***
Прежде чем скинуть с себя остатки сна, Винсент несколько минут пролежал в абсолютно бессознательном состоянии. Он чувствовал себя покойником, которого почему-то не заточили в положенном ему гробу. Он перевернулся на спину, за что поплатился в ту же секунду. Глаза резанул тусклый свет, спросонья показавшийся невероятно ярким. Чертыхнувшись, Винсент поспешно отвернулся обратно к каменной стене, отдающей неприятным могильным холодом. От резкого манёвра порцию бодрящей головной боли миновать не удалось. Затылок, куда ему вчера нанесли удар, прошибло молнией. Винсент застонал, постаравшись расслабиться и хоть как-то избавиться от сковавшего его изнутри ощущения. Спать дальше ему не разрешили – слева, а может и справа донеслось сердитое покашливание. Бишоп нехотя, растягивая мгновения, приподнялся на локтях, обратив взор на нарушителя спокойствия. В дальнем углу, охраняя заключённого, стоял Майк. Скрещенные на груди руки демонстрировали обуревающее его раздражение. Нахмурившись, Винсент попытался сообразить, приходилось ли ему сталкиваться с ним раньше. Вдруг его эмоции переменились, приобретя двойственный оттенок. За мнимым спокойствием скрывалась явная ненависть. Он вспомнил. И это воспоминание не доставило ему удовольствия. Заносчивый, глупый мальчишка. Его наверняка не составит труда взбесить какой-нибудь меткой фразой, с таким-то взрывным характером. Отличный способ поразвлечься, коротая время в тюремной камере пять на пять метров. Винсент позволил себе язвительно улыбнуться, размышляя, чтобы такого выдать. Будто специально нарывался, чтобы его придушили, минуя железные прутья, являющиеся, по сути, единственной преградой. Моральные принципы и банальная гуманность давно не пользовались авторитетом. Стоит отдать должное, Майк не удостаивал пленника особым вниманием. Внешне он оставался непоколебимым, несмотря на разрастающуюся готовность убивать. Обстановка в воздухе стала ещё напряжённее, когда в комнату с гордым видом вошёл сам Директор. К удивлению Бишопа, пожаловал он без охраны. Обычно Директор таскал с собой пару-тройку человек в чёрных костюмах, стоило ему покинуть пределы своего кабинета. За свою безопасность он определённо пёкся в разы больше, чем за доверенный ему Комплекс. Больше, чем за граждан, ожидающих поддержки и защиты от верхушки их города. Правда, одного человека он с собой привёл. За ним по пятам следовал Джереми. Держался Фитцджеральд строго за старшим, но смело, как штатный работник Комплекса или вовсе – солдат. – Директор! – с театральной радостью воскликнул Бишоп, принимая сидячее положение. – Надо же, какой приятный сюрприз. Чем обязан визиту столь уважаемого человека? – губы его скривились в ироничной усмешке. – Я здесь, чтобы вынести смертный приговор, – сообщил Директор. Колкость заключённого он пропустил мимо ушей, сохраняя показную невозмутимость. – Винсент Бишоп, вы будете казнены завтра в два часа дня на электрическом стуле. – О? Разве у нас проводятся казни? Я полагал, в цивилизованном обществе с преступниками заведено обходиться менее… радикально. – Ради тебя мы сделаем исключение. Такое животное, как ты, заслуживает смерти в муках. И я лично устрою так, чтобы они были поистине адскими. На прозвучавшую угрозу Винсент отозвался смехом, закатывая глаза. – Не прикидывайтесь, будто вам не плевать на этих детей. Как и на весь этот Комплекс. Я вижу вас насквозь. И единственное, что вас волнует, – ваше благополучие. – Не тебе меня поучать, – парировал Директор, не реагируя на дерзкое, пусть и небезосновательное оскорбление. – Даже, если это и так, – добавил он, буравя Бишопа ледяным взглядом, – поверь, я буду искренне счастлив, когда над тобой восторжествует правосудие. Но перейдём к делу. Я