***
Северус Снегг, устроившись в глубоком кресле в укромном уголке мрачновато-роскошной гостиной Слизерина, невидящим взглядом уставился в свой сплошь исписанный личными заметками учебник зельеварения. Последние несколько минут он уже не пытался вникнуть в смысл текста. Его черные глаза неподвижно глядели на мелкие строчки, а сам юноша погрузился в глубокие раздумья. Вот уже почти неделя минула с того воскресенья, когда Эйвери и Розье представили его и Мальсибера Пожирателям смерти. Северус как сейчас помнил, с какой опаской они шли на окраину деревни, как зашли за убогий, грязный паб «Кабанья голова», где была назначена встреча. Все четверо заметно нервничали, но старались сохранять непроницаемое выражение лица. Северус чувствовал, как у него от волнения то и дело перехватывает дыхание, и молча молился о том, чтобы суметь совладать с собой при встрече с Пожирателями. Сегодня им предстояло произвести должное впечатление, что непременно должно было помочь в принятии ответственного решения. И надо сказать, Снегг искренне обрадовался, когда в компании внушительного вида колдунов, скрывавших лица под капюшонами длинных черных плащей, узнал Люциуса Малфоя. Его он помнил со своего самого первого дня в Хогвартсе. Тогда Малфой был старостой Слизерина и учился на шестом курсе. Он был тем, кто первым пожал его руку, когда одиннадцатилетний Северус впервые проследовал к своему столу в Большом зале. Он всегда был с ним дружелюбен настолько, насколько это вообще возможно для Малфоя — юного аристократа, наследника небезызвестной в магической Британии семьи, что с уважением относилась к древним традициям благородных волшебников и тщательно блюла чистоту крови. Наверное, благодаря тому, что Малфой тогда взял его, одинокого и нелюдимого мальчишку, под свое крыло, Северус в скором времени обзавелся друзьями из самого что ни на есть уважаемого и почтенного круга слизеринцев. Его с ними объединяло сразу две основные черты — любовь к Темным искусствам и презрение к маглам. Северус оторвался от книги и перевел взгляд вглубь гостиной. Да, это была правда — Темные искусства действительно пленяли его. С самого начала. Они были невероятно разносторонни, многогранны, они давали невиданные возможности тому волшебнику, которому хватало смелости и мастерства постичь их. С их помощью можно было легко получить желаемое, достигнуть невероятных высот. Но удавалось это лишь тем, кто был действительно того достоин. А Снегг всю свою жизнь стремился к тому, чтобы быть достойным. Когда-то давно, в самом раннем детстве, он мечтал быть достойным родительской любви. Затем он отчаялся, но однажды появился другой человек. И тогда Северус страстно желал быть достойным хотя бы его дружбы. Он желал быть достойным Лили Эванс. Лили Эванс… Казалось, одно лишь ее имя уже давало надежду на то, что однажды его жизнь озариться ярким солнечным светом. Таким, какой излучала она сама. Северус помнил, как когда-то давно они проводили вместе так много времени, как часами разговаривали о Хогвартсе, о волшебстве. Эта рыжеволосая девочка тогда стала для него единственной радостью в жизни. И он действительно любил ее, любил так же сильно, как она любила солнце, бездонное синее небо над головой, душистую зелень раскидистых кустов и деревьев, как любила всех людей, которые ее окружали, как любила весь бескрайний мир. Он был для нее лучшим другом, а сам мечтал только лишь о том, чтобы однажды стать кем-нибудь большим. Он грезил о тех днях, когда они вместе будут учиться в Хогвартсе и все время проводить рядом друг с другом. Но этим мечтам так и не суждено было сбыться. Сперва Лили попала на Гриффиндор. Но нет, она нисколько не поменяла своего к нему отношения, и они были все так же близки, вызывая недоумение и недовольство у всего Хогвартса этой своей странной дружбой между