***
Он безвольно лежит в постели Гастера, пока другой скелет медленно и с расстановкой трахает его. Следы от укусов на его ключице пульсируют тупой болью, которая временно обостряется с каждым толчком. Он фокусируется на её приливах и отливах, чтобы отрешиться от движения ниже. Если он закроет глаза, возможно удасться притвориться, что он спит.***
— Он ничего не сделал, Санс, — ответил Папирус. — Я же сказал, что пришёл найти тебя. — Ты должен был ждать в комнате, я же говорил, что снаружи опасно, — однако появилось чувство облегчения, о чём Папирус не догадывается. Возможно, Гастер сказал правду — в конце концов, что он выиграет, если расскажет Папирусу? Зная брата, Папирус бы только… Что бы сделал Папирус? Он мог бы потребовать, чтобы они ушли, убраться, пока ещё возможно, к чёрту последствия. Я защищу тебя, братик, он мог обещать, очень искренне. Всегда выставляя других на первое место.***
Кровать под ним прогибается, когда склоняется Гастер. Санс напрягается, язык вылизывает метку много-много раз, как будто другой монстр успокаивал его; и он не хочет этого. Он не хочет отпечатков зубов Гастера на своей ключице, не хочет никаких напоминаний о сегодняшнем вечере. Он должен уйти. Как будто прочитав мысли Санса, Гастер останавливается, повернув голову в сгиб его шеи. — Я ожидаю увидеть эту метку в следующий раз, — ясно сказал Гастер, прежде чем вернуться к своей задаче.***
— Но это срочно, — говорит Папирус, но Санс думает — они не смогут уйти, не с Гастером, который последует за ними и сделает всё то, что обещал Сансу. Он представляет, как Папирус осторожно направляет магию в форме пуль. Он представляет, как Гастер убивает его. Он не может сказать Папирусу. Он не может рисковать своим братом, даже устанавливая цепь благонамеренных действий, поместив их обоих в опасность против самого способного и влиятельного монстра в Подземелье. Самое главное, он не хочет, чтобы Папирус узнал, как жалок его старший брат на самом деле.***
Гастер выходит из него, наконец-то насытившись. Он отворачивается и Санс поднимается с кровати, готовясь уйти. Всё закончилось, думает он, пустое облегчение тянет его сердце. Он мог, наконец, вернуться в уединённости пустого тёмного коридора, чтобы исчезнуть там. Санс шагает к двери, даже когда его колени угрожают подогнуться, потому что всё, что нужно сделать, это уйти. Он должен уйти. — Ну и куда это ты собрался? Он может это сделать. Он должен сделать вид, что всё в порядке, притвориться, что давать боссу себя трахать — часть его работы. Для Папируса, он делает это для… Санс замирает. Вокруг его запястий материлизовались руки, возвращая его на кровать и укладывая. Рука кружит вокруг его груди, эффективно прижимая к телу рядом с ним. — Пожалуйста, — наконец просит он, умоляет, задыхаясь от слёз, угрожающих переполниться, потому что он не может, он не может, он не может этого сделать… — Останься, — шепчет Гастер. Он должен… Во сне Санс плачет.***
— САНС! Резкий голос Папируса возвращает его в реальность настоящего. Перед ним предстает недовольное лицо Папируса, будто он звал его в течении нескольких минут. — Я говорил, что мне нужно тебе кое-что сказать, — отвечает Папирус, а затем хмурится. — Санс, ты слушаешь? Санс? — Папс, — говорит он, — Папс, я… Он так сильно хочет обнять брата. Он хочет, чтобы кто-нибудь прикоснулся к нему, не требуя больше, чем он может дать. Он хочет, чтобы Папирус убедил его, что любовь означает больше, чем просто взять и не оставлять ничего, кроме ощущения призрачных рук на его теле. И всё же, он хочет. — Санс, — почти неуверенно говорит Папирус. Он должен. — Извини, Папи, — отвечает он, неуверенно улыбаясь, заставляя плечи опуститься вниз из первоначальной сгорбленной позы. — Просто сегодня я слегка взвинчен. Неудачные эксперименты. — Это не было ложью. — Что, что ты говорил? Папирус колеблется. Санс немедленно заволновался — ещё в лаборатории Гастера, Папирус сказал, что это срочно. Возможно, что-то серьёзное произошло ещё в их комнате, а Санс был поглощён своим жалким самобичеванием, не обратив на это внимания. Но прежде, чем Санс смог сказать что-нибудь, чтобы исправить свою ошибку, лицо его брата решительно застыло. — Я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Слова твёрдые и в то же время нежные, совершенно неожиданные. Что бы Санс ни думал сказать, он таял от этих слов — отчасти от смущения, отчасти от тепла. Папирус ступил ближе, поднимая руки