бы хотел задать тебе пару вопросов. И получить на них вразумительные ответы. – А иначе? Прикажите своим безвольным пешкам выбить из меня информацию? – Нет. Не нужно распространять на нас свои дикарские методы. С уст Бишопа сорвался презрительный смешок. Как же у него чесались кулаки разнообразить их словесную перепалку дракой. Заткнуть эту высокомерную тварь, избив её до полусмерти. Неужели он вздумал вывести Винсента из себя простыми оскорблениями? Впрочем, на шаг помасштабнее Директор не отважился бы. – Я намеревался предложить тебе компромисс. Ты рассказываешь всё, что нас интересует, а взамен мы отменяем смертную казнь и назначает тебе пожизненное заключение. – Как великодушно. Но я, пожалуй, откажусь. Директор молча кивнул, подсознательно и не настраиваясь на выгодный ему расклад. – Твоё право. Однако я всё же спрошу. Это касается местонахождения Скотта Коутона. Тебе известно, где он? Винсент выдержал паузу, словно впал в раздумья. – Скотт? Конечно, известно. Он поднял вверх большой палец, указывая куда-то в потолок. – Он, – холодный оскал, – мёртв. Камеру наполнил нездоровый смех. Приглушённый и жуткий, он проникал в самое сердце, облепляя его ледяными склизкими щупальцами. Майк, неожиданно рванувшись вперёд, саданул кулаками по стальным прутьям решётки. Нервы его сдали. Он не желал дольше терпеть выходки этого ненормального, выслушивая от него наглую чушь. – Врёшь! Мы говорили с ним накануне, и он был жив! Джереми порывался отдёрнуть друга от решётки, но заставил себя не вмешиваться. В конце концов, напротив него сидел убийца, лично при Джереми расправившийся с бедным, невинным ребёнком. Грубость и насилие представлялись единственным приемлемым вариантом в общении с ним. – Говорили? – уточнил Винсент. Сумасшедший огонёк, вспыхнувший ранее в его зрачках, мигом потускнел. – По передатчику. Он позвонил на собственный номер, – вставил Джереми. – Вот оно как, – пробормотал Винсент, складывая из имеющихся фактов полноценную картину. – Умно. И уже неважно. Вам всё равно не суждено его увидеть. Или спасти. Он сам выбрал свою судьбу. – Что ж, как бы то ни было, одно мы сумеем гарантировать точно – ты никогда впредь не совершишь свои ужасные преступления. Мы закончили. Директор развернулся, твёрдой и решительной походкой направляясь прочь из помещения. – Пойдём отсюда, – пробурчал Майк. – Не хочу больше находиться рядом с этим психопатом. – Да-да, дай мне минутку… – попросил Джереми. Он с максимальной серьёзностью взглянул на Майка, прознав о манере того обязательно затеять спор, если чья-то точка зрения расходилась с его. Шмидт в сомнении дёрнул плечами, но возражений сверх не выказал. – Не задерживайся. Незачем тут торчать. Винсент опустился на кровать, собираясь провести на ней ближайшие часы за неимением альтернативы. Но заметил Джереми, явно не торопившегося покидать его. – Чего тебе? – спросил он не без раздражения. – Радуешься, что поймал меня? Или что не угодил под нож? Ох, тебе лучше не догадываться о том, сколько раз я мечтал разделаться с тобой. – Скотт ведь сможет выжить? У него есть шанс вернуться в Комплекс? Приоритеты Фитцджеральда поразили Винсента. Его самоотверженность и мужество, сформировавшиеся в достаточно юном возрасте, вызывали восхищение, как бы Винсент ни отнекивался соглашаться с этим. Джереми был сильнее, чем ему показалось в их первую встречу. Ему недоставало силы физической, но моральной хватало сполна. Создавалось впечатление, что он без колебаний отдаст всё, включая жизнь, лишь бы уберечь кого-то. Полная противоположность Винсенту. Бишоп не ответил мальчишке. Вместо этого он негромко усмехнулся себе под нос. – А вы с ним похожи. Теперь я отчётливо вижу сходство. Оба не можете существовать