маглорожденной гриффиндоркой и слизеринцем. Но потом каждый из них завел свой определенный круг друзей — это и было началом конца. Лили решительно не нравились приятели Северуса, а его очень скоро стало раздражать назойливое внимание этого набитого индюка Поттера к Лили, его Лили. Великий Мерлин, сколько раз Эйвери, Мальсибер, Розье и вся их компания, принявшая Снегга в свой круг, спрашивали у него, почему он водит дружбу с грязнокровкой. Ведь это было противоестественно, аморально. Они во всех красках расписывали порочность грязнокровок, убеждая его в том, что нет никого на свете грязнее и омерзительнее, чем эти выродки маглов, смеющие называть себя волшебниками, а осквернение чистой крови — ужасающее преступление, достойное смертной казни. Северус знал, что Лили Эванс совсем не такая, ведь она всегда была для него особенной. Но даже это не помешало ему относиться к остальным детям маглов так, как заверяли его товарищи. Потому, быть может, в тот роковой день с его губ в отчаянии и сорвалось то самое, непоправимое, непростительное слово. Сколько раз потом он просил прощения! Сколько раз выслеживал Лили около ее дома, сколько раз пытался поговорить! Но былая дружба разлетелась миллионами осколков в тот самый миг, когда Лили Эванс, отвернувшись от него у озера, пошла прочь. Северус долгое время пытался все исправить, впал в отчаяние, но в конечном счете ему пришлось осознать: былого не вернешь. Он мог бы раскаяться, мог бы бросить все и беспрестанно умолять о прощении, но… Разве сможет Северус Снегг отказаться от того, что считает правильным? Положа руку на сердце, он сказал бы с твердой уверенностью, что в нем живет сильнейшее презрение к маглам. Его собственный отец был таким, и именно он когда-то отравил жизнь и ему, и его матери. И его крест теперь нес на себе его сын — он был полукровкой и стыдился своего происхождения. Наверное, именно горький жизненный опыт окончательно подтолкнул юношу двигаться дальше по намеченному пути. Ведь если не допустить осквернения чистой крови волшебников, никто больше не будет страдать так, как страдал в детстве Северус и его бедная мать, связавшая свою жизнь с отвратительным маглом. О, если бы только Лили была чистокровной! Да разве осудила бы она его? Разве не поняла бы, как разумны и обоснованны убеждения Темного Лорда — того, кто первым решился в открытую заняться исцелением волшебного сообщества, его очищением? Насмешкой судьбы двое бывших друзей стали по разные стороны баррикад. Нет, Лили Эванс никогда не сможет его простить — Северус признал это. Он был убежден, что никогда не причинит ей зла, но знал, что не имеет права соступить с истинного пути. Теперь ведь Розье и Эйвери приняли метку, и они с Мальсибером и, скорее всего, еще и с Макнейром должны были стать следующими. На левое предплечье каждого из них, из единомышленников, готовых идти за своим Лордом до конца, скрепляя договор, ляжет Черная метка. И как бы ни рвалось тоской по Лили Эванс его сердце, Северус считал это правильным. Он не мог позволить себе стать слабым. Не мог позволить себе струсить. Сумерки над Хогвартсом давно сгустились, когда на одном из диванов в гостиной развалились Эйвери и Розье, а следом пришел и Мальсибер. После той самой встречи с Пожирателями они ходили гордые собой, но метками двое из них благоразумно не светили. Эйвери лениво вытянул из стопки газет на низеньком столике Ежедневный пророк и развернул его. — Ну вот, «без вести пропала семья маглов. Подробности таинственного исчезновения остаются неизвестными», — Эйвери недобро хохотнул. — И долго, интересно, эти идиоты будут сами себя обманывать? «Таинственное исчезновение». Хотя, впрочем, нам лично это на руку. — Иногда в том, что половину Министерства составляют тупоголовые кретины, есть свои плюсы, — с кривой ухмылкой добавил Мальсибер. — Приятно