и обнимая Санса, и Санс немедленно обнимает в ответ, наслаждаясь объятиями. Доверяй Папирусу, чтобы знать, что ему нужно, думает Санс с благодарностью, погружаясь в чувство, что кто-то просто держит его, даже если Санс не сказал ещё ни слова. — Я люблю тебя, Санс, — повторяет Папирус в его неповреждённое плечо, — правда люблю. Санс выдыхает с почти нервным смешком. — Что привело тебя туда, Папс? Ты проделал весь этот путь, чтобы просто сказать мне это? Руки Папируса напрягаются вокруг него. Это напоминает ему о Гастере, но нет. Санс со своим братом, в безопасности. — И ты тоже меня любишь, верно? — спрашивает Папирус, уткнувшись лицом в лабораторный халат Санса. — Не так ли? Это никогда не было вопросом. — Конечно люблю, — он чувствует улыбку Папса, и поднимает руку, чтобы погладить его по голове. — Ты самый лучший брат, которого я мог когда-либо просить. На мгновение ему показалось, что Папирус замер. Тогда Папирус отстраняется от него и смотрит с той же самой решительностью, запечатлённой на его лице. — Я должен кое-что тебе сказать, — говорит он. — Я хочу, чтобы мы ушли.***
Санс хотел уйти, однажды. Когда Папирус был совсем ещё маленьким, он был очень громким. Может быть, он знал тогда, что этот мир не обратит на него внимания, если он не заставит его, а может быть, в глубине души он понимал, что никто и не собирался этого делать. Но Санс был рядом, чтобы успокоить его, чего у него самого не было в молодости. Оставаться тихим было основой выживания, но Папирус был… Он был ребёнком. Он не мог прокормить себя, не мог убежать достаточно быстро, не знал достаточно о скрытности, чтобы понять, что крик делает тебя уязвимыми, заставляет выглядеть слабым. Санс не мог винить Папируса, но он мог обижаться на него за то, что тот заставлял Санса делать всё за них обоих. Он мог ненавидеть его за то, что он мог съесть всё то, что Санс с таким трудом смог достать и попросить ещё, как и за то, что тот неоднократно выдавал их местоположение своей несвоевременной истерикой. Так что однажды он сказал Папирусу оставаться в пещере, скрытой за водопадом. Сказал ему сидеть и ждать, пока Санс не вернётся. И он бы убежал далеко-далеко, где Папирус бы его не нашёл, и Санс был бы в порядке. Ему бы было хорошо без брата. Так что Папирус остался, а Санс ушёл. Прошёл один день. Он пошёл в Сноудин, обогнул окраины города, и когда закончился день, он покопался в мусоре. Недоеденный гамбургер, немного картошки фри и слегка надорванный пакет кетчупа. Санс сел на склоне снежного холма и… Ничего не сделал. Было тихо. Здесь не было никого, кто бы громко и настойчиво дёргал его за рукав. Это расслабляло. В тишине не было никого, чтобы быть пойманным. Он был одинок. Не было никого, кто бы обнял его, никого, кто бы поговорил с ним, никого, кто бы позаботился о нём. Сансу было так, так одиноко. Он вернулся на следующий день. Папирус встретил его с улыбкой.***
Мир кажется таким далёким. — Уйти, — сам себе повторяет Санс. — Да, уйти, — говорит Папирус. — Мне не нравится это место, Санс. Я хочу вернуться в Водопадье. Назад в Водопадье. Снова убегать, скрываться и сражаться, добывать еду и надеяться прожить ещё один день. Вернуться туда, где у Гастера в каждой области были камеры и возможность следить за ними… — Что не так с этим местом, Папи? — умоляюще спрашивает Санс. Прошу, измени своё решение. — Разве здесь не безопасно? Тебя кто-нибудь обидел? — Нет, — ответил Папирус, — но я не хочу торчать в этой комнате, не зная, где ты, Санс. Я волнуюсь. — Но всё в порядке. Я в безопасности, — пытается уверить его Санс. — Я просто работаю, Папс. Они не экспериментируют на мне. — Но они могли бы, — настаивает Папирус. — Они могли бы просто запереть тебя, а я об этом бы даже не узнал. — Он тянет лабораторный халат Санса, словно пытается перетянуть его на свою сторону. — А там я знаю, где ты находишься. — Но… — Разве ты не любишь меня, Санс? — умоляюще спрашивает Папирус. — Ты сказал, что любишь меня. — Люблю, я правда люблю тебя, — говорит Санс, и вот почему они должны остаться. — Папи, я… мы не можем уйти. — Почему нет? Потому что тебя будут пытать, если я сделаю хоть шаг отсюда, — безнадежно думает Санс. Потому что я слишком слаб, чтобы сопротивляться, и слишком труслив, чтобы пытаться. — Я… я не смогу защитить тебя. — Это правда. — Я недостаточно силён. — Это тоже верно. Папирус отстраняется. Санс чувствует пустоту в своих руках; он сожалеет об этом. — Ты