***
Скотт изрядно повозился прежде, чем отыскать что-то, способное помочь ему осуществить задуманное. Связаться с Комплексом и помешать Бишопу претворить в жизнь его кровавую расправу. Подходящего оружия не нашлось. Кроме, разумеется, набора ножей с кухни. Но пускать их в ход против толпы аниматроников — добровольное самоубийство. Сбежать, не вооружившись, тоже не удалось бы. На выходе бдительным часовым дежурил Фокси, отказываясь выпускать Скотта наружу. Ни на уговоры, ни на угрозы, выказанные без особой решимости, он предсказуемо не поддавался. А о роботах, неустанно бродивших под окнами, речи не велось вовсе. Они не собирались подчиняться воле чужака и тем более отпускать его в свободное плавание. Винсенту приходилось доказывать им свою преданность годами. Коутон же являлся фактически новичком, не обладающим ни властью, ни маломальским авторитетом. По правде говоря, он и не планировал завоёвывать доверие заклятых врагов. Но в нынешних нынешней обстоятельствах оно требовалось обязательно. Порывшись в закромах ящика в гостиной, Скотт, к своей удаче, наткнулся на передатчик. Исследовав содержимое устройства, стоящей информации он не обнаружил — её вычистили подчистую, включая контакты. Получается, Винсенту передатчик не принадлежал, по крайней мере, неофициально. Точно, его потерялся при крушении. А этот был явно новым, и Скотт не хотел гадать, где и как именно Бишоп раздобыл его. Укрывшись в спальне, он припал к передатчику, крепко прижимая его к уху. Длинные гудки, а за ними — череда коротких, возвещающих о том, что абонент занят. Скотт чертыхнулся, сбрасывая несостоявшийся звонок. Директор с кем-то разговаривал, наверняка обсуждая очередную наиважнейшую проблему. Обсуждая и не предпринимая толком мер по её урегулированию. Из прихожей донеслось шарканье. Коутон насторожился, молясь, чтобы лис не надумал проверить, как у человека дела. Он выдохнул, успокаиваясь и заставляя себя сосредоточиться. Знакомые номера, как на зло, стёрлись из памяти. Да и слепо звонить на все — сама по себе дурацкая затея, словно играть в рулетку, где шанс на победу 1 к 38. Вдруг его посетила идея. По-своему абсурдная, но единственная выигрышная в сложившейся ситуации. Он набрал номер. На часах в холле высветился одиннадцатый час вечера. Студенты, согласно расписанию готовившиеся ко сну, на деле только возвращались из зала. Тренировка выдалась затяжной и интенсивной. Ни преподаватели, ни сами обучающиеся не прерывали её до самого конца. Команда «стоп» прозвучала, когда за окнами стемнело окончательно и последние силы покинули истощённые организмы. Итог группового самоистязания — новые техники, выученные и отработанные до приличного уровня. Ученики уходили измотанными, но довольными. Настроенными на дальнейшие достижения. Джереми и то стал ощущать себя смелее на поле боя. Если раньше его старания напоминали жалкое барахтанье утопающего, пытающегося выплыть на поверхность, лишь бы не задохнуться, то теперь он умел держаться на воде. Переодевшись из спортивных костюмов в повседневную одежду, они с Майком шли по коридору. Мимо проскальзывали неприметные силуэты, поглощённые своими заботами. Но в целом было относительно спокойно. Пока в отдалении не раздался неумолкающий звон, неожиданно возникнув, как взорвавшаяся бомба. Джереми замедлил ход и остановился. Майк последовал его примеру. — Что это? Фицджеральд пропустил вопрос, сосредоточенно вслушиваясь в монотонные сигналы. Затем резко развернулся, следуя на звук. — В чём дело? — Скотт, — вымолвил он, замерев перед знакомой дверью. — Может, кто-то не в курсе, что он пропал? Вот и названивает? — предположил Шмидт. Щелчок замка, и друзей поглотила кромешная темнота кабинета. Стоило включить свет, лампы коротко мигнули и очертили обстановку, чуть ослепив незваных гостей. На столе, где его и бросили, лежал передатчик. Он дико вибрировал, надрываясь в раздражающем пиканье. Подскочив к устройству, Джереми принял звонок. — Алло! На том конце молчали. Однако, заминка продлилась не дольше