осознавать, что никто не путается под ногами. У меня руки чешутся просто поскорее истребить этих вонючих грязнокровок! Скорее бы уже и мне принять… — Остынь, Мальсибер, — поспешил оборвать его Розье. Не следовало пока болтать о Черной метке в переполненной гостиной. — А грязнокровки еще получат свое, — он поймал взглядом погруженного в задумчивость Снегга и окликнул его: — Эй, Снегг, ты вообще с нами? Что с тобой происходит? — оглянувшись, парень наклонился ближе к креслу, в котором сидел Северус, и вполголоса спросил: — Неужели все еще вспоминаешь об этой своей грязнокровке Эванс? Брось, зачем она тебе сдалась? Я бы побрезговал даже прикоснуться к таким, как она. Ты же умный человек, Северус! Присмотрись, найди себе кого подостойней. А она еще получит свое… Северус почувствовал, как от этих слов Розье у него по спине пробежал холодок. Но он тут же взял себя в руки и с непроницаемым выражением лица ответил: — Да нет, Эван. Я и не думал об этом. Пронизываемый пристальным взглядом Розье, он посидел в гостиной еще некоторое время, а потом поднялся на ноги и направился в свою спальню. По пути взгляд его пал на сидящих неподалеку четверокурсников. Барти Крауч-младший с почти маниакальным блеском в глазах глядел на старшекурсников и внимал их словам о сохранении чистоты крови и истреблении грязнокровок и магглов. Он давно уже обратил внимание на этого худощавого паренька с соломенными волосами. Сколько бы раз ни обсуждали слизеринцы актуальную тему, он всегда с абсолютным, всепоглощающим вниманием слушал каждого из них. Его собственный отец работал в Министерстве и вряд ли одобрил бы такие разговоры. Но то ли мальчишка был с ним не согласен, то ли это его просто не заботило, но он неизменно исступленно внимал речам элиты и верхушки Слизерина. И Северус даже как-то слышал, как Розье обмолвился о нем с Эйвери, сказав, что при правильном подходе из паренька выйдет отличный Пожиратель. А совсем рядом с Барти сидел в кресле Регулус Блэк, недавно отметивший пятнадцатилетие. Снегг никогда особенно близко не общался с Блэком-младшим — его и так воротило от старшего. Но сейчас он обратил внимание на то, что Регулус ловит каждое слово Эйвери, Розье, Мальсибера и только что присоединившегося к ним Макнейра. По выражению его лица: по нахмуренным бровям, внимательным серым глазам и нервно сжимаемым и разжимаемым пальцам покоящихся на коленях рук — было ясно, что он напряжен и крайне заинтересован. И вдруг странное, похожее на злорадство чувство пробудилось в душе у Северуса. Кто знает, возможно, ненавистному Сириусу Блэку предстоит еще серьезный удар судьбы.***
Происшествие с матерью Мэри МакДональд, заставившее девушку навсегда покинуть Хогвартс, только ознаменовало начало печальных событий. Всего за пару дней произошло сразу несколько трагических инцидентов. Вначале студенты то и дело стали замечать в списках пропавших и погибших имена знакомых, друзей и родственников, потом беда снова коснулась непосредственно их самих. Началось все с того, что отец близнецов Харрис, пятикурсников из Когтеврана, каким-то неизвестным колдуном подвергся заклятию Круциатус и попал в Святого Мунго. К счастью, он остался жив, но вот его память немного пострадала. Затем у Джейн Дэй, четверокурсницы из Пуффендуя, пропали сразу отец и старший брат. А вершиной всех ужасов стал тот день, когда пуффендуйку-третьекурсницу Элли Картер сняли прямо с урока и сообщили, что вся ее семья: мать, отец и двое младших братиков — найдены мертвыми в собственном доме. Картер в тот же день из Хогвартса увезла родная тетя. Вся школа долгое время находилась в потрясении, ученики теперь ощущали практически постоянный страх, между многими пошли разговоры о том, чтобы оставить учебу и вернуться домой. Но даже среди этих страхов был человек, который прямо сейчас мог назвать