А в душе я танцую

Clean Bandit (feat. Zara Larsson) — Symphony

      Едва не забыв сдачу и шапку, Кетиль вылетел из такси перед зданием аэропорта и окунулся в толпу. Из родного маленького городка до Скьерна пришлось добираться несколько часов, и медбрат боялся опоздать.       Активно прокладывая в толпе дорогу локтями и огибая тут и там пристроенные чемоданы, Кетиль прошел первичный досмотр и оказался в холле. Похоже, здесь в любое время суток в любое время года было многолюдно. Людское море шумело, выбрасывая пенные ошмётки — группки людей — то в один, то в другой проход и с неизменным голодом поглощая вливающиеся с улицы ручейки-притоки.       Течение здесь было сильнее, чем у входа, и Кетилю, не привыкшему к таким местам, приходилось лавировать, чтобы не быть унесенным этим потоком. Он ума не мог приложить, где ему здесь искать Хенрика.       Они договорились о встрече позавчера по телефону. Последние дни перед отлетом с Хенриком жила его мать — помогала собирать вещи в дорогу и упаковывать остальное барахло, которое должно было вернуться в дом Хансенов. Надобность в Кетиле отпала, и ему неловко было праздно появляться в квартире друга в присутствии Дорес Хансен. Во-первых, потому что он не хотел вмешиваться в семейную идиллию, а во-вторых, потому что не был готов мило болтать с женщиной, сына которой совсем не по-дружески и не с братскими помыслами целовал. Еще больше угрызения совести мучили Кетиля оттого, что ему это чертовски нравилось.       Хенрик твердил, что скучает по нему. Кетиль же сам еще не знал, скучает ли он. Да, перед сном, когда он лежал в темноте в своей постели, щурясь на полоску фонарного света, просочившегося меж занавесок, медбрат пытался думать о сложившейся ситуации, чтобы понять свои ощущения, но воображение не помогало. Пока Хенрик был в своей квартире и пока Кетиль знал, что, пойди он туда, обнаружит его там, Иеннсен не мог заставить себя волноваться. Или не хотел, прячась от мыслей о неизбежном.       Но Хансен позвал проводить его в аэропорту. И теперь Кетиль понял, что всё по-настоящему. И не захотел приезжать: прощаться на расстоянии гораздо легче. Сказать «пока» легче сидя в собственном уютном кресле, не видя залитого соплями лица напротив и не слыша объявления о посадке из динамиков. Сказать «пока» легче, когда тебе не приходится возвращаться домой в одиночестве и знать, что это надолго или навсегда.       Тем не менее, в итоге медбрат Иеннсен оказался здесь, не без помощи вытолкавшей его из дома Кристины. Вспомнив наконец, что в 21 веке люди обычно ищут друг друга с помощью телефона, Кетиль набрал номер друга.       — Где ты? — спросил он, услышав на другом конце тот же шум толпы, который слышал сам.       — Что?! — гаркнул Хенрик так, что Кетиль отдернул руку с телефоном от уха и поморщился. — Не слышу!..       — Я говорю, — крикнул Кетиль, обводя окружающих его людей сконфуженным извиняющимся взглядом, — что не пойму, где ты!       — А-а-а, мы по левую сторону от входа, почти в самом конце зала ожидания! Погоди, сейчас... — Медбрат Иеннсен услышал, как приглушенный голос Хенрика (видимо, он прижал трубку к груди) обратился к Дорес Хансен. Через минуту Кетиль, пробиравшийся к стульям у левой стены, увидел взметнувшийся над головами людей край красного шарфа, которым явно привлекали его внимание. — Нашел?       — Нашёл, — хмыкнув, ответил Кетиль и отключился, спеша убрать телефон в карман, пока чей-нибудь локоть не выбил гаджет у него из рук.       