А в душе я танцую

Спонсоры данной главы: Clean bandit – Rather be и All time low – Kids in the dark (особенно для II части)       Кетиль был устал и зол — если долго не бываешь в окружном Доме инвалидов из-за работы на дому, невольно становишься усталым и злым, когда всё же оказываешься здесь. Всё-таки отчётные бумаги и прочую волокиту никто не отменял, и как бы медбрат ни оттягивал неприятную процедуру, наступило время отвечать за проделанную работу. Одно радовало — сегодня же на карту должны были перечислить зарплату. Кетиль ждал звука оповещающего смс, словно трели райской птицы.       Доктор Левски нехорошо потирал руки, разгуливая по коридору взад-вперёд в ожидании подчинённых. Сёстры милосердия и единственный его брат сидели в сестринской, нервно грызя края бумажных кофейных стаканчиков и наблюдая за бегающим по коридору маятником через мелкие жалюзи. Левски был достаточно пунктуален и, так как время сдачи отчётов было назначено ровно на полдень, он заходил в кабинет без пяти минут двенадцать и ровно в двенадцать первая жертва должна была стоять на пороге. Обычно первой запускали старую Рози, которая отвечала на импровизированном допросе таким грозным шамкающим басом, что даже спесь главврача поубавлялась. А вторым, как мужчина, добровольно тащился Кетиль, проклиная свои хромосомы.       Конечно, почти ничего нового Левски спросить не мог — ну правда, нужно слишком большое для этого старого пня воображение, чтобы каждый раз находить новый повод для придирок. Но всех пугали не столько вопросы, сколько противный взвизгивающий голос, который продолжал и продолжал вгрызаться в ваш мозг циркулярной пилой, если вы ляпнете что-то, к чему можно прицепиться. Так что эта игра называлась «пройди «Сапёра» на время, ни разу не подорвавшись». Пока рекордное время было за той же Рози, потому что она одна могла конкурировать с Левски по противности голоса и противности вообще. Разве что усы Рози были не такими тараканьими и не такими противно-влажными.       Кетилю ужасно хотелось обратно домой. «Домой к Хансену, — одёрнул он себя. — Совсем стыд потерял, чёрт возьми». Ему всё чаще казалось, что у него два дома, а не дом и работа. Хотя, наверное, не казалось. Медбрату Иеннсену было неловко ловить себя на этой мысли, но на правду не обижаются, верно? Ему просто хотелось домой.       Но Левски никуда не торопился, вперяя в Кетиля цепкий взгляд водянистых глаз и барабаня пальцами по своему столу.       — Итак, Иеннсен. По вашим писулькам я вижу, что вы исправно посещаете пациента Хансена. Хм, вы держитесь за ним уже который месяц, и жалоб от него всё ещё не поступало, несмотря на ваш скверный упёртый характер… — Левски с пренебрежительным видом перебирал листы, исписанные аккуратным почерком Кетиля.       «Если б существовало зеркало для характеров, стоило бы подарить его тебе, брюзга», — про себя ответил медбрат, но вслух ничего не сказал.       — Раз уж вы, оказывается, так хорошо ладите с пациентами, подумайте о том, чтобы взять под своё крыло ещё кого-нибудь. Господин из третьей палаты хочет выписываться через пару недель, чтобы после операции реабилитироваться дома.       Кетиля напрягло, что это «подумайте» главврача звучало как-то совсем не вопросительно, а скорее утвердительно.       — Я не планирую брать дополнительную работу, доктор.       — Как это не планируете? Вам лишние деньги не нужны?       — Нет, не нужны, доктор. Семье хватает моего нынешнего заработка. — Здесь Кетиль, конечно, слукавил, ибо зарплата здесь была не такой уж высокой, однако семейство Иеннсен и правда не бедствовало. Скорее всего, родители даже были бы против, возьми сын на свои плечи второго пациента, потому как они не понаслышке знали, как тяжела доля медика, и старались не подвергать Кетиля лишним треволнениям.       — Так не пойдёт. Почему девушки берут на себя такую нагрузку, а вы не можете?       — Я не «не могу», а не хочу. И совершенно не осведомлён, почему девушки так поступают, если вам интересно, спросите у них сами, — скучающе бросил Кетиль, начиная раздражаться. Левски пытался так явно взять его на слабо, что эта навязчивость начинала бесить.       — Тогда вы хотя бы могли приходить сюда и помогать в свободное время, не дни же напролёт вы там торчите.       — Доктор, я повторю, что не собираюсь брать лишнюю работу, а тем более ту, которая занимает моё личное время и не оплачивается. Я делаю то, что от меня нужно, вы присылаете мне мою зарплату. Всё.       Левски даже немного оторопел от такой прямоты и побледнел от злости. Кетиль же едва не зевал. Он не знал, почему вдруг боязнь головомойки быстро из него выветрилась, и теперь ему просто было скучно и хотелось спать. Кетиль понял, что просто устал от этих глупостей, которые всё извергал из себя главврач. Возможно, это сонливость была причинно смелости его речи, но именно сейчас Кетиль не собирался кивать китайским болванчиком, когда у него хотели отобрать время, отведённое на Хенрика.       — Ну, смотрите, Иеннсен, вы сами отказались…       — Ага, это вы точно заметили.       Кетиль едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по губам. Так можно и до чего-нибудь серьёзного доболтаться, ей-богу… Совсем вышедший в астрал Левски немигающим взглядом проследил, как подчинённый несколько секунд молча постоял, затем так же молча развернулся и тихо вышел, аккуратно прикрыв дверь. Главврач остался в растерянности от внезапной смелости (или всё же наглости?..) Кетиля, а тот едва сдерживал смех весь путь до выхода. Возможно, глупость всё же заразна, и стоит меньше времени проводить с одним лохматым парнем?       — Нет, ты не посмеешь!..       — О-о-о, ещё как посмею.       Хлоп! Хенрик едва успел прикрыться руками, как в него метко прилетел снежок и осыпался на плед. Внезапно яркий, режущий глаза день развернулся, обнимая замёрзшие улицы. Морозная пыль с сугробов, изредка взметаемая игривым ветром, завивалась кокетливыми кучеряшками и застревала в волосах и бородах прохожих. Посреди аномальных буранов этой зимы сегодняшняя среда была удивительно миролюбивой и дружелюбной, что, конечно, выставляло её на посмешище перед прошедшими зимними средами, но ей было плевать. Если средам вообще могло быть плевать, но сейчас не об этом.       Давненько Хенрик не вылезал на улицу. Заверченный в тёплую куртку и шарф, с надвинутой до бровей шапкой и в толстых рукавицах, он с глуповатой, по мнению Кетиля, (на самом деле обычной) улыбкой выдыхал пар изо рта и шмыгал носом. Он был взаимно рад этому дню, несмотря на по-прежнему собачий холод, а также был благодарен дворникам за добросовестную заботу о сугробах. Он вообще был в необычно приподнятом настроении и уютно хохлился в кресле при всём своём капустном параде, чем больше обычного напоминал Кетилю круглого неуклюжего киви.       К слову, Кетиль действительно удивился, когда его подопечный сам предложил прогуляться. Похоже, это был прогресс, учитывая, какими правдами и неправдами его обычно приходилось вытаскивать из дому. В награду медбрат даже сначала хотел сводить его куда-нибудь развлечься, но тут же вспомнил о крайней нелюбви Хенрика к людным местам. Да уж, такая кладезь коммуникабельности пропадает даром. Наверняка до травмы его было ещё сложнее понять и заткнуть.       О последнем Кетиль подумал беззлобно, даже с какой-то теплотой. Ему нравилось, что с Хенриком можно было и поговорить серьёзно, и потрепаться, и переброситься колкостями так, чтобы никто не остался в обиде. Как же он ждал этого всю первую половину дня. Кетиля даже иногда пугала та скорость, с которой он привыкал к постоянному обществу друга, которого ещё не придумал, как называть по-другому. Дома не раз поднимался вопрос о том, почему он всё реже попадается родным на глаза. Сестра подозревала какие-то понятные только её фантазии «запретные тайные отношения», родители — заваленность работой, но все беспокоились вполне искренне. Говорили ему не перенапрягаться и поберечь силы, а Кетиль с недоумением пожимал плечами, отмечая про себя прекрасное самочувствие.       