без чувства справедливости. Всё рвётесь позаботиться о невинных, наплевав на самих себя. И не хотите признавать, к чему в итоге приведёт ваше слепое сострадание. К вашей скоропостижной кончине. – Зато я буду уверен, что люди, которые мне дороги и которых я люблю, будут целы, – сказал Джереми, в корне не разделяя догмы собеседника. – А ты правда веришь, что они поступили бы также ради тебя? Пожертвовали собой? Что они вообще любят тебя? Винсент не отрываясь смотрел на Джереми. Его голос пронизывала ядовитая злоба, как у гремучей змеи, готовой вонзиться клыками в обидчика. Прежде, чем Винсент наконец разорвал зрительный контакт, на его лице отразилось что-то такое, что породило в Джереми неясное сопереживание. Бишоп лёг, отворачиваясь и намекая о ненамерении развивать диалог дальше. Джереми постоял несколько лишних секунд в тишине. Последнее, что Винсент услышал перед его уходом, короткое: – Мне жаль. Дверь со скрипом закрылась, и он остался наедине с самим собой.***
Наступил час казни. Зал, где активно велась подготовка к предстоящему действу, забили под завязку. В основном здесь присутствовали убитые горем родители. Они тенями бродили между рядами стульев, на автомате занимая свои места, и обречённо гадали, за какие грехи судьба отняла единственную радость в их беспросветной жизни. Они отвели своих малышей в самое охраняемое учреждение в городе, в надежде защитить хотя бы их, а в итоге всё оказалось напрасным. Теперь им осталось наблюдать за предсмертными мучениями убийцы своих детей и уверять себя, будто это принесёт им успокоение. Второй категории собравшихся повезло больше. Они тоже пришли сюда, но потому, что ассоциировали казнь с развлечением. У них не было повода пребывать в трауре, они просто извлекали из неё некое удовольствие. Извращённое, садистское, но удовольствие. Публичные казни, не проводившиеся уже очень давно, канули в лету. Железных, агрессивно настроенных роботов на электрические стулья не сажали, а предателей среди своих ещё надо было ухитриться поймать. Поэтому казни превратились в своего рода диковинку, притягивая зевак, соскучившихся по занятным шоу. Что касалось главного участника «торжества», то его мысли витали далеко. Винсент старался максимально отстраниться от происходящего. От скорбящих родителей. От бездельников, пожаловавших ради забавы. От охранников, грозно дежуривших у входной двери. От кожаных браслетов, туго стянувших запястья. Но его неизбежно выбрасывало в реальность, и Бишоп чувствовал, как грудную клетку безжалостно сдавливает, вынуждая задыхаться. Он размышлял о том, о чём бы размышляли все, будучи в его шкуре. О прошлом. О взлётах и падениях. О поступках, совершённых им, какими бы аморальными и дикими они не представлялись обществу. О семье… Об отце, под чьим влиянием он превратился в неисправимого эгоистичного психопата. А может, он был им с рождения. И требовалось едва потянуть за нужные ниточки, чтобы дремлющий в неведении монстр пробудился. Да и какая разница? Всё кончено. Вот его финал – гибель от пары тысяч вольт перед парой сотен незнакомых глаз. А ведь не всё сложилось так уж и плохо – с ним рядом сейчас не было Скотта. Винсенту было бы гораздо проблематичнее смириться со своей участью, находясь Коутон в зале. Он бы тогда точно сорвался. Эх, Скотти… Сколько приятных воспоминаний ассоциировалось с ним у Винсента. Несмотря на произошедшее между ними, Бишоп ни на каплю не жалел, что встретил Скотта и крепко сдружился с ним. Он не знал другого человека, умеющего вызвать в нём столь яркие чувства. И, честно, не стремился узнать – ему вполне хватало Скотта. Тот был для него сравнимо океану. Глубокому и необъятному. В нём хотелось утонуть, позволив течению унести с собой