мгновения. — Джереми? — Скотт? Как…? Где ты? — Фицджеральд включил громкую связь, чтобы Майк тоже слышал их разговор. Он неимоверно обрадовался, узнав, что Коутон жив. И ощутимо забеспокоился. Голос того отдавал волнением, а полушёпот намекал — им в любую минуту помешают. — Неважно. Послушай внимательно: Винсент летит в Комплекс. Я не знаю, когда он прибудет, но уверен — он намерен убить детей из корпуса C. — Корпус C в западном крыле, верно? — Джереми мысленно вспомнил планировку Комплекса. На неделе ему неоднократно выпадал шанс навсегда запечатлеть её в памяти. — Да. Предупреди Директора, пусть пошлют туда охрану. А ещё лучше — выставят её по периметру. Код от двери — 85346, если его не сменили. — Сколько у нас времени? — Немного, — пауза, и Скотт предостерёг приказным тоном: — Не смей идти туда в одиночку. Ты не представляешь, на что… Его перебил приглушённый шум на заднем плане. Джереми в нарастающей панике переглянулся с Майком, уловив угрожающий лязг металла и шуршание. — Скотт? Скотт, отве… Что-то с громким стуком упало, и связь оборвалась в ту же секунду. Скотт отпрянул от Фокси, когда передатчик, на чудовищной скорости коснувшись пола, разлетелся на части. На лице Коутона читался испуг, медленно увеличивающийся до цепенеющего страха. В янтарном глазу напротив отразились аналогичные эмоции, приправленные вдобавок непомерным удивлением. Воцарилась мёртвая, невыносимая тишина. Они глядели друг на друга, как в их первую встречу, не решаясь пошевелиться и заговорить. Атмосфера, правда, приобрела несколько иной оттенок. В который раз усомнившись в своём психическом состоянии, Коутон снова приметил в лисе нотки, известные разве что человеку. Он не знал, как воспринять их наличие с выгодой — притвориться, будто не заметил, или воздействовать на них. Фокси, судя по всему, сам не ожидал, что так бурно отреагирует на безрассудную попытку Скотта связаться с внешним миром. — Винсент не предупредил, что делать, если произойдёт что-нибудь подобное, — выдал лис в растерянности. — Он запретил убивать тебя. Но… — заминка затянулась. Ещё чуть-чуть и механизмы внутри механической головы грозились спровоцировать сбой. Скотт подождал, но, не получив продолжения, перехватил инициативу. Он разбирался в психологии на порядок хуже любого специалиста, особенно в психологии роботов. Но кое-что он понимал. Он не рассчитывал переманить Фокси на сторону врага и внушить необходимость предать своих — это было бы за гранью фантастики. А вот заложить в нём сомнение о правильности уничтожения всего человечества, вполне реально. Выдохнув, Коутон осторожно сказал: — Ты не хочешь причинять мне вред, не так ли? Я вижу. Ты отличаешься от роботов, которые мне встречались. В тебе есть нечто… хорошее. Подняв руки перед собой, он шагнул к нему, демонстрируя дружелюбие. Фокси не двигался, напряжённо обдумывая слова Коутона. — Пожалуйста, пойми, мне нужно спасти тех детей. Они ни в чём не виноваты. Они ничем не заслужили наказания. Зрачок, погружённый в извечно сияющую желтизну, дрогнул, опустившись ненадолго к полу, и метнулся обратно вверх. Фокси с неясным выражением вперился взглядом в собеседника. Он, не мигая, уставился на него, словно проверяя. Скотт не нарушил зрительный контакт, с достоинством выдержав его. — Тебе известно, сколько детей они погубили? А ведь это случилось так давно. — Кто «они»? — не понял Скотт. Ему не ответили. Пришлось настоять: — Доверься мне, я никому не расскажу. — Пойдём со мной, — отрезал Фокси и, не добавив ни слова, покинул квартиру. Коутон предпочёл не медлить. Не имея альтернативы, он поспешил за ним. Шли они довольно долго. По пути Скотт старался в упор не замечать аниматроников, маячивших вокруг и с неодобрением косившихся на чужака. Лис привёл его, куда требовалось. Перед ними предстало старое одноэтажное строение, раскинувшееся в ширину. Внешний вид оставлял желать лучшего: на него словно скинули бомбу и в ничтожно короткие сроки восстановили по кирпичику. Потрескавшийся фасад облепила грязь, лишив прежних