Tears Into Wine

Если и есть в мире то, чего Шепард не переносит — это, как ни банально, медотсеки, больницы, госпитали и всё с ними связанное. Доктор Чаквас, безусловно, замечательный человек, но стерильность её рабочего места неизменно навевает уныние. Тем не менее, как бы Шепард ни хотелось избегать медицинского отсека «Нормандии», посещать его время от времени приходится — например, когда голова грозит расколоться от боли. Жаль, что нельзя просто залить в ухо медигель и избавиться от неё. — Доктор Чаквас, мне… — начинает она, но осекается, приподнимая бровь. — Шепард, — оборачивается к ней сидящий на кушетке Гаррус. На нём нет ни брони, ни рубашки — Шепард впервые в жизни видит полуобнаженного турианца и, как ни странно, это зрелище не кажется ей отталкивающим. Скорее наоборот. Говоря откровенно, Шепард всегда считала турианцев одной из самых привлекательных рас, искренне не понимая, почему эталоном красоты считаются асари. Вернее, она не отрицала, что большинство асари весьма симпатичны внешне, но по-настоящему красивой могла назвать только Лиару. Возможно, немалую роль играла личная привязанность… Возможно, нет. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Шепард после короткой паузы. — Плечо беспокоит? — Пытаюсь соблазнить Чаквас, как видишь, — усмехается Гаррус, картинно приосанившись. — Я смотрю, ты тот ещё ловелас. — Я слышал, женщинам нравятся мужчины со шрамами. — Правда, это в основном кроганки, — подхватывает Шепард, прислоняясь к столу напротив него. Нельзя сказать, что на теле Гарруса нет живого места, однако её взгляд то и дело цепляется то за круглые отметины выстрелов, то за тонкие следы ссадин, царапин и порезов… то за шрамы, что выглядывают из-под тканевой стяжки на лице, спускаясь к плечу. Она вновь вспоминает тот чёртов вечер на Омеге, когда ракетный выстрел пришёлся Гаррусу в висок, минуты, что потребовались, чтобы разобраться с Тараком и метнуться к раненому другу, растекающуюся синюю кровь, слабое дыхание и потерянный расфокусированный взгляд… Она помнит, как поддерживала его руками, как успокаивающе касалась живота, пока Мордин оценивал степень риска, как громко билось её собственное сердце. Внутренне передёрнувшись, Шепард отгоняет от себя картины недавнего прошлого. Её внимание привлекает одна из меток — неровная бугристая линия над поясом брюк. От её неаккуратного вида под коленями пробегают холодные мурашки; чувствуется, что это было опасно и больно, очень больно. — Жуткий, — указывает она кивком и поднимает взгляд на Гарруса. — Где это тебя так? — Это… — Он опускает глаза и касается шрама кончиками пальцев. Движение застарелое, наверняка ставшее машинальным. — Вторая неделя работы в СБЦ, первое полностью самостоятельное задание. Ублюдок засёк меня, подкараулил и пырнул ножом, по старинке — между бронированных пластин угодил, проворный. Я сперва растерялся, а потом скрутил его, оттащил к главному следователю. Ничего важного он не задел, но хитин, как видишь, разворотил мне знатно. Долго сходилось потом. А вот этот, — помолчав, говорит он, указывая на узкую светлую полосу наискосок через ключицу, — носит гордое название «Сам себе идиот». — Самокритично, — приподнимает брови Шепард, с интересом ожидая продолжения. — Да… — тянет Гаррус, явно уйдя в воспоминания о бурной молодости; в том, что она была бурной, Шепард уже давно перестала сомневаться. Первое впечатление неслучайно называют обманчивым, потому что настоящий Гаррус оказался эмоциональным, импульсивным и даже вспыльчивым — в противовес спокойному, флегматичному и сдержанному Гаррусу, с которым она познакомилась. Более того — каждый новый разговор до сих пор открывает его с новой, неожиданной стороны. Как, например, тот, что недавно произошёл в облюбованном им отсеке главной батареи. — Я не знаю, играете ли вы, люди, в ножички, — продолжает он, рассеянно пошевелив жвалами, — но на наших базах это встречается довольно часто. В тот раз я вызвался живой мишенью. Сам себе идиот, верно? Шепард только качает головой, в который раз полуосознанно скользя взглядом по его телу. Глубоко внутри пышным цветом распускается жгучее любопытство — то самое, которое терзало её в детстве, заставляя с равным усердием засовывать в нос всякую мелочь или влезать пальцами в кипящую воду. За годы службы это чувство потускнело и подзабылось, сменившись