***
— Сириус! Сириус! — голос Регулуса неотчетливо, словно сквозь вату, долетал до слуха юноши. Немилосердно болела голова и спина, во рту чувствовался солоноватый, металлический привкус крови. С трудом разлепив глаза, Сириус обнаружил себя лежащим на полу. Перепуганный, мертвенно бледный Регулус тряс его за плечо. Глаза его были расширены от ужаса. — Где она? — сплюнув на пол кровь, спросил Сириус у брата. — Ушла, — Рег едва не трясся от страха. — Сказала, что они с отцом вернутся поздно… Не дослушав, Сириус вскочил на ноги и кинулся к двери, но брат остановил его: — Нет, Сириус! Мама сказала никуда не выходить… — Мне насрать на то, что она сказала! — Сириус! Она заколдовала дверь! Сириус уже было хотел взяться за ручку, как его отбросило назад и обожгло, словно драконовым огнем, руку. От души матернувшись, парень кинулся наверх, за палочкой. Вернувшись, он замахнулся, собираясь швырнуть заклятие, но неожиданно Регулус, испуганно закричав, повис на его руке, уговаривая: — Сириус, не надо! Не ходи! Не делай ничего!.. — Не лезь, Рег! Да уйди ты! — старший брат отшвырнул младшего в сторону. Поскользнувшись, Регулус прямо с падения сел на пол, уставившись на брата полными немого ужаса глазами. Сириус принялся швырять в дверь всеми заклинаниями, какие только знал. Но они рикошетом отлетали от двери, попадая в него самого. Вспышки заклятий мелькали по всей прихожей, оставляя следы на полу, стенах и портретах, тут же принимавшихся дико вопить. Сириус уворачивался, отскакивал назад, продолжая отчаянно прорываться. Нестерпимая боль и невиданная прежде ярость застилали его глаза, делая их взгляд безумным. Через полчаса он оставил попытки вырваться. Выйти из дома никаким другим способом, кроме как через дверь, он не мог. Ярость не улеглась, но уступила место разрывающему сердце отчаянию. Хотелось кричать, крушить все вокруг, швырять заклятия, громить этот ненавистный дом. Он невыносимо не хотел верить, что единственного, не считая кузины Андромеды, родного человека, который его по-настоящему любил, больше нет. Не отдавая себе отчета, Сириус бездумно бродил по дому, натыкаясь на разные предметы. Глаза его были пусты и безжизненны. Добравшись до кухни, он попытался налить себе воды, но руки его так дрожали, что бокал, фамильный хрустальный бокал, сейчас же выскользнул из одеревеневших пальцев и, ударившись об пол, разлетелся сотнями мелких осколков. Безучастно взглянув на эти жалкие останки, Сириус совершенно неожиданно почувствовал, что на долю мгновения ему как будто стало легче. Разбитый бокал словно принес ему краткое удовлетворение. Отчаянно цепляясь за это стремительно угасающее ощущение, он подался в смежную с гостиной столовую. Единственная безумная мысль сейчас беспрестанно пульсировала у него в голове, точно навязчивая идея. Следуя ей, парень подошел к стеклянному шкафу, на миг замялся, а потом вдруг решительно распахнул дверцу. Схватив бутылку старого огневиски, он немедленно откупорил ее. В следующий миг на пороге комнаты появился Регулус. Пораженно взглянув на брата, он спросил не своим голосом: — Сириус, что ты делаешь? — Отвали, Рег! Отвяжись… — Сириус резко приложился к бутылке. Крепкая жидкость обожгла горло, точно огонь. И вдруг снова промелькнуло секундное облегчение. Обуревавшие парня чувства наконец получили свободу. Остановить их Сириус уже не мог: — К черту! Да пошли вы все к черту! Вы мне не нужны! Никто из вас, кроме него, мне нахрен не был нужен! Он снова сделал глоток, а затем еще один. И еще… Бутылка выскользнула из рук и разбилась вдребезги, по полу растеклись остатки янтарной жидкости. Хмыкнув и пошатнувшись, Сириус подался к себе. — Сириус! — в который раз окликнул его брат. — Пошел к черту! — полетело в ответ. Регулус растерянно смотрел вслед старшему брату. Едва достигнув своей комнаты, Сириус почувствовал, что от длившегося жалкое мгновение облегчения не осталось и следа. Невиданная прежде злость поднималась в нем неистовой волной, грозя поглотить все его существо. До боли сцепив зубы, уткнувшись в стену лбом и зажмурившись, он со всей силы замахнулся, чтобы врезать по ней ногой, но попал в стоявший на полу магловский проигрыватель пластинок, который он купил прошлым летом и тайно притащил в дом. От удара тот подскочил и неожиданно включился. В следующее мгновение стены дома на площади Гриммо, 12 сотряс мощный, громоподобный гвалт магловского рока, заставивший все вещи подпрыгнуть, а оконные стекла жалобно зазвенеть. Если бы дом Блэков не был защищен всеми мыслимыми и немыслимыми чарами