безвольное тело, а воде – заполнить лёгкие. Винсент мягко улыбнулся, стоило памяти воссоздать образ Коутона. Присутствующие уставились на Бишопа с недоумением и ненавистью, но ему было плевать. И когда он успел настолько безнадёжно влюбиться в Скотта? Впрочем, понятие «влюбиться» не отражало и сотой доли всей серьёзности ситуации. Не отражало и толики того, насколько он был им одержим. Винсент загнал себя в клетку, как наивная птичка, которую заперли на сотни замков. Да даже если бы ему и открыли дверцу, он бы навряд ли согласился улететь. Так бы и тосковал, покорно ожидая, пока к нему наконец придут. Придут… Как видно, нет. Казнь состоится, и только чудо способно нарушить её. Но будет ли в этом смысл? В мысли Винсента вторгся голос младшего их охранников, нагло перебивая их: – Винсент Бишоп, вам предоставляется право на последнее слово. После стандартной фразы негромкий гул смолк окончательно. Некоторые зрители наклонились вперёд, пребывая в явном напряжении. Сам осуждённый проигнорировал сказанное, будто не расслышал охранника вовсе. Он принялся поочередно всматриваться в собравшихся. Взгляд его не нёс ни враждебности, ни злобы. По правде, он не выражал ничего, точно принадлежал механическому роботу, а не живому человеку. Но по неведомой причине вселял тревогу, отдавая неестественность, несвойственной нормальным людям. Многие вздрагивали от подобного взгляда. Затуманенного, но противоречиво прямого. Мёртвого, но с полыхающим в нём огнём. Когда Винсент дошёл до Джереми, Фитцджеральд вжался в спинку стула, сглотнув подступивший к горлу ком. Он удивился, что отреагировал так бурно, особенно с учётом разговора в камере, состоявшегося между ними. Однако страх, засевший в душу, слишком крепко ухватился за неё, чтобы добровольно исчезнуть. Джереми ощутил осторожное прикосновение к тыльной стороне ладони. Майк. Шмидт внимательно смотрел на него, словно спрашивая, всё ли в порядке. Затем он переключился обратно на Винсента, и настроение его снова сменилось с обеспокоенного на раздражённое. Ему не терпелось застать момент, когда убийца поплатится за свои деяния. Джереми не мог осуждать Майка, пусть желание Шмидта и разнилось с его принципами о ценности любой жизни. Расслабившись, Фитцджеральд безмолвно поблагодарил его за незамысловатый, но необходимый жест поддержки. – Кхм-кхм… – кашлянул охранник нервно, рассчитывая добиться малейшей реакции от подсудимого. Но Бишоп молчал. Он не язвил, не оправдывался. И, разумеется, не упрашивал отпустить его, пускай рёбра и разрывало от рвущегося наружу крика, а контролировать себя становилось неотвратимо сложнее. Он уже лично порывался опустить чёртов рубильник и оборвать затянувшееся представление. Но оно и не планировало заканчиваться. Воздух заволокла гнетущая тишина, поскольку с убийцей, повинуясь стадному инстинкту, молчали и остальные. Никто не осмеливался издать и звука. – Эм… – протянул смущённо страж порядка, переглянувшись со своими коллегами, но те в упор не замечали его. Зато заметил Винсент. Охранник выдохнул, надеясь, что тот удосужится произнести последние слова, а не надумает превращать ситуацию в ещё более странную и неловкую. Но Бишоп не собирался выручать его. Его вдруг развеселил сконфуженный вид паренька в форме. Наличие в комнате кого-то, кому было также некомфортно, как и самому Винсенту, подарило лёгкое облегчение. Винсент не понял, почему, но почувствовал, как губы расползаются в улыбку. Он не спрятал её, обнажив зубы, а после жутко расхохотался. Смех разрастался, походя на истерический, сумасшедший. Но Винсент не останавливал его, не мог. Лучше это, чем слёзы, грозившиеся с позором выдать подлинные эмоции. Бишоп с раннего детства не верил в сказки. Не верил в чудесное