себя поистине счастливым — и это была Рэйчел Уоллис. Несмотря на все ужасы, о которых писал Ежедневный пророк, несмотря на тревогу и постоянное чувство нависающей опасности, она была счастлива как никогда с того самого дня, как впервые обменялась словами признания с Римусом Люпином. Она находила в нем утешение, он словно был для нее лучиком света, проблеском надежды на лучшее будущее. Теперь они встречались еще чаще. Иногда, когда совпадали некоторые уроки, шли вместе к кабинету, держась за руки. Рэйчел даже привыкла к его друзьям, постоянно находившимся поблизости. Все это было настолько светлым и радостным, что на фоне мрачных и страшных событий казалось просто нереальным. Но самая большая радость была в том, что и сам Рим сейчас был по-настоящему счастлив. Он больше не боялся и практически не стеснялся своих чувств к светловолосой когтевранке. Парень осмелел настолько, что даже позволял себе приобнять ее за талию или поцеловать. В такие минуты Рэйч закрывала глаза от счастья и ослепительно улыбалась. Сложно было себе представить что-либо более милое, чем чуть робкий мимолетный поцелуй и по-мальчишески озорной, но немного смущенный взгляд этого высокого, симпатичного и слегка застенчивого в сердечных делах гриффиндорца. И нет ничего удивительного в том, что сарафанное радио Хогвартса, не дремлющее даже в мрачные времена, стремительно разнесло по всей школе весть о том, что Римус Люпин, староста факультета Гриффиндор с шестого курса, встречается с шестикурсницей-когтевранкой Рэйчел Уоллис. И практически так же быстро эта новость обросла всевозможными слухами, вплоть до того, что эту милую парочку застукали в библиотеке за не самым лицеприятным занятием. Само собой, люди, хорошо знавшие Люпина, только посмеялись этим сплетням. В особенности бурно отреагировали Мародеры. Сириус вообще был убежден, что это уже дошло даже до МакГонагалл, и то и дело вопрошал, «насколько сильно охренеет наша Минни». Такой резонанс был вполне понятен: Лунатик, один из всем известных Мародеров, никогда прежде не имел отношений с девушками. И что самое интересное, после этих слухов девушки с утроенным интересом следили за Люпином и то и дело одаривали его заискивающими взглядами. Тот поначалу совсем растерялся, не зная, как реагировать на такое повышенное внимание к своей персоне. А вот Рэйчел за то, что она посягнула на «одного из самых завидных парней Хогвартса», пришлось столкнуться с откровенной неприязнью со стороны все тех же девчонок. Но окрыленная своей победой девушка старалась просто не обращать внимания на эти злые, завистливые взгляды и перешептывания за спиной. Но в одно время она стала замечать некоторые перемены в поведении и настроении Римуса. За считанные дни он почему-то заметно побледнел, осунулся, стал гораздо менее улыбчивым и казался откровенно уставшим. Рэйчел забеспокоилась: за этот год в Хогварсте Рим уже целых два раза попадал в больничное крыло по болезни. И она опасалась, что парень вновь нездоров. В порыве заботы девушка даже пыталась раз за разом делать ему замечания, собственноручно закутывая его в шарф каждый раз, когда им случалось прогуляться по территории. Люпин мужественно терпел, хотя Уоллис и сильно подозревала, что это ему не больно-то нравится. Нет, он даже не думал сказать ей что-нибудь, что могло бы ее задеть, но тем не менее было заметно, что он отчего-то стал раздражительнее. И вскоре эти опасения полностью подтвердились. Учебный день подходил к своему завершению, и шестикурсники двинулись на последний урок — ЗОТИ. По привычке вошли в класс со звонком, быстро расселись по местам и смолкли. Ну вот у стола появилась профессор Уилткисс. Взмахом палочки заставив стопку пергаментов самой собой раздаться ученикам, она сухим, раздраженным голосом заметила: — Результаты вашего последнего теста отнюдь