красок. Кое-где поросла зелень, взбираясь ввысь по стенам живыми щупальцами. Но внимание от главного входа забирала на себя гигантская вывеска на крыше — изображение Фредди Фазбера с неразборчивой облезшей надписью внизу. Лис проигнорировал её, устремившись в зловещее здание. Скотт не отставал, вопреки тревоге, как бы его ни завели прямиком в этому самому Фредди на растерзание. Они очутились в обеденном зале. Попривыкнув к полумраку, Скотт различил столы, укрытые разноцветными скатертями. В глубине разместилась гигантская сцена, по длине занимающая практически всю стену. Колонки, выцветшие плакаты, гирлянды и шарики, сдувшиеся в некрасивые свисающие куски резины. Всё хоть и пострадало от старости, впитало дух забытого праздника. Желая осмотреться, Скотт потянулся к выключателю. Он слабо надеялся на чудо, но всё-таки переключил рычажок. Ничего не произошло. Пыльная, заляпанная лампа мерцнула под потолком, точно заходясь в конвульсиях. Соседние признаков жизни не подали. Коутон разочарованно вздохнул. Неизвестно, почему, но его тянуло к этому жуткому месту. Как будто в его недрах таилась страшная тайна, и он должен был непременно её разгадать. Приглядевшись к плакатам, он отметил странную деталь: на них напечатали роботов с музыкальными инструментами в лапах. В том числе самого Фокси, как никогда имеющего сходство с настоящим пиратом. Скотт открыл было рот — задать рвущийся с языка вопрос — но его опередили. — Сюда, — окликнул его Фокси, потопав в маленькую комнатку, скрытую в густых тенях. Впитавшие ржавчину петли с трудом поддались, зайдясь протяжным, пугающим скрипом. Их завывающая симфония напоминала на стоны неведанного создания, взывавшего о помощи. Скотт проследовал за роботом, теряясь в догадках, что тот намеревался ему показать. Стоило переступить порог, сердце затрепетало под натиском неведомого чувства. Страха. Предвкушения. Сожаления. Он не определил. На тумбочке рядом обнаружился фонарик. После нажатия кнопки появилась тонкая, тусклая полоса света. Она прошлась по стеллажам, полкам, инструментам. Зацепив их все поочередно, перекинулась на серые стены. И застыла. Скотт сообразил, какое именно чувство накатило на него столь внезапно, не давая себя опознать. Дежавю. Перед ним предстала, если не точная копия мастерской из Комплекса, то весьма похожая на неё. Тот же антураж, тот же интерьер, забитый всякими механическими безделушками. Тот же стойкий запах металла. Или крови. Скотт разглядывал каркасы роботов, пристроенные по углам. Их морды с пустыми глазницами, выставленные на обозрение, подобно музейным экспонатам. Они пялились на него, окончательно сбитого с толку. — Что… Что это за место? — поинтересовался он, повернувшись к лису. — Пиццерия. Точнее, была раньше. 30 лет назад ей заведовал мужчина по имени Генри. Но мы привыкли называть его розовым человеком из-за специфического цвета кожи. Зрачки Скотта расширились от удивления. Про себя он догадывался, о чём пойдёт речь, и от посетивших мысли предположений сердце забилось чаще. — Он решил открыть семейный ресторан, где заместо обычных артистов выступали бы роботы. И придумал нас. Никто тогда не задумывался о создании таких существ, как мы, и использовании их в ресторанном бизнесе. «Фредди Фазбер» предсказуемо обрёл популярность. Вскоре заведения, принадлежавшие Генри, построили почти во всех штатах. Аниматроников, соответственно, тоже прибавилось. В одной локации насчитывалось от 5 до 15 моделей. А иногда и свыше, в зависимости от города или доступных ресурсов. Генри постоянно совершенствовал нас. Наделял новыми умениями. Всем казалось — он трудится во благо. Мечтает создать заведение, с которым у каждого ребёнка будет ассоциироваться счастливое детство. На деле всё обстояло иначе. Фокси окинул мастерскую с печальным видом, приостановив повествование. Скотт собирался было поторопить его, пребывая в терзающем нетерпении. Наконец робот отмер. — Он обучил аниматроников, как похищать детей. Оглушать, хватать, пока все отвлеклись. И приводить к