спасение, которое подоспеет, если попросить. А потому смеялся, пока внутри всё рушилось на части. Разросся нешуточный рокот. Как по команде на мужчину посыпался град упрёков, обвиняющих его во всех существующих и несуществующих грехах. Воспользовавшись суматохой, охранник поторопился принести мешок, «украшающий» головы осуждённых, и предварительно смоченную в воде губку. Подуспокоившись, но не переставая улыбаться, Бишоп неотрывно следил за его действиями. Но тут его зрачки замерли, вперившись в невидимую точку, а брови дёрнулись вверх, выдавая мимолётное изумление. Парочка зрителей обернулись вслед за ним, но никого постороннего не обнаружили. В центре зала, в паре сантиметрах от пола парила Марионетка. На удивление, она приняла довольно скучающую позу, да и в целом не проявляла никакой увлечённости. – Не знал, что смерть выглядит именно так, – съязвил Винсент. – Хотя, ты идеально подходишь на её роль. Вечно пребываешь в мире мёртвых, ведь в мир живых тебе не пробиться. – А ты всё пытаешься задеть меня глупыми фразочками. Потому что это единственное, что тебе остаётся, – парировала Марионетка лениво. – Знаешь… Приобняв тонкие ноги руками, она с неясным любопытством взирала на Винсента. Бубенчик на её шапке привычно звякнул, разнося неестественное эхо. – Я так мечтала лицезреть твою казнь. Но поздно осознала – это недостойное наказание. Да, мучительное, но в физическом плане. Тебя же следовало уничтожить иным способом. Печально, но уже ничего не изменишь. – Ох, мне так… не жаль, – усмехнулся Винсент, выказывая наигранное сострадание. Подошедший охранник решил, что Бишоп совсем спятил, раз беседует с пустотой. Он наспех положил ему на голову мокрую губку и надел сверху мешок. Грубая ткань закрыла обзор, и окружающее пространство будто застыло, а от холодной влаги на волосах по спине пробежали мурашки. На мгновение у Винсента создалось стойкое впечатление, что он потерял способность слышать. Разговоры, шёпот, скрип стульев – они поблекли, утратив былое значение. Он ловил лишь глухие удары своего сердца. Оно стучало, копируя механизм в часах. Отбивало оставшиеся минуты. До Бишопа донеслись шаги, идущие к рубильнику. Он вцепился в подлокотники, сжимая их до побеления костяшек. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» – умолял он в отчаянии. Об искуплении, о свободе, о быстрой смерти. Обо всём сразу. Пол под его ногами неожиданно дрогнул, охваченный вибрацией. В тот же миг Винсент забыл, как дышать: внезапная встряска показалось ему разрядом тока, прошедшим по телу, а отнюдь не тем, чем она являлась на самом деле. Секунду-две царила абсолютная тишина. Сотряс её чудовищный взрыв, прогремевший снаружи. Взрывная волна выбила из проёма дверь, задевая и ломая стены. Раздался пронзительный визг, который не сдержала какая-то женщина. Бишоп мог только догадываться о выражении её перекосившегося от ужаса лица. Но ему было не до того: несмотря на плотный мешок, в ушах стоял звон, не давая оправиться от шока и сообразить, что вообще творится. Когда звон отступил, Винсент попробовал сосредоточиться на балагане. Сквозь барьер из воплей, кашля и ругани он выцепил топот, приближающийся аккурат к нему. – Не шевелись. Что-то холодное тронуло запястье Винсента, с характерным треском ловко разрезая по очереди кожаные браслеты. Тоже проделали и с браслетами на лодыжках. Бишоп вскочил с проклятого стула и лихорадочно сорвал мешок, отшвыривая его. За ним с волос упала и губка. Первое, что ему удалось разобрать – знакомый блеск вобравших в себя волнение глаз. Точнее глаза. Другой прикрывала повязка истинного пирата. Позади Фокси стояли ещё несколько роботов. Коротко кивнув лису, Винсент бросился с ним на выход, остерегаясь вступать