не порадовали меня! Похоже, получив сносные баллы за прошлый, вы основательно расслабились. Но простите, с такими результатами можете даже не думать о практике! Мы вынуждены снова взяться за последние темы. — Опять, сколько можно? — вырвалось вдруг у Римуса. Сириус, Питер и Джеймс заметно напряглись, с опаской и тревогой глядя на своего друга. Лунатик сегодня был осбенно не в духе — через два дня наступало полнолуние, и сейчас многое начинало его раздражать. Остальные ученики уставились на Римуса с немалым удивлением. Ничего хорошего ждать от его выпада не приходилось. И точно — Уилткисс тут же жестко бросила: — Минус пять очков Гриффиндору, мистер Люпин! Кажется, я предупреждала вас о том, что вы не имеете никакого права критиковать мой метод преподавания. Могу сказать, что если вы в целом получаете удовлетворительные отметки — это еще ничего не значит. — Рим лучший на курсе по защите, и вы это прекрасно знаете! — выпалил Сириус. — Минус еще пять очков, мистер Блэк! — голос профессора ощутимо зазвенел. — К вам мое предупреждение тоже относилось. А теперь, если не хотите нажить себе неприятностей, вместе со всеми откройте свой учебник на предыдущей главе. Живо! — вздрогнув от непривычного вскрика, шестикурсники зашуршали учебниками. Профессор, скрестив руки на груди, развернулась к классу спиной и двинулась к своему столу, на ходу продолжая говорить: — Итак, вы показали совсем слабые знания в области Невербальных заклятий. Поэтому мы снова начинаем повторение и будем биться до тех пор, пока не… — НУ И КАКОЙ ОТ ЭТОГО ТОЛК? — неожиданно громко воскликнув, Римус вскочил на ноги и, оперевшись о парту одной рукой, устремил полный злости взгляд на профессора. Вызванное приближением полнолуния раздражение в нем достигло своего пика, и парень наконец потерял терпение. Уилткисс круто развернулась к нему и на миг лишилась дара речи. Надо сказать, она была в этом не одна. Весь класс поголовно уставился на Лунатика, едва не раскрыв рты от удивления. Никогда никто в здравом уме и представить себе не мог, что Римус Люпин может вскинуться против преподавателя. Остальные трое Мародеров пытались остановить его, Питер даже неосознанно схватил друга за рукав, но тот даже не обратил на это внимания. И по-прежнему испепелял взглядом Элеонору Уилткисс. Сейчас он практически ненавидел ее. Молодая женщина побледнела от злости, а потом впервые по-настоящему сорвалась: — МИСТЕР ЛЮПИН, КАК ВЫ СМЕЕТЕ ТАК РАЗГОВАРИВАТЬ С ПРОФЕССОРОМ?! — ученики вздрогнули от этого крика, отразившегося от стен классной комнаты. И только Римус даже бровью не повел. От злости он с силой сжимал кулаки. Остановить его было уже невозможно. А Уилткисс, щеки которой теперь тускло заалели, продолжила на не менее высоком тоне: — Все, юноша, шутки закончились! Вы уже сделали достаточно, чтобы сегодня же вылететь с моих занятий навсегда! А теперь немедленно покиньте мой кабинет! В классе стояла гробовая тишина, шокированные взгляды учеников то и дело переходили с пылающего неприкрытой яростью профессора на не менее рассерженного взбунтовавшегося однокурсника. Мародеры рядом с ним уже тоже клокотали от злости. Римус не сдвинулся с места. — Вы меня плохо поняли? — вновь заговорила профессор. — Немедленно покиньте класс! — Хорошо, — наконец процедил сквозь зубы Рим и рывком сгреб совой учебник и конспект в сумку. — Я уйду. Но только знайте, что от этого лучшим преподавателем вы не станете. Вас вообще нельзя было допускать к преподаванию! Все, чем вы занимаетесь — это пытаетесь максимально отбросить от нас правду о том, что происходит в магической Британии. Вам абсолютно плевать, сможем ли мы после окончания школы постоять за себя в этой войне! Лишь бы только выполнить все, чего требует политика Министерства! Что, вы все там сильно боитесь, что мы полным составом пойдем в