маскировки и маглоотталкивания, то от этой музыки содрогнулась бы вся улица. Шумно выдохнув, Сириус резко отстранился от стены, стесав об нее ногти рук. В этот миг он чувствовал, что гнев буквально разрывает его изнутри. И чтобы справиться с ним, парень принялся крушить все, что только видел… Перепуганный поведением брата Регулус заперся у себя в комнате. Он оставил попытки уговорить Сириуса. Его трясло, словно в лихорадке. Магловская музыка все так же сотрясала стены. Выпитый недавно огневиски наконец дал о себе знать — Сириус был уже пьян. Пошатываясь, он двинулся обратно в гостиную, переколошматив все мелкие и ценные предметы, попавшиеся на его пути. Но разрушительность достигла своего пика именно в гостиной: на пол летели серебряные подсвечники, графины, драгоценные шкатулки, фарфоровая, хрустальная, серебряная и золотая посуда, коллекционные бутылки из дорогого бара Ориона Блэка, фотографии в рамках и прочие ценности. Сириус не мог справиться со своим гневом, разжегшим огонь в его сердце на месте той зияющей дыры, где когда-то был Альфард Блэк. Он пытался отвести душу, сокрушая все, что мог, в родном, но таком ненавистном доме, отчаянно цепляясь за то самое чувство мрачного удовлетворения, длившееся всего лишь мгновение, в течение которого очередная реликвия Блэков разлеталась на осколки при ударе об пол. Когда на пути парня оказалось высокое кресло с роскошной и жутко дорогой обивкой, он пнул его с такой силой, что то повалилось на бок. И в этот миг, повернув голову, Сириус заметил стоящую в дверях мать. Целую минуту, окаменев от шока, мадам Блэк не сводила глаз со старшего сына, а потом вдруг побагровела от ярости и громыхнула, перекрикивая рев музыки: — Подлый, гнусный щенок!!! Как ты смеешь разорять дом своих предков?! Ничтожество, предатель крови! Жалкий ублюдок! Позорище моей плоти! Мерзкий осквернитель рода! — мадам Блэк выхватила палочку и принялась забрасывать сына заклятиями. Но Сириус ее не боялся. Он больше никого не боялся. И несмотря на то, что он был пьян, реакция у него осталась превосходной, а потому он вытащил из-за пояса свою палочку и яростно швырнул заклятие в Вальбургу. — Ты!!! — взревела пуще прежнего мадам Блэк. — Как ты смеешь?.. Как смеешь целиться палочкой в свою мать?! — То, что ты выносила меня, еще не дает тебе права называться моей матерью! — Сириус вложил в эту фразу всю ненависть, на которую был только способен. Позже он и сам не мог понять, как ему удалось вырваться из гостиной. Обезумевшая мадам Блэк швыряла в него заклятия, рикошетом отлетавшие от стен. Сириус чудом добрался до своей спальни, схватил так до сих пор и не разобранный чемодан, накинул на плечи кожаную куртку и бросился на первый этаж. — Провалитесь вы все к черту в пекло! — заорал он во все горло, держа палочку наготове. — С меня хватит! Я ухожу!!! Мадам Блэк, бросившаяся наперерез сыну, словно ядовитый шип, выплюнула заклятие: — Круцио! Лишь чудом Сириус, пригнувшись, миновал зеленый луч. Заминки матери ему хватило, чтобы достигнуть двери. Заклятие с нее было снято — это он понял сразу после того, как схватился за ручку. — Не смей, гнусный предатель! НЕ СМЕЙ, ЖАЛКИЙ ЩЕНОК!!! — Да пошли вы все нахер, маман! Вы в особенности! Надеюсь, вы здесь поубиваете друг друга! - последним, что Сириус увидел в родном доме до того, как выскочить за дверь, спасаясь от дорогой вазы, швырнутой в него мадам Блэк, были полные ужаса серые глаза младшего брата, стоявшего наверху лестницы и словно окаменевшего. Больше не слыша страшных проклятий матери, Сириус кинулся к надежно скрытому за кустами у входа в подвал мотоциклу, закрепил все свои вещи, вскочил на этого исполинского железного коня, рванул на себя руль и взмыл в бархатно-черное ночное небо, прочь с проклятой площади Гриммо.***
Весь вечер практиковавшись со снитчем в саду, заполночь Джеймс видел уже десятый сон, когда неожиданно в его комнате раздался странный звук, а после кто-то негромко позвал его по имени. Однако разлепил глаза юный Поттер лишь после того, как этот голос раздался, наверное, раз в пятый. Вскочив с кровати и тут же треснувшись о стол, Джеймс, чертыхаясь и подскакивая на одной ноге по причине жгучей боли в мизинце другой, принялся лихорадочно шарить по комнате. Он уже понял, чей это был голос и откуда он раздавался. И точно — едва схватив сквозное зеркало, он обнаружил в нем ухмыляющуюся физиономию Сириуса. — Сохатый, ты жив там еще? — иронично спросил тот, видя помятое лицо друга и его взлохмаченные гораздо больше обычного вихры. — Спал что ли? — Действительно, в