в стычку с вооружёнными до зубов солдатами. Под выбитой дверью валялись двое охранников. Подобрав у них пистолет, Винсент поспешил дальше. Внутренне он не прекращал ликовать, хоть радоваться и было рано. Позади люди оправлялись от взрыва. Раненные или мёртвые от прилетевших в них обломков. И все без исключения напуганные. Если раньше они дружно намеревались поскорее покинуть задымлённое помещение, то сейчас не решались и двинуться. Молились, чтобы роботы, скрывшиеся также молниеносно, как и появившиеся, не вернулись и разом не прикончили их всех. Выскочив в общий холл, Винсент мельком осмотрелся. Как и ожидалось, справа уже бежал с десяток солдат, обвешанных оружием. При виде противника они снимали пушки с предохранителей, либо выхватывали более эффективное оружие ближнего боя. Винсент помчался в противоположном от них направлении. Держался впереди, чтобы огонь пришёлся не на него. Если корпуса роботов выдержат тысячи пуль, он в худшем случае не перенесёт ни одну. Вокруг творился настоящий ад. Самый страшный сценарий из возможных – аниматроники на территории Комплекса – стал явью. Винсент совершенно не концентрировался на неутихающей стрельбе, ведущейся за спиной. Он нёсся со всей скоростью, преодолевая известный вдоль и поперёк маршрут. Вырваться из здания. Добраться до корабля. И он будет в безопасности. На время, но в безопасности. Завернув за угол, Бишоп наткнулся на рядовых работников, в конце коридора образовавших импровизированную заставу. Они были без защитного обмундирования, но вооружены. Укрывшись за стеной, он начал отстреливаться. Он уложил троих прежде, чем подоспели аниматроники, прорвав оборону. До успешного побега их отделяли считанные метры. Пока его не загубила крохотная, но роковая для Бишопа деталь. Винсент увидел, как один из самоотверженных работников, подстреленных им, приподнялся на локте. И выстрелил. Пуля, выпущенная им напоследок, достигла заветной цели, угодив Винсенту в бок. Тот резко затормозил от парализовавших тело ощущений. Из-за крутого манёвра сохранить драгоценное равновесие не получилось. Он рухнул на пол, распластавшись по нему. И закричал. По крайней мере ему точно почудился собственный крик. Истошный, отчаянный. Застонав, Винсент кое-как умудрился перевернуться на спину. Каждое движение сопровождалось неимоверной болью, а в висках било пульсацией, давя на череп. Он невесомо коснулся раны и поднёс пальцы к лицу. Кровь. Его кровь. Бишопа затошнило, спазмом скрутив живот. Он не боялся крови, постоянно имея с ней дело в огромных количествах. Но она всегда была чужой, а потому неважной. А потому не заставляла так остро думать о смерти. Рядом очутился Фокси. Опустившись на колено, он аккуратно подхватил человека и не отставая направился за собратьями. Винсенту же было всё равно, кто и куда его несёт. Он зажимал рану, беспомощно наблюдая, как кровь непрерывно сочится между пальцев.***
Порой Винсент жалел о том, что сражался за роботов, а не перешёл насовсем к людям. Последние хотя бы умели зашивать огнестрельные раны. Винсент и сам разбирался в человеческой анатомии недопустимо хорошо. Настолько, что при должной инициативе из него бы вышел первоклассный хирург. Долгие часы, проведенные наедине с многочисленными жертвами, не прошли даром: его познания не уступали осведомлённости об устройстве аниматроников. Здесь органы, там – механизмы да гайки. Не такая и колоссальная разница. Но задача подлечиться без постороннего содействия легче от этого не становилась. Она казалась попросту невыполнимой. Одно дело лицезреть объект предстоящей работы со стороны, совсем иное – выступать в роли пациента, которому велели самостоятельно провести себе операцию. Обезболивающие, несомненно, упростило бы