Пожиратели смерти? Конечно, самый лучший выход — это вообще не обучать никого. Действительно, тогда ни один не будет иметь возможности воспользоваться боевыми заклятиями в своих целях. Что ж, умный ход, очень умный. За исключением маленькой детали — нас всех нафиг перебьют, стоит нам только покинуть эту школу! И мы не сможем постоять за себя и свои семьи, потому что вы, черт вас возьми, просто в принципе не научили нас решительно ничему, кроме дурацкой, никому не нужной теории, и наполовину не сходящейся с реальностью. Почему бы не признать, что сейчас как никогда пора взяться за настоящую защиту? Это единственная надежда хоть как-то бороться за спасение ситуации! Иначе половина из нас погибнет в первые же месяцы после выпуска, и это будет полностью на вашей совести! У Уилткисс, казалось, чуть было не подкосились ноги. Она словно проглотила язык, ее темные глаза расширились от ужаса, руки ходили ходуном, а губы тряслись так, будто она сейчас расплачется. Но на самом деле она лишь только шумно выдохнула и крикнула так, что оконные стекла жалобно зазвенели: — НЕМЕДЛЕННО ПРОЧЬ ИЗ КАБИНЕТА, МАЛЬЧИШКА!!! Римус, напоследок смерив профессора уничтожающим взглядом, стремительно выскочил из кабинета, и дверь за ним с шумом захлопнулась. Здесь он остановился, глубоко вздохнул и, прикрыв глаза, прислонился спиной к стене. Он был уверен: Уилткисс непременно добьется, чтобы его исключили из Хогвартса. И вдруг неожиданно дверь класса снова отварилась, и в коридор вышли Сириус, Джеймс и Питер вместе со свомими вещами. — Парни… Вы?.. Зачем? — почти обреченно спросил Римус. Внутри все рухнуло вниз — он подставил под удар лучших друзей. — Спокойно, Лунатик, дыши ровно! — Джеймс ухмыльнулся, ободряюще хлопнув его по плечу. — Это еще не все… Не успел он договорить, как из класса показались Лили, Алиса, Эммелина, Марлин, за ними Рэйчел… И через пару мгновений почти все шестикурсники, продолжавшие изучение ЗОТИ, оказались в коридоре, притом они все сияли улыбками и в полном восхищении смотрели на Люпина. Не хватало здесь только некоторых слизеринцев. — Что вы все делаете? — воскликнул Рим, замерев от ужаса. — Зачем вы так подставляетесь? Вас же всех выпрут вместе со мной! — Весь класс? — Сириус хохотнул. — Шутишь, Рим? Ну-ну, удачи ей! Я посмотрю, как это понравится МакГонагалл или Дамблдору. — Рим, да мы потому и вышли, что тебя одного она могла бы еще прищучить, — с улыбкой объяснил Питер. — А весь шестой курс исключить из Хогвартса или отстранить от ЗОТИ просто невозможно! — Лили сияла ослепительной улыбкой и с ласковым утешением смотрела на своего друга. Рэйчел, подойдя ближе, взяла его за руку и беззастенчиво коснулась губами щеки, шепнув: — Все будет хорошо, не волнуйся. Проступок Люпина вызвал грандиозный скандал. Как потом узнали ребята, Уилткисс, едва не сойдя с ума от гнева, когда класс в полном составе покинул ее кабинет, кинулась к директору и требовала у него и МакГонагалл немедленно отчислить Люпина и его ближайших друзей за возмутительный бунт прямо на уроке. Однако МакГонагалл резко и зло заявила, что у них нет никаких оснований отчислить блестящего студента, а тем более практически весь шестой курс. Это ведь граничило с полнейшим помешательством и бредом! Дамблдор остался спокоен. Он полностью поддержал сторону декана Гриффиндора и заметил, что прослывет старым дураком, если распорядится выгнать из Хогвартса такое количество одаренных студентов. В конце концов Уилткисс, онемев от злости, вышла из его кабинета ни с чем. Шестикурсники ликовали так, словно выиграли чемпионат по квиддичу. Но радость растворилась без следа, когда Римуса одного вызвала к себе МакГонагалл. В лице его не дрогнул ни один мускул, когда декан сама лично подошла к нему, но он заметно побледнел. Однокурсники проводили его взволнованными до предела