устал, — говорит его брат. Его голос подозрительно пустой. — Папи… — Я смогу защитить нас обоих, — говорит Папирус, его слова выходят в порыве отчаяния. Рука стискивает рукав халата Санса. — Я… я обещаю, я не буду тебе обузой… — Это не… Папирус, ты не обуза… — Тогда почему?! Отдельное слово, единственный приказ «Останься». — Я… — он отводит взгляд, надеясь, что Папирус не заметит стыд в его глазах. — Я не могу уйти, Папи, я… просто не могу. Минута молчания. Санс изучает стену, смотрит на дверь, смотрит на всё, что не имеет отношения к его брату. На мгновение он надеется, что Папирус поймёт, что Папирус сдастся. — Ты просто хочешь остаться с ним, — говорит, наконец, Папирус. Санс резко вскинул голову. Папирус смотрит на него по-бунтарски и злобно, челюсть неуловимо дрожит. Папирус, кто обнимал его несколько простых моментов назад, кто сказал Сансу, что любит его. Он почти не признаёт монстра перед ним, настолько злого, настолько ожесточённого. — Папирус?.. — Ты просто хочешь остаться с ним, — повторяет Папирус, его голос низкий и едва сдерживаемый, как у реки перед взрывом дамбы. — Не так ли? — С кем… — С Гастером! — почти рычит Папирус. Такое ощущение, что в этот момент кто-то скинул на него ведро ледяной воды, заморозив его костный мозг. Такое чувство, что кто-то ударил кулаком прямо в сердце и погрузил туда когти, вытащив всё тепло, которое он имел в запасе. Такое чувство, что кто-то тянет, тянет и тянет каждую его часть, пока ничего не остаётся. — Это неправда… — говорит его рот. — Лжец, — немедленно парирует Папирус, ни разу не колеблясь, не обдумывая. — Ты проводишь так много времени с ним… — Это потому, что у меня есть работа… — Ты спишь, когда возвращаешься. — Потому что я устаю… — Я видел тебя с ним! — кричит Папирус. — Я видел, как вы трахались! Папирус видел. Мир замедляется до остановки. Папирус знает. — Я видел тебя, — повторяет Папирус. Санс чувствует, как взгляд брата пронизывает его, проникая под кости и обнажая стыд. — Я видел, как ты идёшь в его комнату… и я слышал тебя. Вас обоих. — Это не то, что ты думаешь, — говорит Санс, по прежнему чувствуя боль в животе. Папирус знает, он знает, но он не знает всей правды. Он чувствует, как дрожат его руки и сжал их в кулаки, чтобы они его не выдали. — Папирус, это… — Я думал, мы братья, — горячо прерывает его Папирус. — Ты говорил, что всегда будешь со мной… — Это так, Папс… — обращается Санс к нему, желая заставить его понять. — Я всегда… — Тогда пойдём со мной! — завопил Папирус. Он должен сказать ему, сказать, что ему угрожает Гастер, сказать ему, почему они не могут уйти. Почему он делает всё это. Может быть, Папирус поймёт. На полу прах, и он его сметает. — Мы не можем, — говорит, наконец, Санс, заставляя свой голос звучать твёрдо. — И это не обсуждается. Папирус свирепел. Оглядываясь назад, возможно, Сансу должно было быть известно, что в те годы, что его брат был добросердечен, он успел превзойти это своим упрямством. — Тогда ты можешь остаться с ним! — заорал Папирус; его голос отразился от стен. — В любом случае, ты даже не настоящий учёный! Наверняка он держит тебя в качестве своей шлюхи!.. Пощёчина. В его левой ладони присутствует лёгкая боль. Он смотрит, как Папирус молча поднимает руку, подносит к лицу и касается щеки, куда Санс ударил его. Санс ударил его. — П-Папирус… Упоминание его имени приводит Папируса в чувства. Его брат отступает подальше от него, от его протянутой руки. — Не трогай меня! — огрызается Папирус. Санс отскакивает. — Я ухожу! Я… я!.. — и, о Боже, его брат смаргивает слёзы, потому что Санс ударил его. Он ударил его. — Я… я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! Его брат отворачивается и убегает, убегает прочь от Санса, вниз по коридору, за угол и скрывается за ним. Санс стоит, разрываясь от нерешительности — потому что он должен следовать за Папирусом, это не безопасно, но Папирус теперь его ненавидит. Папирус ненавидит его. Невероятно забавно то, что сказанное Папирусом — верно. Он должен извиниться, он должен объясниться, он должен остановить его, прежде чем Папирус уйдёт. Но будет ли он слушать? Санс причинил ему боль. Папирус, вероятно, не захочет когда-либо снова его видеть. Но… он никогда не увидит Папируса снова, если тот умрёт, потому что Санса не будет рядом, чтобы защитить его. — Папирус, подожди! — Санс, наконец, обрёл дар речи, делая шаг вперёд, затем другой…***
— Что ж, это было впечатляюще.