нему. В эту самую мастерскую. Он даже изобрёл им специальные приспособления, например, выдвигающиеся из живота клешни. — Да, я знаю, о чём ты, — кивнул Скотт машинально. — Дети пропадали, и никто не мог вычислить убийцу, пусть подозрения и накапливались. Слишком мало доказательств, да и тела никогда не удавалось найти. Сам Генри перемещался из локации в локацию и совершал свои преступления уже там. Ажиотаж вокруг «Фредди Фазбер» начал падать. Компания приобрела дурную репутацию. Посетители стали бояться. А мания Генри становилась всё безумнее. В итоге он запрограммировал роботов, чтобы они убивали детей. Каждого. Любыми методами. Главное — уничтожить их всех до единого. Но в алгоритм закралась неточность, и аниматроники получили команду вместо этого убивать взрослых. В результате они обезумели, как и их создатель. — Прости, не позволишь уточнить? Ты сказал: «чтобы они убивали». И ты часто используешь местоимение «они». Получается, тебя не запрограммировали на убийство? — Нет. — Почему? — Не знаю. Генри всегда относился ко мне по-особому. Вероятно, поэтому не стал так поступать. В любом случае, когда обнаружилась ошибка, было поздно. Ему не осталось ничего кроме, как предложить роботам своё содействие. Дети стали их слабым звеном, так как на них не распространялась программа. Поэтому кто-то должен был взять эту часть на себя. Лис вновь умолк. Железные уши опустились, словно его гложила скорбь. Скотт не уставал поражаться, насколько Фокси, оказывается, походил на людей. Может быть, он тупо копировал их действия, подбирая нужные под ту или иную эмоцию. А, может, и взаправду что-то испытывал. — Генри заботился по-настоящему лишь об одном ребёнке. С самого детства он учил его убивать, чтобы, когда тот вырастет, аниматроники не тронули его. — И этим ребёнком… — Был Винсент, — закончил Фокси, подтверждая догадку. — Генри отлавливал детей по всему городу и заставлял его самолично расправляться с ними. Убивать, расчленять, избавляться от тел… Я до сих пор помню эти истошные крики, будто всё происходило только вчера… На столе лежит тело. Ещё живое, оно надрывается в жалобном мычании, бессильно ворочаясь из стороны в сторону. Ребёнок. На вид ему лет восемь, может, чуть больше. Винсент рассматривает его с сочувствием и страхом. С сочувствием, потому что не в силах выручить ему. Со страхом, потому что знает — он легко мог поменяться с пленником местами. Страшная участь миновала его благодаря элементарному везению. Бишопа в любой момент могут точно так же приковать к жёсткой поверхности, обездвижив верёвками. Могут повязать на глаза повязку, а рот залепить небрежно оторванный пластинкой скотча. Чтобы он не позвал на помощь. Чтобы не вырвался на свободу, в конце концов захлебнувшись собственной кровью. — Ну, и чего ты ждёшь? В тоненьких ручках Винсент сжимает врученный ему нож. Не хочет встречаться взглядом с человеком, стоящим напротив. Как, впрочем, и со столом. Но третьего варианта у него нет. Либо жуткие, немигающие зрачки, прожигающие тебя насквозь, либо бедный мальчик, которому предстояло вынести грядущие чудовищные мучения. От его рук. Винсент заносит нож, намеренно метя в центр груди. Быстро и в какой-то степени милосердно, если подумать. Но нанести удар ему не разрешают. — Нет, — огрызается голос. Бишоп испуганно вздрагивает и всё-таки, пересилив себя, поднимает голову на Генри. Влажные пальцы предательски дрожат. — Мы здесь не для этого. Делай, как я тебя учил. Винсент нервно кивает. Колеблется ещё мгновение и вонзает нож в предплечье жертвы, но аккуратно, чтобы ненароком не вызвать обильное кровотечение. Мальчик резко поддаётся вперёд. Дёргает рукой от боли, тщетно пытаясь отстранить её. Винсент ведёт под углом. Мычание усиливается. На тканевой повязке проступают влажные следы от слёз. Винсент доводит лезвие до конца, вырисовывая неровный прямоугольник. Он будто обращается с тушкой мяса, припасённой на ужин, и медленно разделывает её. Подцепив кожу ножом, он медленно снимает её. Из свежей раны вытекает кровь, струясь