Дорес, поняв, что их наконец обнаружили, опустила руку с шарфом. Непривычно раскрасневшаяся, улыбающаяся, она даже стала выглядеть моложе. Растерянный взгляд, напряженность в улыбке, опущенные плечи — все эти приметы подавленной чувством вины матери оставили на ней лишь отпечаток долгой привычки, и Кетиль, видевший ее в последний раз несколько месяцев назад накануне ее ссоры с сыном, был поражен тем, как меняется человек, который сбросил с себя долгое время давившее бремя старых обид и недоговорок.       Хенрик сидел рядом в своем кресле, придерживая на коленях старый рюкзак. Шапка упрямо сползала с его торчащих жестких волос на затылок, высокий воротник куртки был наглухо застегнут и почти доставал парню до нижней губы. Кетиль не мог сдержать улыбки: вот он, такой же, как всегда, уютный и нелепый.       — Вы очень вовремя, господин Иеннсен. Добрый день! — Дорес Хансен коротко и уверенно пожала ладонь медбрата обеими руками и закопошилась в сумочке. — У Нильса возникли какие-то проблемы с оформлением багажа, мне нужно срочно его найти...       — Доброго дня, мадам. Конечно, я присмотрю за вещами, — поняв ее с полуслова, кивнул Кетиль. От этой целеустремленной женщины теперь исходила аура энергичной уверенности.       Дорес тронула сына за плечо, благодарно кивнула Иеннсену и двинулась к кассам выручать супруга.       Хенрик схватил Кетиля за рукава и потянул на себя. Без лишних слов медбрат наклонился и боднул его лбом в плечо.       — Я боялся, что ты не приедешь. — Хансен сцепил пальцы в замок на спине друга, не давая ему распрямиться.       — Да как я мог... — начал было тот, но Хенрик его перебил:       — Вообще-то мог. Ты весь вчерашний день придумывал отмазы.       — ...Так заметно? — не стал увиливать Кетиль.       — Ужасно заметно. Пришлось звонить Кристине для принятия контрмер.       Кетиль фыркнул, согревая дыханием прохладную ткань хенриковской куртки. Высвободившись из борцовского захвата Хансена, медбрат огляделся и, не обнаружив свободных сидений вокруг, с разрешения друга присел на один из чемоданов.       — Ну, что ж... — начал Кетиль через пару минут, ощущая потребность разорвать воцарившееся между ними молчание. Гул голосов вокруг только сильнее выделял его.       Хенрик понимающе улыбнулся. Кетиль в ответ смог только дёрнуть уголком рта: выражение лица Хансена заставило его ощутить вдруг острый укол тоски, от которой он прятался все последние дни. Честно говоря, он даже не знал, что хотел сказать после «ну, что ж...». Говоря еще честнее, глубоко в душе он хотел, чтобы всё поскорее закончилось и больше не надо было бы жить в ожидании неизбежного.       Из-под рюкзака, лежавшего на коленях Хансена, высунулась ладонь и похлопала по колену. В некотором недоумении нахмурив брови, Кетиль с вопросительным взглядом протянул ему руку. Хенрик взглядом указал на другую его руку, и Кетиль протянул обе. Ладони Хенрика утянули их под рюкзак, подальше от чужих глаз, и крепко сжали. Мозолистая кожа была сухой и тёплой, и Кетиль, отчасти опасаясь привлечь излишнее внимание, отчасти ощущая накатившую неловкость, попытался освободить свои замёрзшие, чуть влажные пальцы, но, как и ожидалось, тщетно. Хенрик только улыбнулся шире, прижмурив смешливые глаза.       В молчании мучительно текли секунды. Обычно эти торопыги не притормаживали даже когда их умоляли, но сейчас, в атмосфере смущения, время тянулось конфузливой жвачкой. Хенрик разглядывал светлую макушку медбрата. Кетиль наклонил голову и смотрел на свои колени. Шапка из-за такой позы едва держалась на его голове, и Хансен невольно ловил себя на мысли, что ему интересно, в какой момент она упадет.       Большими пальцами рук Хенрик легонько погладил острые костяшки узких ладоней, пощекотав чувствительную кожу между большим и указательным пальцами.       Кетиль вздрогнул от неожиданности. Шапка шлёпнулась на пол между их ботинками.       Хансен с некоторым чувством удовлетворения хмыкнул.       — Ты это специально? — беззлобно проворчал медбрат, поднимая голову и кивком откидывая чёлку с лица за неимением свободных рук.       — Может быть, — ответил Хенрик, не отводя взгляда. — Или тебе собственные коленки интереснее разглядывать?       Кетиль не нашелся, что сказать. Ему казалось, что было бы странным в молчании пялиться друг на друга. Взгляд — призыв к диалогу. Как можно смотреть и оставаться немым?.. Он не понимал.       — Тебе не хочется посмотреть на меня? Всё-таки это прощание.       Слово повисло в воздухе, тяжёлое, мутное. Кетиль ощутил, как от него трепыхнулось под рёбрами.       Он много раз произносил его в мыслях, и ему казалось, что нет в нём ничего ужасного. Уедет — вернётся. Прощание не обязательно навсегда.       Правда же?       Кетиль почувствовал, что ему нужно срочно встать. Наверное, внизу ему не хватало воздуха из-за толпы. Иначе почему в горле словно застрял сухой ком?       Верно угадав его порыв, Хенрик с неохотой, но выпустил кетилевские ладони. Медбрат наклонился, схватил с пола шапку и, распрямившись во весь рост, с излишним рвением отряхнул ее, с каким-то чувством облегчения надевая обратно.       — Не говори так, будто улетаешь за океан на ПМЖ, — взяв себя в руки, смог парировать Кетиль. — Нос еще не дорос до такой патетики.       Протянув руку, медбрат стянул шапку с Хансена и зарылся пальцами в чуть рыжеватые волосы. Покалывание коротких жёстких волос успокаивало его.       — Я так хочу поцеловать тебя... — негромко сказал Хенрик, глядя ему в лицо снизу вверх.       Кетиль среди шума почти не услышал его, но легко понял, и потому мягко, едва заметно улыбнулся. Узкая ладонь тронула веснушчатую щеку Хенрика, и тот приподнял голову, прикрыл глаза, запоминая прикосновения ласковых прохладных рук.       Неожиданно Хенрик почувствовал, как большой палец Кетиля медленно спустился с его щеки к крылу носа, пересек верхнюю губу и провел по обкусанной нижней. Хансен улыбнулся и, не открывая глаз, осторожно, так, что никто и не принял бы это за поцелуй, тронул палец губами.       — Ну-с, мальчики, пора! Объявили посадку на наш рейс, — вдруг раздался совсем близко голос Дорес, и Кетиль отдёрнул руку так резко, что ударился о высоко торчащую ручку чемодана. Нильс Хансен, которого супруга буквально вытянула из толпы за рукав, подойдя к сыну сзади, взялся за ручки инвалидной коляски.       Сердце Кетиля дрогнуло и тяжело, с усилием толкнулось в груди. Живот свело холодной судорогой. Может, Хенрик почувствовал нечто подобное, потому что схватил друга за локти и сжал так крепко, что от боли у Кетиля защипало в носу. Он приоткрыл рот, словно собираясь сказать какую-то последнюю фразу, что-то очень важное, чего никогда не говорят человеку, который всегда находится рядом. Коляска тронулась, и Кетиль, успев только на секунду сжать ладонями запястья Хенрика, вынужден был отпустить его.       Хансен-младший, вдруг извернувшись в кресле, крикнул, преодолевая несколько метров суетливого шума между ними:       — Кетиль! Скучай по мне!..       — ...Ты должен был сказать «не скучай без меня», идиот! — крикнул Кетиль в ответ, улыбаясь мокрыми губами. — Позвони мне, когда прилетишь!..       Но Хенрик не ответил: толпа уже подхватила его, Дорес и Нильса, проглотила слова Кетиля и, легкомысленная, как и все толпы, тут же забыла о них. Это были не первые слова прощания, услышанные ею, и не последние увиденные слёзы.       Кетиль развернулся и, подхваченный людским потоком, вышел на улицу. Холодный ветер ранней весны лизнул его влажную щеку и, как молодой щенок, резво умчался срывать с прохожих шапки. Дышалось глубоко, ровно и немного больно — от свежего воздуха и какого-то смутного предчувствия перемен.