два часа ночи! Совсем охуел! — съязвил Джеймс и тут же усмехнулся. — Ладно, жив я, жив. Не сдох еще. А ты-то как? — Мой дорогой друг, если вы так горите желанием узнать сие обстоятельство, я смею рекомендовать вам оторвать от прекрасной кровати свою не менее прекрасную задницу и обратить ваш взор, вооруженный очками, в сад родного дома. — Что? — на миг Поттер, еще немного медленно соображавший после сна, несколько опешил, а потом вдруг его глаза пораженно засияли. — Ты здесь, у нас? — Именно, старина. Прямо напротив твоего окна. Едва дослушав Сириуса, Джеймс бросил зеркало на кровать и подлетел к окну своей спальни, расположенной на втором этаже внушительных размеров особняка Поттеров. Оно выходило в большущий, утопающий в зелени сад. И там, внизу, под раскидистым старым кленом стоял исполинский мотоцикл Сириуса, а на нем восседала черная во тьме ночи фигура хозяина. Джеймсу так не терпелось увидеть друга, что он, махнув рукой на все, сиганул прямо в заросли плюща, ползущего по стене, и с большим риском спустился на землю. — Ну и дебил! — донеслось из-под клена. — Палочка тебе на что? — Пошел к черту! — улыбаясь во всю ширь, Джеймс наконец достиг Бродяги и стиснул его в стальных объятиях. — Твою мать, Бродяга, ну ты даешь! Какого обвислого Мерлина… — и вдруг, наконец увидев лицо лучшего друга, Сохатый запнулся. Нарочитая веселость и ироничность Сириуса вмиг растаяли. Лицо его, бледное, непроницаемое, напоминало фарфоровую маску. Но в серых глазах мерцал отблеск сильнейшей боли и отчаяния. Кроме того, одного взгляда на друга хватило, чтобы понять: он пьян. Сердце Джеймса тревожно сжалось: случилось что-то страшное и непоправимое. — Я свалил от них, Джим, — словно прочитав его мысли, с болью в голосе произнес Сириус. — Дядя Альфард умер, а эта тварь даже не дала нам с ним попрощаться! Я нажрался, расхуячил полдома и съебал оттуда навсегда… Я больше не хочу туда возвращаться, Джим! — Сириус поднял на лучшего друга красивые серые глаза, в которых было столько немой боли, что сердце Джеймса сжалось сильнее. Не говоря ни слова, он вдруг снова крепко, по-братски обнял Бродягу, чувствуя, как колотится его сердце. Помолчав, обнимая Джеймса в ответ, Сириус снова заговорил: — Я подамся в Лондон, Сохатый. Сниму комнату в «Дырявом котле». Ищите меня там, когда поедете за… — Какой, к хренам собачим, «Дырявый котел»?! — Сохатый резко отпустил Бродягу, возмущенно уставившись на него. — Сириус, ты абсолютно бухой! Думаешь, я позволю тебе сейчас сесть на мотоцикл, каким бы охренительным он ни был, и переться в Лондон, в ебеня отсюда? Ты ж расхерачишься где-нибудь вусмерть! Да и где гарантии, что твоя дорогая маман не будет искать тебя везде и всюду? Поднимай свою задницу, бери клумаки и пиздуй в дом! — закончил он не терпящим возражений тоном. — Бля, Сохатый… — Сириус растерялся. Такого поворота событий он никак не ожидал. — С твоей стороны, конечно, благородно и все такое, но… Как же предки? — Предки? — Джеймс усмехнулся. — Как думаешь, какая у них будет реакция, если они узнают, что я тебя отпустил? Я тебе отвечу: мама мне башню снесет. Причем ей сначала придется откопать мой труп, потому что папа прибьет меня на месте. Впервые за много-много дней лицо Сириуса озарила самая настоящая улыбка. И благодаря ей к нему вновь вернулась аристократичная красота, даже несмотря на то, что он был до ужаса пьян. Сохатый усмехнулся. Бродяга — это индивид, причем редкий. Весь лоск и аристократичность во всем великолепии сохраняются в нем всегда — в любом состоянии. — Оставь свою железную хреновину здесь и пошли в дом, — вновь приказал Джеймс. Схватив чемодан, он без всяких зазрений совести поддал лучшего друга коленкой. Тот послушно двинулся вперед, лишь возмутившись: — Сам ты хреновина! Этот зверь меня к тебе домчал живым и почти здоровым. — Вот об этом я и хотел спросить, — заметил Джеймс с ухмылкой. — Как ты, водитель хреновины, умудрился добраться до нас и не расхуячил ничего на своем пути? Магловских самолетов в небе не было, или огневиски делает из тебя чертовски аккуратного водителя? — Хер его знает, — коротко ответил Сириус. Голос у него ощутимо взбодрился, и даже глаза, казалось, на толику повеселели. Джеймс почти физически ощутил, как боль постепенно отпускает его лучшего друга, уже не захлестывая сердце отчаянием. Почти бесшумно добравшись до спальни Джеймса, друзья тут же завалились спать, вдвоем рухнув на одну кровать. Сириус уже в полете сдернул с себя куртку и футболку, но разуться у них обоих уже просто не было сил.