спокойным интересом к новой информации, но до конца, очевидно, так и не угасло. И оно всё ещё сильнее её. — Гаррус, — неуверенно произносит она и поднимает глаза, обнаружив, что уже некоторое время разглядывает его живот. — Это прозвучит странно, но… можно тебя потрогать? На его лице, разумеется, не отражается особых эмоций — только жвалы, чуть вздрогнув, плотнее прижимаются к щекам. Пауза начинает затягиваться, и Шепард готова откусить себе язык и умереть на месте, как делали это пленники в древние времена, но Гаррус встаёт с кушетки и расправляет плечи. Она может дать голову на отсечение: ему приятно, и будь у него человеческие губы, он бы хитро улыбался. — Звучит действительно странно, но давай, — говорит он, делая шаг к ней, и в его голосе слышатся совершенно кошачьи нотки. — Я смотрю, мужчины со шрамами привлекают не только кроганок. — То есть, я могу потрогать? — зачем-то переспрашивает она. — Тебе нужно письменное разрешение? — Нет, — отзывается Шепард и, помедлив, касается его груди кончиками пальцев. Не сразу, правда — некоторое время она медлит, то протягивая, то отдёргивая руку, не в силах решить, что бы испытать (и не поздно ли отказаться) на ощупь в первую очередь: массивный хитин или толстую кожу? И то, и другое, чёрт возьми, интересно. На вид прохладные и рельефные, широкие пластины оказываются тёплыми и гладкими. Шепард скользит по ним пальцами, внимательно наблюдая за движением руки, обводит шрамы, выпуклые и жёсткие. Затем, осмелев, она касается их ладонью, сдвигает руку выше, нащупывая чуть шершавую кожу на шее. Гаррус приподнимает голову, чтобы ей было удобнее, и молчит. Шепард безмерно благодарна ему за отсутствие комментариев, потому что она и без того готова сгореть от неловкости. Ей кажется, будто это происходит не с ней. Могла ли она представить себе, что когда-нибудь будет стоять посреди медотсека и ощупывать полуголого турианца просто потому, что ей интересно, какие они на ощупь? Даже звучит по-дурацки, но вот она — водит ладонями по груди и плечам Гарруса. Никогда и никого она не решилась бы просить о подобном — «Эй, можно тебя потрогать?» — но… Но, как и во многих других случаях — это же Гаррус. Гаррус, с которым ей, как ни странно, довольно просто быть собой и почти не стыдно вести себя как любопытная маленькая девочка, без зазрения совести ощупывая его жвалы и искалеченную взрывом щёку. Последним Шепард касается своеобразного воротника вокруг его шеи. По текстуре он совсем не похож на хитиновые пластины на теле и кажется прохладнее. — Это… кость? — неуверенно предполагает она. — Металл, — лаконично отвечает Гаррус. — Сама понимаешь — радиация, особенности эволюции. — А выглядит как кость, — замечает Шепард, ощупывая выпуклый нарост на груди. Скользнув ладонью по рёбрам, она улавливает слабо заметное, но быстрое биение сердца — быстрее, чем у неё. — Кость, хитин, металл… От выстрелов никакой «особенной» защиты нет, — пожимает плечами Гаррус. — Популярное заблуждение. Хотя костяной экзоскелет носить было бы определённо легче. — Тебе тяжело? — Нет, это, как вы говорите, для красного словца. Я не представляю, что может быть иначе. Когда молчание затягивается, Шепард отступает, неловко натыкаясь на стол позади себя. Кажется, нужно поблагодарить и перевести разговор на другую тему, но взгляд снова цепляется за шрам на животе Гарруса. Он выглядит настолько жутко и болезненно, что она прикасается к нему быстрее, чем успевает себя остановить — сжимая бугристые края пальцами. — Щекотно, — сообщает Гаррус, и Шепард отдёргивает руку, словно обжёгшись. — Извини, — торопливо говорит она. — Я… Спасибо. — Шепард? — Она озадаченно вскидывает голову, глядя в его смеющиеся глаза. — Услуга за услугу. Мне тоже любопытно. Шепард медленно кивает. Глупая, дурацкая ситуация, но отказом она сделает её ещё более дурацкой. Да и как бы это выглядело? «Я тебя пощупала, а ты меня не смей». Гаррус делает шаг ближе, медленно поднимая руку к её лицу. Касаясь её щеки — осторожно и бережно, чтобы не задеть когтями, — он склоняется ниже, следя за собственным движением — совсем как она. Аккуратно дотронувшись до горла, Гаррус передвигает пальцы вверх, нащупывая биение пульса. Шепард приподнимает подбородок, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. А было ли ему настолько же