вниз алыми линиями. Отрезанный ошмёток остаётся валяться рядом. — Ещё. Внутренне Бишоп умоляет, чтобы его отпустили. Живот скручивает узлом от непрекращающихся спазмов, а к горлу волнами подступают рвотные позывы. Пару дней назад он едва их сдерживал. Винсенту кажется, будто это его зверски пытают, подвергая жестоким мукам. Хотя, так оно и есть. Судорожно сглотнув, он продолжает. Оружие вновь погружается в плоть. Вдруг Генри берётся за край скотча, отрывая его одним движением. Помещение наполняет дикий вопль. От него всё внутри, пронизанное ужасом, болезненно сжимается. Винсент замирает, и его сердце, по ощущениям, тоже. Он невидяще смотрит перед собой в пустоту, забыв, где вообще находится. — Давай! — гаркают на него, потеряв терпение. — Он тебе никто! Ты должен перестать бояться. Этого всего лишь кровь. Всего лишь крики. Не будь слабаком! Мальчик затихает, прекратив бездумно хныкать. Всхлипнув, он выдавливает заикающееся: — Пож-жалуйста… Помогите… Генри наотмашь бьёт ему по лицу, чтобы тот заткнулся. Больше всего он ненавидит, когда они давят на жалость. Будто он волшебным образом изменит своё мнение и сжалится над несчастными, потому что его, видите ли, попросили. Мальчик жалобно скулит, — Ну же, Винсент. Не вынуждай меня быть плохим по отношению к тебе, — говорит мужчина спокойнее. Грубые черты на миг разглаживаются, навевая ошибочное впечатление, словно он желает Бишопу добра. Винсент предпринимает всё, чтобы выйти из состояния парализующего оцепенения. Твердит себе, что, чем быстрее он выполнит всё, о чём его просят, тем быстрее ему разрешат уйти. Просто сделать. Просто сделать и не думать о том, что всё повторится ни через день, так через два. По кругу. По кругу, как на вращающейся без остановки карусели, с которой Винсенту ни слезть и ни спрыгнуть, потому что скорость слишком велика. Винсент медлит чересчур долго. Но организм не подчиняется ему, игнорируя настойчивые команды мозга. Рядом раздаётся животный рык. Генри рывком выхватывает у Бишопа нож. И вонзает его в глазницу пленника прямо через тонкую ткань, разрывая её. Остриё протыкает глаз и с мерзким хлюпаньем проникает дальше. От неожиданности Винсент шарахается назад. Не удержав равновесие, он падает с ящика, на котором стоит, ударяясь спиной о ледяную плитку. Затылок пронзает болью. Перед взором пляшут огромные чёрные блики. — Смотри сюда! Ты слышишь меня?! Винсент не слышит. Ни приказов, адресованных ему, ни истерических рыданий, постепенно снизившихся до утробного рёва. Он зажимает уши ладонями, отгораживаясь от окружающего кошмара. Мальчик открывает и закрывает рот, словно сломавшаяся игрушка. Из груди вырываются леденящие душу звуки, какие не пожелаешь застать и врагу. От болевого шока он совсем оставляет попытки сопротивляться. Лежит без движения, лишь конечности прошивает предсмертной судорогой. Генри погружает нож максимально глубоко, пока не упирается в твёрдую кость. Прокручивает его, превращая глаз в кровавое месиво. Всё наконец утихает. Сквозь удушающую пелену, сдавившую рёбра, Винсент вычленяет голос, схожий с рычанием разъярённой собаки: — Вставай! Сейчас же! Или я прикончу тебя также, как и его! Он подчиняется. Его трясёт так, что подняться выходит только со второго раза. — Подойди, — Генри манит Винсента к себе, чтобы тот остановился около него. Взяв с ближайшей тумбочки топор, он велит: — Не смей отворачиваться, понял? Я хочу, чтобы ты смотрел. Замах, и топор достигает цели. Мужчина легко разрубает хрупкую кость, не говоря уже об остальном. Кровь хлещет нескончаемым потоком, точно из прорванной трубы. Она заливает всё вокруг, струясь на пол и растекаясь по нему необъятной лужей. Ползёт к Винсенту, облизывая подошву его ботинок. Он чуть было не отшатывается, но, сглотнув, остаётся стоять. Мерзко. Отвратительно. И до невыносимого страшно. Его подташнивает, выворачивая органы буквально наизнанку. Генри небрежно смахивает отрезанную от ноги часть. И принимается за живот, искоса следя за Винсентом. На губах появляется тонкая