Но что было правдой, так это то, что он и вправду даже не заметил, как стал оставаться на ночь, на две, на полнедели. Гостеприимный диван всегда ждал его с распростёртыми объятьями и потёртыми мягкими подушками. Стены с застенчивыми подтёками на обоях стали даже какими-то родными, и запах чужой квартиры, который всегда чувствуется привыкшим к домашнему запаху обонянием, перестал ощущаться так остро. Появилось даже какое-то новое ощущение ритма жизни здесь. В совокупности все эти признаки очень уж походили на рассказы матери о её первой любви, «когда она была ещё такой юной и цветущей медсестричкой, а он был рослым статным моряком, которого она навещала после тяжёлой травмы». Но Кетиль всегда цинично думал, что тот моряк просто-напросто притворялся, ибо нельзя так ловко вертеть языком и ставить сети на наивную двадцатитрёхлетнюю рыбку, когда акула едва не оставила его причиндалы себе на память вместе с ногами. Или какая там у него была травма… В общем-то неважно, потому как, кажется, в каждом следующем материнском рассказе что-то в облике рыцаря её сердца и обстоятельствах его попадания в лазарет менялось. Кетиль, повзрослев, вообще перестал воспринимать эту историю всерьёз.       А вот Хенрика не воспринимать всерьёз не было ни малейшей возможности. Этот парень, как осьминог, обвивал его всем своим существом, прилипая всё крепче при малейшем подозрении на бегство. Конечно он боялся остаться один — Кетилю был понятен его страх. Но на самом деле… наверное, было бы правильнее сказать не «один», а «с кем-то, кроме него». Честно говоря, бедный сиделец до сих пор не знал, что делать со свалившейся на него нежданной посылкой под названием Чужие Чувства, хотя и более-менее освоился. Но факт оставался фактом: он не представлял — или не хотел представлять, — что с ними будет дальше и где тот предел, когда их похоже-что-это-отношения-но-это-не-точно могли бы завершиться счастливым концом. Кетиль даже не мог представить, что именно представляет из себя этот счастливый конец между мужчинами и не чаще ли встречается между такими парами просто конец, без этой вот счастливой разновидности. Он вообще устал думать о таких сложных вещах и всё чаще испытывал желание открыть старый учебник по анатомии, которая сейчас казалась таким привлекательным и лёгким для осмысления предметом.       Короче говоря, всё было сложно. Как раз на этой мысли его прервал разбившийся о плечо снежок и гогот драпающего подопечного. Несколько секунд, в течение которых медбрат тупо уставился на свой рукав, он не мог сложить в голове мозаику с большими буквами «Какого чёрта?..», а затем кинулся вдогонку. Хенрик взвизгнул, увидев мчащегося за возмездием Кетиля, в глазах которого вспыхнули адские бесенята.       — Стой, погоди, дай мне фору!..       — Никакой пощады!       — Никакой совести, ты хотел сказать? Так гнаться за колясочником по ограниченной местности!..       — Ага, а у тебя много было совести, когда ты исподтишка в меня кидался, кота тебе в тапки?!       — Это была шутка, шутка, слышишь ты?       — О, я сам знатный шутник! Иди-ка сюда, сейчас анекдоты травить буду.       — Э, нет, спасибо, я и отсюда неплохо слышу…       Дорога во дворе замыкалась кольцом, и Хенрик со всей проворностью, на которую был способен, крутил руками колёса, маневрируя между припаркованными тут и там машинами. В это время находчивый Кетиль, отдуваясь, лез через сугробы внутри кольца ему наперерез, сокращая путь вполовину. Он очень надеялся, что под этой кучей снега не было замурованных бураном машин. И как раз когда Хенрик подъезжал к нужному месту, Кетиль с победным кличем съехал со снежной насыпи, норовя преградить путь наглецу. Тот же, успев понять намерения медбрата, попытался затормозить, но практически гладкая резина колёс скользила, заставляя кресло юлить.       — Вот дерь..! — только и успел воскликнуть Хенрик, прежде чем завалиться на бок вместе с проклятой шайтан-коляской и уткнуться половиной тела в снег.       Кетиль увидел, как с проклятиями и притворным нытьём он барахтается в сугробе, и от души рассмеялся, положив руку на грудь и согнувшись пополам.       — Ну что, добился своей сладкой мести, кровопивец?! — возмущённо гундел парень, грозя кулаком.       — Лично я и пальцем тебя не тронул, — хмыкнул Кетиль, скрещивая руки и любуясь поверженным противником. — Сам виноват.       — Ну и долго глазюками меня сверлить будешь? — Хенрик протянул ладонь вверх, прося поднять его. Но, когда Кетиль миролюбиво взял его за руку, коварный (и не учитывающий своих ошибок) Хансен резко дёрнул его вниз, заставляя удивлённое таким поворотом лицо смачно шлёпнуться в снежную крошку.       — …Ой-ёй, я это, походу, зря… — наконец понял Хенрик, когда сиделец медленно приподнялся на руках и повернул голову.       — Надеюсь, ты успел обзавестись наследниками, чёртов мазохист!.. — Кетиль набросился на извивающегося подопечного, пытаясь затолкать горсть снега ему под шарф.       — Я завещаю всё тебе! — со сдавленным хохотом ответил тот, вжимая голову в плечи.       — Кому нужны твой глючный ноут и блокнот с немецкими загогулинами? — Медбрат фыркнул, задрав нос, но тут почувствовал тяжесть чужих ладоней на своей талии и вопросительно взглянул на смельчака. Хенрик упорно делал вид, что не при делах, однако пальцы доползли до кетилевской поясницы и сцепились в замок на поясе пальто. — …По-моему, я что-то упустил.       — Например?       — Например, что хотел намять тебе бока.       — Может, вместо этого лучше обнимешь меня? — с неожиданно мягким выражением лица проговорил Хенрик, глядя прямо ему в глаза. Кетиль даже растерялся от резкого перехода от шуточной перепалки к… этому. Да чёрт подери, это всегда будет ощущаться так неловко?!       — Не мели ерунды, мы на улице средь бела дня, — отмахнулся он.       — То есть, если бы мы сейчас были дома, ты был бы не против?       — …       — Нет, ты ответь, а то я уже замёрз тебя ждать.       — Не знаю.       — А точнее?       Медбрат почти задержал дыхание. Он нависал над этим мягко улыбающимся, раскрасневшимся лицом, и понимал, что действительно влип. Просто короткая и простая мысль: «Влип». Он... хотел попробовать.       — …Возможно.       — Тогда идём домой.       Мягкое касание влажной перчатки заставило Кетиля вздрогнуть — стало действительно холодно. Он коротко кивнул, вытащил из снега коляску и, пошатываясь, помог Хенрику сесть в неё. Одежда на них порядочно задубела и едва гнулась. По вспотевшим от беготни спинам пробегали холодные змейки.       Оба проделали обратный путь в молчании, если не считать отчаянного стука зубов. Они думали, идут ли домой, потому что замёрзли, или потому что там не было посторонних глаз?       Кетиль на последнем издыхании затолкал кресло в прихожую и закрыл за ними дверь. Окоченевшие руки дрожали, пока он пытался размотать отвердевший шарф Хансена, а тот, в свою очередь, расстёгивал его пальто. Хриплое неровное дыхание подстёгивало их как можно скорее избавиться от ледяной одежды. Скинув всё вплоть до нижнего белья и оставив груду вещей на полу у входной двери, они направились в ванную.       В небольшой комнатке Кетиль включил горячий душ и пустил воду литься вхолостую. Мало-помалу воздух наполнился тёплым паром, оседавшим на кафельной плитке. Парни молча согревались, не рискуя пока вставать под саму струю, ведь отмороженную кожу можно было неслабо обжечь. Но что сейчас волновало Кетиля больше всего, так это вновь воцарившаяся неловкая тишина. Именно та тишина, которая являлась одной из немногих вещей, способных смутить его.       — Почему ты стоишь сзади, Кетиль? — Наконец молчание прервал Хенрик, немного повернув голову и обхватив себя руками за плечи.       — М-м, чтобы пересадить тебя на стул. — Под напором воды одиноко мок крепкий железный стул, сиденье и спинка которого были испещрены отверстиями, словно дуршлаг. На нём мылся Хенрик, чтобы не мочить коляску.       — Но мы просто стоим у раковины уже битый час, а ты всё ещё сзади.       — Это вдруг стало тебя раздражать? — Голос Кетиля дрогнул, потому что он догадывался о причине недовольства подопечного.       — У меня такое ощущение, что ты боишься.       — …Наверное, так оно и есть.       — Эй, а не ты ли говорил мне не держать всё в себе и говорить, если что-то не так? Я перед тобой всегда в душе без штанов, а сейчас, когда в труселях, ты стесняешься или типа того?       — Ну, ты, конечно, прав, но… Ладно.       Кетилю стоило немало мужества взять себя в руки и, обогнув правое колесо, остановиться перед Хенриком. Медбрат отвёл глаза, уставившись на крючок для полотенец, а Хенрик поднял голову, изучая бледные живот и грудь напротив. Густой горячий пар облеплял кожу и стекал одиночными крупными каплями по подтянутому животу, который Кетиль от волнения ещё и поджал. В плотно облегающие боксёры уходила тонкая, едва различимая светлая дорожка, по которой с интересом скользнул взгляд Хансена. Кетиль не был похож на девушку. Ни с какого ракурса. Ни прямой, слегка заострённый нос, ни узкие, но как-то по-особому чувственные губы, ни довольно крепкое телосложение не могли вызвать хоть в ком-нибудь подобную ассоциацию. Даже в походке, манерах и речи не было намёка на женственность. Проще говоря, сейчас Хенрик со всей полнотой понимал, что по какой-то не известной ему причине тянется к мужчине и нисколько не обманывается на этот счёт.       — Вот поэтому я и был против.       — Почему это?       — Потому что ты меня всего уже взглядом обслюнявил…       Кетиль едва сдержал судорожный вздох, когда увидел, как с ручки коляски поднимается рука и осторожно приближается к его бедру. Пальцы остановились в сантиметре, не касаясь кожи, и Хенрик поймал его взгляд.       — Могу я?..       — Не спрашивай меня о таком, чёрт!..       — Но я хочу спросить тебя.       — Я и сам не знаю, так что просто попробуй уже, ладно?       Шершавая ладонь легла на верхнюю часть его бедра и медленно проскользила вверх по боку. Кетиль поджал губы и, немного погодя, положил свою руку на локоть Хенрика. Он не смог бы дать однозначной характеристики своим ощущениям, но они явно не были отрицательными. Лёгкая щекотка от исследующих прикосновений отзывалась в нём какой-то внутренней икотой, а устремлённый на него взгляд… Что за привычка так пялиться на людей?..       — Всё хорошо? — Впервые Хенрик был рад тому, что не мог стоять, иначе ноги наверняка подвели бы его. Он своими глазами видел, как Кетиль осторожно направляет его руку по напряжённому, напружинившемуся телу, натянутому, как швартовочный канат в грозу. Живот под его пальцами коротко поднимался и опускался.       — Я не знаю… — едва слышно выдохнул медбрат, стискивая его широкое запястье.       — Попробуй расслабиться, Кетиль… Я сразу же остановлюсь, если тебе не понравится.       — Легко сказать! Я пытаюсь, но для этого, знаешь ли, одного желания мало. И вообще, пойдём уже под душ, пока тебя не разорили счета за воду…       — Болтать о счетах в такой момент, Кетиль… — немного укоризненно пробормотал Хенрик, но оборвал фразу на середине, заметив, как тщетно тот пытается дышать спокойнее. Он требовал передышки.       Кетиль пододвинул кресло к стулу и наклонился, вознамерившись пересадить подопечного, но Хенрик надавил на его плечи и усадил туда вместо себя, чтобы их лица наконец оказались на одном уровне. Растерявшийся Кетиль рухнул на стул, как подкошенный, дрожа от обжигающей воды и ещё более горячих пальцев у самой шеи.       