намечающуюся экзекуцию, но его в аптечке банально не нашлось: Бишоп давненько не пополнял запасы. Даже запамятовал, какую примерно дозу нужно использовать. То ли слишком редко попадал в неприятности, то ли привык к препаратам посерьёзнее. Забавно, у него имелось практически всё, начиная таблеткой обычного аспирина и заканчивая особо ценными наркотиками, на чью добычу он затратил колоссальные нервы. Однако долбанное обезболивающие отсутствовало. И почему потребовалось именно оно? На выручку пришла припрятанная бутылка виски, завалявшееся в куче барахла на любой непредвиденный случай. Под руку она подвернулась исключительно благодаря удачному стечению обстоятельств. А точнее из-за склонности Фокси в отсутствии Винсента иногда «заимствовать» его личный самолёт. От моделей, применяемых сотрудниками Комплекса, тот отличался кардинально. К примеру, внушительным размером, наводившим панику на потенциальных врагов. Сзади и по периметру располагались пушки, превращая корабль в летающую крепость. Повредить её, а уж тем более пробовать уничтожить с пары залпов – самонадеянная затея. Если не сказать безнадёжная. Кабина и прочие мелочи также претерпели значительную модернизацию. Так, приборная панель обзавелась набором дополнительных кнопок и переключателей. Предназначение некоторых из них лис не выяснил до сих пор. Винсент укрылся в глубине салона, удалившись в отдельную комнату. Рядом с собой он заранее положил нитку с иголкой. Благо низкая скорость полёта позволяла провести необходимые манипуляции, не боясь турбулентности. Надобность гнать со всей мощи пропала, стоило кораблю исчезнуть с радаров противника. Да и преследовали его без ярого энтузиазма, явно смирившись с побегом заключённого. Люди не рисковали обследовать отдалённые территории, труся наткнуться на засаду и лишиться ценных солдат. Толкнув дверь, в комнату осторожно зашёл Фокси. Он решил приглядеть за Бишопом, поручив управление кораблём другим аниматроникам. Конечно, в экстренной ситуации он навряд ли сумеет помочь ему, но одного не бросит. Янтарный глаз взволнованно мерцал, раз за разом непроизвольно обращаясь к разросшемуся кровавому пятну. Впервые Фокси крепко задумался о беззащитности людей, которую они упорно норовили скрыть. Теперь он понимал, что иллюзия их природного превосходства создавалась сугубо из-за навешанного на плечи оружия. Без навыков создания орудий люди исчезли бы как вид, вытесненный хищниками или теми же роботами. Убери оружие, и вместо прежней уверенности ты столкнёшься с мольбой не быть убитым на месте. Открыв бутылку, Винсент отхлебнул виски из горла. Жгучая смесь неприятно резанула в желудке. Он намеревался подлатать себя до того, как алкоголь окончательно поработит разум или его тупо вырубит. Но тело отказывалось ему подчиняться. В руке он держал иголку, поблёскивающую в свете ламп. Вторая стиснула кусок ткани, которым он зажимал рану. Тот, отвратительного грязного цвета, уже насквозь пропитался кровью. Бишоп не рассчитывал, что ему будет настолько сложно одолеть страх и сделать хоть какое-то движение. Как тогда, в детстве, когда он по принуждению отца стоял за тем чёртовым столом в мастерской. Лучше бы его сегодня действительно казнили, устроив незабываемое зрелище на потеху публики. Лучше бы он сейчас не предавался воспоминаниям, от каких порывался избавиться на протяжении всей сознательной жизни. Он приступил к зашиванию. После первого же стяжка захотелось добить себя выстрелом в висок, лишь бы не продолжать. Перед глазами заискрили чёрные пятна, препятствуя обзору. Винсент зажмурился, не в силах стерпеть раздирающую на части боль. А затем вновь ввёл иглу под кожу, кусая губы и сдерживая крик. Волнистый след от нити напоминал худую бледную