Кетиль был в замешательстве. Не знает? Да если бы он мог ходить, сколько всего, что было ему недоступно, открылось бы перед ним! Кетиль взглянул себе под ноги. Боже милосердный, я ведь хожу. Каждое утро, с угрюмой миной собираясь на работу, хожу, потом целый день на ногах, а вечером окунаю ноющие ступни в таз с тёплой водой. Мы ведь никогда и не задумываемся, как у нас это выходит. Просто переставляем ноги в порядке, заведённом самой природой. А говорят, начни лошадь думать, как это она так ловко скачет, тогда и запутается в своих ногах. Для нас это привычка, тягостная необходимость, а для них... Для них это желанная цель, предмет мечтаний по ночам, когда, полудремля, вдруг воображаешь, что пошевелил безжизненными пальцами. Как будто мороз пробежал по коже.       — Эй? Ты чего замолчал-то? — Хенрик завертел головой, пытаясь обернуться так, чтобы увидеть лицо Кетиля. — Не уснул, случаем? Ну-у-у, что за вид! Я разве ляпнул что-то настолько драматичное, чтобы ты теперь так на меня смотрел? — Мягкий тон Хенрика только кольнул больнее, но медбрат фыркнул и закатил глаза.       — Нужен ты мне, как козе баян, как же... — негромко проронил он, нахлобучивая на лохматую голову перед собой почти свалившуюся шапку.       — Так-то лучше, — хмыкнул Хансен, возвращаясь в прежнее положение.       — Мне нужно забежать в магазин, у тебя в холодильнике шаром покати, — сообщил Кетиль спустя полчаса тишины и поскрипывания колёс. — Подождёшь у крыльца?       Задремавший было Хенрик кивнул, и Кетиль зашёл в стеклянные двери.       — Эй!       Хенрик поднял голову и инстинктивно сжал ручки кресла. Перед ним стояла компания из нескольких подростков, печально знакомых ему последнюю пару лет.       — Эй, дядь! Покажь обрубки!       Опять началось. Стоило ему показаться на улице, как он становился забавой.       — Да давайте сами посмотрим! — Кто-то из них схватил палку и стал тыкать его ноги, стараясь отодвинуть плед. Хенрик растерялся и только пытался руками отпихнуть палку, за что его били по запястьям, и это было весело. Мальчишки смеялись, видя, что их жертва, которая намного старше их, совершенно беспомощна перед ними. Мимо шли мамаши с детьми, дворник, какие-то мужчины сосредоточенно тащили ковёр. И все отводили взгляд от детской шалости, ведь это не бугаи грабят магазин и не убийца выпрыгнул из кустов. Это всего лишь дети, что такого они могут натворить?       Наконец Хенрик догадался попытаться отъехать от них, но палка тут же встряла между спицами левого колеса. На лбу парня выступила холодная испарина.       — Смотрите, такой большой, а сейчас в штаны наделает! — хохотали они, приплясывая на сухих шуршащих листьях. — Догони, если не нравится!       Хенрик согнулся, упершись локтями в колени и закрыв ладонями лицо, искажённое стыдом. Тут кто-то из подростков, посмелее, схватился за край пледа и изо всех сил стал дёргать, пытаясь стащить, — Хенрик едва удерживал ткань прижатыми локтями.       — Я тебе сейчас пельмени откручу. — Над ухом вдруг раздался ледяной голос, и смельчак с гримасой боли на лице оказался цепко схвачен за ухо.       — Дядь, совсем свихнулся, что ли?! — пискнул он, цепляясь за пальцы Кетиля.       — Сейчас всё популярно объясню, маленький гадёныш.       Кетиль приблизил своё спокойное лицо к лицу мальчишки и, пронзая того взглядом, прошипел:       — Если я ещё раз замечу тебя или твоих приятелей рядом с ним, — Кетиль кивнул головой в сторону Хенрика и вынул палку из колеса, — то хорошенько отлуплю вас этим, а затем подвешу за уши на дереве. Надеюсь, тебе никогда в жизни не придётся покататься на такой коляске, потому что всякие маленькие паршивцы тогда будут доставать уже тебя.       Иеннсен отпустил подростка, и тот, запнувшись, приземлился на асфальт и схватился за покрасневшее ухо. А Кетиль поставил пакет с покупками на колени Хенрику и покатил кресло к дому.       — Эти невоспитанные засранцы!..       Кетиль не переставал ворчать и удивляться наглости сегодняшних обидчиков. Они сидели в гостиной, где Кетиль прикладывал лёд к синякам от палки на запястьях Хенрика. Осенние сумерки окутали город, и за окнами уже начинало темнеть, зажигались фонари. Мокрый ветер вздумал разгуляться и теперь гнул голые ветви деревьев так, что они, стукаясь о ствол, производили звук, похожий на удары барабанных палочек друг о друга. А в гостиной было тихо, только порой гудел, просыпаясь, старенький холодильник, и снова проваливался в морозильную дрёму.       — Что ж, сегодняшний день был… насыщенным, — Иеннсен перевозил его в спальню и, поддерживая под мышки, помогал перебраться на кровать, — но завтра будет лучше.       Хенрик бросил на него такой же взгляд, как, скажем, на гадалку в подземном переходе, которая пророчит всем путешествие на Канары и любовь до гроба.       — Честно, — мягко добавил Кетиль, положив руку ему на плечо. — Где у тебя пижамы?       — В комоде, второй ящик сверху.       Хансен стащил с себя свитер и футболку и поёжился от холодного воздуха в комнате. Кетиль помог ему снять штаны и натянул на него пижамные, пока сам Хенрик застёгивал тёплую фланелевую рубашку.       — Точно не хочешь зубы почистить?       Хенрик вяло махнул рукой.       — Ладно, завтра. Давай-ка ноги сюда… — Сиделец переложил неподвижные ноги подопечного на постель и накрыл его самого одеялом до подбородка.       — И нотации читать не будешь? — сонно пробормотал Хенрик, пряча и нос.       — Сегодня, так и быть, хватит с тебя. Спи.       Кетиль поставил коляску у изголовья, положил на тумбочку под рукой его сотовый и выключил свет.       — Эй… — почти неслышно раздалось бормотание с кровати.       — Да?       — Возьми мои ключи возле двери в прихожей… мне всё равно самому не нужны…       — Хорошо. Кетиль почти закрыл дверь спальни, но снова приоткрыл и негромко добавил:       — Доброй ночи.