приятно?.. — Вы, люди, такие… мягкие, — тихо говорит Гаррус, касаясь кожи под её правым глазом, и слегка прищуривается. — Я уверен, здесь был шрам. — «Цербер» посчитал, что он мне не к лицу, — усмехается Шепард. — Хм. Больно было? — Немного. Я не сразу заметила. — Но тут такая тонкая кожа… — Скиллианский блиц, — пожимает плечами она. — Было не до того, чтобы обращать внимание на раны. — Могу представить, — кивает он и наклоняется ниже, опираясь рукой о стол. Шепард невольно подаётся назад, хотя шансы столкнуться лбами минимальны. Она никогда не рассматривала турианцев настолько близко — так, что видна каждая царапинка на хитине и каждая трещинка в краске татуировки. — Никак не пойму, что это? — спрашивает Гаррус, проводя пальцем по носу. — Эти… маленькие точки. Они есть не у всех, это какой-то отличительный признак? — интересуется он, поднимая взгляд. — Это веснушки, — отвечает Шепард, чувствуя на спине мурашки. Глаза турианцев она тоже так близко не рассматривала. Красивые. — Это просто особенность строения кожи. А так же гарантия того, что другие дети скорее всего будут дразнить их обладателя, — усмехается она, вспоминая пару подобных историй из детства. Повезло ей, что родилась не рыжей. — Занятно, — отзывается Гаррус, и Шепард понимает, что он уже убрал руку и просто стоит, глядя на неё сверху вниз. Нужно отстраниться, пока и без того странная ситуация не стала… слишком странной, но она почему-то не двигается. — Ну, подведёшь итог? — помолчав, интересуется он. — Какое место я займу в хит-параде уродов? — Гаррус, я не… — возмущённо вскидывается Шепард, но, смекнув, толкает его в здоровое плечо. — Ты напрашиваешься на комплименты! — Я всегда рад услышать пару ласковых слов. — Только после тебя. Нельзя сказать, что общая неловкость ситуации сильно уменьшается — она всё ещё прижимается к столу, Гаррус всё ещё нависает над ней, стоя почти вплотную, и они только что… трогали друг друга — как звучит, а? Но от того, что Гаррус начинает шутить, становится немного легче. — Я же говорил, что знаю минимум десяток турианцев… — Но ты не сказал, входишь ли ты в их число. — А вот это уже секрет. — Значит, входишь, — кивает она, скрестив руки на груди. — Твоя самоуверенность… — начинает он, снова опираясь на стол, но умолкает, прислушиваясь. Появление доктора Чаквас кажется то ли божественным провидением, то ли дьявольским вмешательством, потому что Гаррус отступает, заслышав её шаги задолго до того, как дверь медотсека открывается. С одной стороны Шепард испытывает облегчение, с другой — чувствует себя взбудораженной и растерянной. Она не понимает… ничего. Ничего из своего коктейля эмоций. — Лазарет нынче пользуется популярностью, — улыбается Чаквас, окидывая Шепард намётанным взглядом. — Снова головная боль? — спрашивает она и, не давая и слова сказать в ответ, достаёт небольшую баночку из принесённой с собой аптечки. — Запейте водой и присядьте, пока я займусь Гаррусом. Мне кажется, осмотр не помешает. Послушно приняв лекарство, Шепард опускается на кушетку, бездумно наблюдая за тем, как доктор обрабатывает рану, что-то вполголоса приговаривая. — Кстати, — слышит она и с удивлением замечает, что Чаквас переводит улыбающийся взгляд с неё на Гарруса и обратно. — Не могу сказать, что одобряю драки на борту корабля — обычно они заканчиваются тем, что на меня сваливается дополнительная работа, — но ваш спарринг опредёленно был зрелищным. — Спасибо, — отзывается Шепард, не придумав ничего лучше. — Мы старались, — нарочито скромно добавляет Гаррус. Рассмеявшись, доктор заканчивает возиться с его плечом и, похлопав по локтю, подходит к Шепард. Стандартная, однообразная процедура: посмотреть вверх и вниз, открыть рот, закрыть рот, развести руки, коснуться кончика носа… Она проделывает всё машинально, опережая команды Чаквас. И получает привычный вердикт: — Все показатели в норме. Просто старайтесь не перенапрягаться, — советует доктор. — Хотя, конечно, глупо просить вас об этом. — Я постараюсь, — мягко отвечает Шепард. — Спасибо. — Я настоятельно рекомендую вам отдых. Лучше лечь спать прямо сейчас, пока ещё есть возможность выспаться. — Да, это никому не помешает, — кивает коммандер и, пожелав спокойной ночи, направляется к выходу, где её уже поджидает Гаррус. — Не хочу нарушать сложившуюся традицию, — поясняет он в ответ на незаданный вопрос.