змейку. Петляя туда-сюда, он не отличался завидной аккуратностью: пальцы не переставая дрожали, будто от холода. У Винсента никак не получалось вернуть над ними контроль, что приводило в бешенство. Фокси с сожалением смотрел на человека. Подойдя ближе, он замер в смятении. Словно верный питомец, наблюдавший за мучениями хозяина. В такие моменты он желал уподобиться своим собратьям и не испытывать эмоций. Слушать, как Бишоп приглушённо ругается и буквально рычит от адских ощущений, становилось совершенно невыносимо. Наконец процедура завершилась. Винсент облокотился на жёсткую спинку дивана, отшвыривая иголку. Из груди вырвался вздох облегчения и одновременно – страдания. Катушка ниток упала с колен и покатилась по салону, оставляя за собой тонкую белую дорожку. Ни Фокси, ни сам Бишоп, казалось, не заметили этого. Фокси внимательно следил за человеком, фиксируя малейшие перемены в его позе и мимике. А Винсент думал, как бы не отключиться и дотянуть до конца полёта. Усталость неумолимо подкрадывалась к нему, накатывая волнами и грозясь отправить на дно. – Что я могу для тебя сделать? Вопрос достиг затуманенного мозга не сразу. Бишоп заторможенно поднял взгляд на лиса. – Ты вытащил меня с электрического стула, – с трудом выдавил он. – Этого достаточно. Фокси собирался оспорить его заявление, но промолчал, опасаясь задеть человека или ненароком разозлить. Не хватало ещё ухудшить и без того плачевное состояние. Но только лис готовился уйти обратно в кабину, до механических ушей донёсся хриплый голос: – Хотя знаешь… Поговори со мной. – Поговорить? – Да. Вопреки здравому смыслу на морде лиса прямым текстом читалась растерянность и недоумение. – Как там Скотт? – добавил Винсент, дабы беседа стала чуть многословнее. – С ним всё в порядке? – Да. – Хорошо. Идея развить с роботом насыщенный диалог заведомо оказалась неудачной. Она провалилась, толком не успев начаться. – Если тебе интересно, именно он настоял на твоём освобождении, – по истечению непродолжительной паузы выдал Фокси. – Правда? Лис кивнул. – Он убедил Фредбера в твоей необходимости для победы. Сказал, что кроме тебя никто не позаботиться о детях лучше. Винсент подался вперёд, игнорируя головокружение. Удивление на его лице переросло в искреннее замешательство. – Это его точные слова? – «Никто в здравом уме не станет заниматься подобным. Только полный псих способен снова и снова пойти на хладнокровное убийство ради собственной выгоды. Вам нужен Винсент. Признайте», – отчеканил лис на манер приёмника, считавшего вставленную в него кассету. Бишоп предпочёл не комментировать сказанное вслух. В голове роились неприятные мысли, затмевая боль физическую болью моральной. Перебивали друг друга, то отступая, то, наоборот, атакуя с удвоенным рвением. Винсент не старался разобрать их или остановить, знал – бесполезно. Непонимание плавно перетекало в раздражение. Раздражение – в злость. Злость сменялась опустошённостью. Скотт фактически пожертвовал целым Комплексом, выдав его координаты роботам. Предал человечество, для чьего блага порой делал больше, чем для самого себя. И ради кого? Ради Винсента, не заслуживающего ни прощения, ни того, чтобы о нём кто-то беспокоился. «Если он ненавидит меня, зачем пытается спасти? Ты же мечтаешь, чтобы я изжарился на электрическом стуле, Скотти. Тогда почему…?» Потому что он твой друг. «Он был им». Он тебя любит. «Он меня презирает». Это неправда. «Откуда тебе знать? Садист, убийца, эгоист, предатель. Я не заслуживаю его. И никогда не заслуживал. А самое смешное в этом всём то, что я не изменюсь. Даже, если очень захочу. Я с самого рождения был не таким, как остальные. Видимо, таким и останусь». Ох, Винсент… Почему с тобой вечно всё не так?