взглядами. В своем кабинете МакГонагалл велела Люпину успокоиться, присесть и объяснить все с самого начала. Парень с трудом взял себя в руки и принялся чуть сбивчиво рассказывать, что произошло на уроке. Профессор слушала его с невероятно строгим выражением лица, но когда парень наконец закончил и робко спросил, исключат ли все-таки его из школы, оно вдруг сменилось на взволнованное и обсепокоенное. Профессор подошла к своему ученику и неожиданно мягко опустила ладонь на его плечо, заставив юношу поднять на нее полный немой вины и раскаяния взгляд. — Римус, никто ни в коем случае не исключит вас. Ваш поступок, конечно… — она на миг замолчала и, вздохнув, продолжила. — Это было очень, очень необдуманно и глупо с вашей строны, но могу сказать, вы сумели добиться результата, — выражение вины на лице юноши сменилось изумлением, а профессор, едва приметно приподняв уголки рта, добавила: — Со следующего занятия профессор Уилткисс приступает со всем шестым курсом к практическим занятиям. Римус просто потерял дар речи. Такого поворота событий он никак не ожидал. Все, что угодно: исключение, донос в Министерство и угроза карьере отца, чуть ли не арест — но никак не это. Отчаянный, несдержанный бунт неожиданно принес великолепный результат. — Профессор, вы хотите сказать, что?.. — он даже не мог подобрать подходящих слов. — То есть, вы не исключите меня из Хогвартса, не отстраните от занятий… Ну или хоть даже, на худой конец, не лишите обязанностей старосты? Но ведь профессор Уилткисс… — Вы будете продолжать обучение наравне с остальными, Римус, — теперь Лунатик мог ручаться, что декан по-настоящему улыбнулась. В это было невозможно поверить. Ведь она должна была просто клокотать от ярости и уничтожать все на своем пути! А сейчас выглядит абсолютно спокойной и даже… О Мерлин, впечатленной? Римусу стало так неловко, что он немедленно уставился на собственные колени. Нужно было поблагодарить профессора, но у него не хватало на это духу. Он практически ощутил, как задрожал бы сейчас его голос. — Но я попрошу вас стараться держать себя в руках и больше не препираться с профессором Уилткисс. Я понимаю, что это может быть временами трудно для вас, но все-таки постарайтесь. Дайте мне слово! — Римус заставил себя вновь посмотреть на профессора. Та глядела прямо ему в глаза с выражением, подозрительно напоминавшим искреннюю заботу, но в то же время сохранявшим ее привычную строгость. Сглотнув ком в горле, юноша наконец ответил: — Конечно, профессор! Правда, простите меня за это… И спасибо вам большое! — В общем-то, благодарить меня не за что, — спокойным тоном отозвалась профессор и мягко добавила: — Признаться, от вас я такого никак не ожидала. Я могла бы с легкостью допустить, что так поступили бы мистер Блэк с мистером Поттером. Что ж, можете идти, мистер Люпин. Римус не смог сдержать легкую улыбку. Окрыленный пьянящим чувством облегчения, он поднялся на ноги и гораздо более бодрым, но все еще чуть виноватым голосом ответил: — Спасибо, профессор! До свидания. Едва покинув кабинет декана, Лунатик облегченно вздохнул, на миг прикрыв глаза. Только что он был уверен, что стоит в дюйме от исключения, а теперь ощущение невероятной свободы вызывало безотчетный, рвущийся наружу смех. Неужели он смог перебороть саму Уилткисс? Очнувшись, парень пустился бежать со всех ног в общую гостиную, не помня себя от радости. А в голове билась единственная мысль: значит, все-таки не зря. Значит, теперь они по-настоящему будут готовиться к тому, что ждет их за стенами школы. Значит, они защитят себя, будут во всеоружии и смогут противостоять хаосу, страху, ужасу и жестокости, которые сеют Волдеморт и его приспешники. Значит, битва вовсе не проиграна — она только начинается. Значит, и сквозь черные грозовые тучи вдруг прорвались проблески сияющей надежды.