Всё дело в душах... и в их терзаниях

      Он всегда появлялся неожиданно. Сколько она его знала. Сколько? Пару дней почти одиннадцать лет назад. И другие пару дней почти два года назад. Но третьего раза хватило, чтобы потерять самообладание. Напрочь. За какие-то пару минут.       Он всегда появлялся сюрпризом. Человек-сюрприз. Лёгкий и весёлый с неизменной вызывающей улыбкой на губах. А этот его взгляд донжуана… Типичный бабник и плохиш в потёртой кожаной куртке и рваных джинсах. Как раз в её стиле.       Он всегда появлялся внезапно, заставал врасплох, сваливался вдруг, что снег на голову. И столь же часто, что снегопад в пустынях Невады. Но на том их сходство и заканчивалось. Живой, чувствующий, горячий. Обжигающий, как тот виски, что ей так нравился почти одиннадцать лет назад. Надолго он не оставался. Никогда не сидел на месте. Кажется, он никогда не мог усидеть… остаться.       Он никогда не рассказывал о себе. Прошлое, настоящее. Планы на будущее. Он никогда не строил планов. Как и она когда-то, жил одним днём, точно бабочка-однодневка. Живёт. До сих пор. Всегда. Как будто она знает, будто они знакомы вечность изрезанных дней. И вся его жизнь — беспорядочно склеенный пазл. Его, но не её. Она перестала бросать жизнь на ветер очень и очень давно. Чуть меньше одиннадцати лет назад.       Он никогда не открывался ей. И странно, ведь она думала, будто читает его как открытую книгу. С тем же интересом, что и недочитанный по сей день романчик. А он исповедовался и не раскрывался. Словно признавался не до конца, как пару лет назад, сегодня. Не лгали лишь его глаза. Не утаивали тоски и обречённости в болотных омутах, когда обращались к её сыну.       Он никогда не говорил о своей работе. Работа рассказала всё сама. Поведала историю его устами. Историю под названием «Жизнь». Жизнь, что не должна была коснуться ни её, ни сына. И потому он вновь уводит дорогу в сторону от их дома, не удержавшись заглянуть в горящие мягким светом окна напоследок. Да, он не рассказывал ей о своей работе. Потому что не мог. И не хотел.       Перекати-поле. Чего же он всё-таки хотел? Каждый раз подглядывая в их окна, не заходил. Что трусливый мальчишка, стучал и убегал. Хотя, нет, всё же не трусливый. Но испуганный и уязвимый, до глупого упрямый и твердящий, что так будет лучше. Уверенный в чём-то или отчаявшийся. Знающий всё для себя. Но для неё? Знающий ли, что будет лучше для неё?       Тихая гавань. Не сюда ли всю жизнь стремился? Зайти и осесть где ждали, подсвечивали в ночи маяком. Пусть не осознавая до сего дня, но верили и надеялись на этот третий внезапный снежок. До сего дня. И вот он, залётный, на их пороге. Всё тот же, но печальней и с вымученной улыбкой на губах. Всё в той же потрёпанной временем и работой кожаной куртке. И с припрятанным за пазухой всё тем же сюрпризом, коим являлся и он сам. Запоминающимся и неоднозначным.       Так отчего же никогда он не может остаться?       Ну, конечно же, всё не в порядке. Он не в порядке. В глазах всё та же обречённость, что и пару лет назад. Что-то должно случиться. «Что-то» выпорхнуло из-за пазухи, не в силах таиться до лучших времён. «Что-то» зависло в воздухе прямо между ними. Незримое «случилось» ужилось между строк, в обрывках фраз и полувзглядах. А сколькое уже «случилось»? Нет, не стоит касаться этого. Не трогать, потому что не хочется. Но вдруг хочется взять повыше локтя, расправить ссутуленные его плечи, удержать… на ногах. Помочь и уберечь. Хочется. Как он её однажды. Но вряд ли то однажды было для него.       И на миг укрепилась иллюзия, которой он не питал. Призрак не прошлого — возможного будущего. Что могло бы быть. Должно. Они прошли на кухню, беседуют за бутылочкой пива, а через час вернётся с бейсбола их сын.        Не их.       БАМ!       То охотник избавил от призрака дом. То было крушение картонных стен. То был сюрприз, что теперь не развеется без следа. Ведь «сюрприз» должен был быть неприятным. Хорошие новости — не по его части. Не лучше ли их не знать? Лучше. И он молчит. «Всё плохо, всё будет очень плохо», но он упрямо молчит. Потому что должен сыну — и неважно их или её — и ей самой. Должен десяткам, сотням — или сколько их там? — людей. Отчего?       Должен. Должен уйти. Почему?       Он всегда оставлял после себя вопросы.       Он никогда не возвращался на них отвечать.