улыбка одобрения. Тот послушно наблюдал за его действиями, не отрываясь ни на миг от свежего трупа. — Если тебе дорога собственная жизнь, советую позабыть о ценности чужой. Замах. — Эти слабаки не принесут тебе ничего, помимо неприятностей, запомни. У тебя есть только я. Только я знаю, как лучше. И ты должен слушаться меня беспрекословно, ясно? После того, как Генри заканчивает, Винсент ещё какое-то время проводит в молчании прежде, чем отважиться спросить: — Я могу идти? Вместо ответа Генри, отложив оружие, отвешивает ему пощёчину. От приложенной силы Бишоп снова падает, обречённо вскрикивая. Над ним тут же нависают зловещей тенью, хватают за волосы и дёргают вверх. Ударяют в живот, и из лёгких вылетает весь воздух. — Папа! Он цепляется за удерживающую его руку, отчаянно вырываясь. Слёзы стекают по щекам, размывая ненавистный силуэт перед ним. — Перестань, пожал… Удар, гораздо, гораздо больнее предыдущего. А потом ещё и ещё. Винсент прерывисто дышит, тяжело кашляя и заходясь в бесконтрольной дрожи. Генри наклоняется к нему. И рычит сквозь зубы, чётко разделяя слова: — Не. Смей. Меня. Умолять. Никого не смей. Всем плевать на тебя и на твои страдания. Тебя не будут жалеть, не станут защищать. А если ты сам попросишь, засмеют и отвернутся. Притянув Винсента ближе, он буквально впивается в него взглядом. Хладнокровным, пристальным, навечно въедающимся в память без возможности стереть его жирный отпечаток. — Ты ничтожество. Мужчина отпускает Винсента. Отталкивает от себя с нескрываемым пренебрежением, словно мешок с мусором, и направляется к выходу. — Приберись здесь, — бросает он напоследок и уходит, даже не оглянувшись. История о событиях, повлёкших за собой апокалипсис, произвела на Скотта неоднозначное впечатление. Он маячил туда-сюда, сцепив пальцы в замок перед собой. В его душе пробудилось неподдельное сочувствие к Бишопу. Тот, как оказалось, всё детство провёл наедине с сатаной во плоти. Не удивительно, что спустя годы он не по своей воле вырос в его полноценную копию. Но с другой стороны — он всё ещё оставался убийцей, в самом полном смысле этого слова. Человеком, отнимающем жизни ради выгоды и извращённого удовольствия. Разве подобные ему заслуживают сопереживания? — Как погиб Генри — неизвестно. Однажды он пропал и не вернулся. Я спрашивал у Винсента, но он отказался рассказывать. — Какой же я идиот… — пробормотал Скотт, не придав значения последним словам робота. — Ты о чём? Он развернулся к нему. На лице отобразилось смятение, контрастирующее с разрастающейся злостью. К самому себе. — Я бы сумел спасти Винсента, если бы поговорил с ним раньше. И тогда он бы прекратил убивать. Он бы изменился, я уверен. А теперь уже слишком поздно. Или… ещё можно всё исправить…? Фокси не ответил. Вопрос так и остался висеть в воздухе.***
Отбой уже давно наступил, что определённо радовало. Не придётся дожидаться, пока взрослые разойдутся и оставят детей без надзора. Добравшись до двери, Винсент ввёл код. Ошибка. Значит придётся воспользоваться собственным ключом. Он достал инструменты, которые предусмотрительно прихватил с собой. Вскрыл ящичек, висящий рядом с панелью, практически на автомате проделывая необходимый алгоритм. Ему приходилось разбираться с системами и позамысловатее этой. Глупцы. Ничему не учатся. Он решил ограничиться первым этажом. Подниматься выше — занятие рискованное, да и бесполезное. Если кто-то объявится, Винсент выскочит через дверь, всё равно после его манипуляций она останется незапертой. Он преодолел пару сквозных проходов, свернув в длинный коридор. Спокойно. Тихо. Его невесомые шаги сливались с гробовым безмолвием, напоминая скользящую походку призрака, абсолютно неслышимую посторонним. Снова поворот и спальни. Войдя в одну из них, он с порога оглядел пространство перед собой. Прищурился, сфокусировавшись на окутанных полумраком предметах. Четыре места. Четыре жертвы. Если он постарается, всё закончится без лишнего шума. В идеале он перережет им всем глотки прежде, чем они успеют проснуться. И