Он интуитивно ждал поцелуя, и только-только успел отплюнуть попавшую в рот воду, как Хенрик потянул его к себе. Он не сопротивлялся. Не зная, куда деть руки, наугад вытянул их вперёд и наткнулся на чужую грудь. Хенрик охнул, прижимаясь к его рту. Колени мешали, и обоим пришлось согнуться, чтобы доставать друг до друга. Ни слова больше не прозвучало в окружении кафельных стен — они, словно глухие, читали по губам.       Горячая вода — или волнующаяся кровь? — постепенно распарила их кожу, сделав ярко-розовой. Мокрые волосы прилипали к лицу, свои ли, чужие — неважно. Важно было только то, что их спины болели от неудобной позы, а они продолжали снова и снова припадать друг к другу, сглатывая текущие по лицам капли. Всё было так… ново. Пугающе и пленяюще ново.       Сколько дней прошло в невольном ожидании подобного момента? Кетиль знал, что когда-нибудь в обозримом будущем он настанет. Это было сродни обещанию дождя в прогнозе погоды. Когда в середине недели обещают ливень, ты думаешь: «Ага, значит, это случится в среду или в четверг, но если ветер будет северным, то, быть может, и во вторник», то есть знаешь, что непогоде быть, но когда точно? Одному небу известно. С Хенриком было так же, потому что этот безобидный облачный барашек мог долго таиться и собираться с силами, чтобы вдруг огорошить стоящего внизу парня без зонта.       Можно сказать, Кетиль гордился тем, что он, в отличие от этого парня, стабилен. Был. Ох уж это унизительное прошедшее время. Но в последнее время бедняга и сам не знал, чего от себя ждать. Вчера ты спокойно попивал чай у какой-нибудь дальней тётушки Маргарет, сегодня целуешься в ванной с парнем, а завтра что, вплавь отправишься покорять Балтийское море? Голова шла кругом, и дело было в том, что он совершенно точно спятил. И Хенрик спятил. Этот мир вообще когда-нибудь был более сумасшедшим, чем сегодня?..       Как бы Хенрик ни скулил, Кетиль с завидной твёрдостью отказался от сна на одной кровати. Это было уже слишком для такого короткого промежутка времени. Ему нужно было всё переварить и осмыслить, иначе он боялся, что либо его мышцы одеревенеют от такого напряжения, либо сердце начнёт коротить. Ему нужно было немного пустого пространства без вопящих поблизости датчан немецкого происхождения.       — Если ты не перестанешь ныть, я кинусь в тебя тапком!.. — наконец не выдержал Кетиль, крикнув в сторону спальни.       — Я всего лишь хотел пожелать доброй ночи, — совершенно не обидевшись, отозвались оттуда.       — Ну так пожелай и замолчи наконец.       — Доброй ночи, Кетиль!       — Доброй ночи…       Со вздохом облегчения Кетиль перевернулся на бок и вжался лицом в спинку дивана. На душе было как-то тяжело. Спина ныла. Как и губы. И морской узел где-то в животе тоже ехидно и волнующе ныл. Медбрат тихо дышал в тёплую обивку своей мирной гавани и щурился на жёлтую полоску фонарного света на стене. Ему было по-хорошему плохо, и накопившаяся усталость обнимала измождённое лицо Кетиля прохладными ладонями ночного сквозняка.       — …Хенрик! — спустя какое-то время негромко позвал медбрат, сам от себя такого не ожидая.       — А?       — Ты там не замёрз?       — Да не, ты ж меня завернул во все тряпки, что нашлись в шкафу.       — Тогда хорошо. Ещё раз спокойной ночи.       — …Погоди, эй, Кетиль!       — Что ещё?       — Это что, было приглашение или типа того? Я-то сразу не подумал, но если это что-то типа того, что я и предположил, то я продрог до самого бедного сердечка, требующего любви и ласки!..       — О боже, заткнись уже! Я просто спросил; сколько можно искать подтекст в моих словах?!.. — Кетиль с громким шлепком опустил ладонь на залитое румянцем лицо и чертыхнулся под нос. Как этот балбес мог такое поду… Но потом Кетиль понял, что этот парень, как ни отпирайся, вполне логично подумал. Сердце трепыхалось в груди, будто усмехаясь: а случайно ли он находит намёки в твоих словах, хозяин?