перейдёт к следующим на очереди. Приблизившись к постели, он выхватил нож. Что-то было не так. Интуиция подсказывала ему — чего-то не хватает. Или, наоборот, появилось нечто лишнее, способное обратить ситуацию против него. Бишоп прислушался и уловил дыхание. Своё. Но никого кроме. Коснувшись одеяла, он резко сдёрнул его. Под ткань набросали подушек, создав иллюзию, будто кто-то на самом деле спит, укрывшись с головой. С нарастающим гневом Винсент проверил остальные кровати. Его догадка подтвердилась. Детей здесь не было, хотя табличку с именами у входа никто не снял. Зубы стукаются друг об друга, сжавшись до боли в челюсти. Значит, с ним вздумали поиграть? В отдалении раздался скрип, а затем — суетливый топот, растворяющейся с каждой секундой. Детский. Ринувшись прочь из помещения, Бишоп пошёл на звук. Он двигался осторожно, но достаточно быстро, чтобы не упустить цель. Он знал, куда держит путь, поскольку наведывался сюда недопустимо часто, по делу или без. Визуальная память вкупе с мышечной отпечатали в сознании корпус C вплоть до метра. И это знание подкрепляло его уверенность. Подтверждала факт того, что сегодня он окажется победителем. Винсент увидел, как кто-то закрывает дверь у дальней стены. И услышал, как тяжёлая, металлическая задвижка входит в паз. Незнакомец испуганно обернулся к нему, почувствовав чужое присутствие. Джереми. — Да ты должно быть шутишь, — не выдержал Бишоп, издав обречённый вздох. Ему было показалось, что он бредит. Не может один человек становиться для него помехой сотый раз подряд. Последствия предыдущей их встречи привели к изгнанию Бишопа из Комплекса. Выдали его главную тайну. И бесповоротно испортили его отношения с Коутоном. Но он надеялся на благополучный исход хотя бы сейчас. — Джереми, отойди оттуда, будь добр. Они не твоя забота. Фицджеральд не отреагировал. Он лихорадочно обводил глазами комнату, прикидывая шансы справиться с монстром перед ним. И параллельно не умереть от многочисленных ножевых ранений. А их наверняка будет много, если Винсент доберётся до него. В чёрных, колючих зрачках, вопреки внешнему равнодушию, отчётливо отражалось желание расправиться с противником самым грязным способом из тех, какие только посетят больной разум. — Какое тебе дело до этих детей? Хочешь глупо погибнуть, борясь за тех, кого даже не знаешь? — продолжал между тем Винсент, медленно сокращая расстояние. — Ты ведь мечтал поквитаться с роботами, верно? Отомстить за убитых родителей. Ещё можно свершить возмездие. Я отпущу тебя. А взамен ты отдашь мне их, — кивок на дверь. — Нет, — отозвался Джереми полушёпотом, а потом добавил громче: — Ни за что и никогда! Если я помешаю тебе, это и станет моей местью аниматроникам. Потому что ты ничуть не лучше их! — Зря. Безразличие, с лёгким намёком на доброжелательность в мгновение ока заслонила враждебность. С Винсента спала ранее носимая им маска, обнажив истинную сущность. И Джереми при виде неё окутал животный страх. От первого выпада удалось уклониться благодаря чуду. А ещё инстинктам, во всю глотку вопящим о надвигающейся опасности. Джереми отскочил от Винсента, пытаясь не подпустить его близко. Главное — сохранять дистанцию и тогда удастся продержаться до прибытия подмоги. Куда запропастился Майк, когда он так нужен? Фицджеральд схватил со стоящего сбоку стола поднос. Неидеально, но в качестве маленького щита вполне сгодится. Бишоп ухмыльнулся, по-прежнему неспешно подходя к жертве. Ему нравилось играть на её расшатанных нервах, испытывать выдержку. И оказываемое им моральное давление было несравнимо хуже, чем смерть от заточенного лезвия. Джереми отступал ровно до того момента, пока с ужасом не осознал — его загнали в угол. Бишоп грубо выхватил выставленный «щит» и отшвырнул его прочь, злорадно оскалившись. Он замахнулся, целясь в грудную клетку, но вдруг его с силой ударили его по затылку, подкравшись сзади. Винсент не рассмотрел нападавшего. Он рухнул навзничь, растянувшись на холодном полу. Весь окружающий мир для него померк.