Tears Into Wine

Когда ближе к полуночи Гаррус, переодевшись ко сну, напоследок проверяет выводимые на экран данные, дверь в отсек главной батареи открывается особенно резко, будто некто дал хорошего пинка отпирающему механизму. — Мне плевать, занят ты или нет, но сейчас я напьюсь, и ты составишь мне компанию, — бескомпромиссно заявляет Шепард с порога. — Я уже говорил, что иногда ты бываешь очень агрессивной? — отзывается Гаррус, не поднимая взгляд от консоли. — Признайся: тебе это нравится, — слышит он за спиной и оборачивается. С ногами взобравшись на излюбленный ящик, Шепард приваливается спиной к стене. Она в простой безрукавке, и металл внутренней обшивки корабля, очевидно, неприятно холодит кожу, однако Шепард не поводит и плечом. — По-моему, тебе уже хватит, — замечает Гаррус, подходя ближе. Её поведение озадачивает его: он, скорее, ожидал грустной подавленности, а никак не злой резкости. Гарруса так и тянет прикоснуться к ней; любопытство сродни детскому желанию заглянуть в ствол заряженной винтовки — да ладно, ведь не выстрелит же?.. — Чёрта с два, — усмехается Шепард. — Я только начинаю. Она хлопает ладонью по ящику, приглашая Гарруса сесть — тот и не думает отказываться. Шепард пахнет необычно остро — не так, как он привык. Запах раздражения, пота — вероятно, прежде чем прийти сюда, она вымещала эмоции на старомодной боксёрской груше — и вина, плеснувшего ей на пальцы, когда она быстрым движением откупорила бутылку. Приятный запах. — Ты же помнишь, что… — начинает Гаррус, но замолкает, когда она, вытерев руку о штаны, впихивает в его ладонь вторую бутылку. Взглянув на этикетку, он невольно присвистывает — «Кавье», ну надо же. Не самое дешёвое удовольствие. — Я же сказала, что ты составишь мне компанию. Гаррус невольно смеётся. Эта женщина не перестаёт его удивлять, и он незамедлительно сообщает ей об этом. — Я сама себя удивляю, — вздыхает она. — Такого дерьма насмотрелась, а всё… Ничему не научилась, видимо. За тебя, Гаррус, — без перехода салютует она. — За моего единственного настоящего друга. — Ты говоришь как старый турианский генерал в депрессии. Сколько ты выпила? — Всего пару глотков. Предыдущая бутылка была почти пустой. Присоединяйся. Если ты снова останешься трезвым, это будет просто невежливо. Хмыкнув, Гаррус послушно прикладывается к бутылке. Ему не нравится ощущение иррациональности происходящего. Всем известно, что Шепард избегает алкоголя. Помнится, ещё на старой «Нормандии» он стал свидетелем того, как она отказалась от участия в коллективной попойке, запланированной на одну из редко выпадающих увольнительных, объяснив это тем, что ей не нравится ни вкус, ни запах алкоголя, плюс — она быстро пьянеет. На его памяти она поступилась принципами лишь однажды, после встречи с Кайданом. И сейчас. Шепард с бутылкой в руках ему непривычна и, откровенно говоря, немного смущает, но Гаррус молчит. Ей нужно, чтобы он выпил с ней? Он не станет отказываться — слишком уж хорошо видит, насколько ей паршиво. От этого неуютно, потому что совершенно непонятно, что делать и что от него ждут, но Гаррус только придвигается чуть ближе, касаясь её плеча своим. — Рассказывай, — просто предлагает он, чувствуя себя кем-то вроде лучшей подружки. Вот только Шепард уже не тринадцать, и проблема не в том, что какой-то симпатичный ей турианец щёлкнул её по носу и показал язык. Хотя почему — турианец?.. — Забавно, — помедлив, говорит она. — Пару часов назад ко мне с аналогичной просьбой пристала Чемберс. Я направлялась к лифту, она стала интересоваться моим состоянием, и в итоге я весьма грубо попросила её не лезть. — Зная тебя, мне стоит спросить, сколько костей у неё осталось целыми. — Не смешно. Я только в грузовом отсеке сообразила, что Келли, помимо прочего, ещё и психолог. Но вместо того, чтобы извиниться, пришла сюда. — Раз она психолог, то должна тебя понять. Вряд ли она обижается. — Наверное, ты прав. Но я намекала на то, что не хочу ни о чем говорить. — Для весёлой дружеской пьянки нам не хватает громкой музыки и пары стриптизёрш, — усмехается Гаррус. — Мы всегда можем сымпровизировать, — отзывается Шепард. — Ты настучишь ритм по ящику, а я станцую. Или наоборот. — Это… занятное предложение, — медленно кивает он и под её выразительным взглядом делает ещё один глоток вина. «Кавье», безусловно, лучшее, что он когда-либо пил, но какая-то… Он не может подобрать верного определения тому, что испытывает. Растерянность, вероятно? В общем, что-то мешает ему наслаждаться изысканным вкусом. — Я совсем не разбираюсь в вашем алкоголе, а описания везде одинаковы, поэтому я ориентировалась на цену, — говорит Шепард, будто уловив часть его мыслей. — Я не… — Ты выбрала лучшее, что могла, — перебивает её Гаррус. — Но для депрессии куда больше подходит кислющая дрянь стоимостью в четверть кредита за ведро. — Подозреваю, что после неё депрессия затягивается ещё на полдня как минимум — пока не отпустит похмелье. — Зато она в итоге — высшего качества. Шепард негромко смеётся, зажимая бутылку меж бёдер. — Как поживают твои калибровки? — Не жалуются. Скоро «Нормандия» сможет похвастаться обновлённой боевой системой. — Хорошо. Отсек погружается в тишину, разбавляемую только негромким гулом батареи. Шепард смотрит перед собой, делая глоток за глотком. В голове немного шумит — она легко пьянеет и уже превысила свою норму. Что говорить и делать, ей непонятно. Всё было простым и ясным, когда она, от души надавав тумаков боксёрской груше, сошла в Нос Астра, запаслась алкоголем и направилась к Гаррусу. Это казалось правильным — прийти к нему. А вот схему разговора явно стоило набросать заранее. Пункт первый — погода; пункт второй — самочувствие; пункт третий — калибровки… Тьфу. — Шепард? — подаёт голос Гаррус. — Я не знаю… Может, опять подерёмся? — Хорошая мысль. Я подумаю. — Только не думай слишком долго, а то свалишься раньше срока. — Эй, — возмущается она. — Я не так пьяна, как ты думаешь. — А жаль, — тянет Гаррус, и Шепард цепенеет. Он смеётся, явно довольный произведённым эффектом. — Над этим я тоже подумаю, — щурится она, и смех обрывается. Медленно моргнув, Гаррус внимательно смотрит в её глаза, а затем разводит жвалы в подобии улыбки: — Подловила. Поразмыслив, он протягивает руку, чтобы коснуться её плеча, не представляя, что ещё следует сказать или сделать — но не сидеть же истуканом. Если он и не знает, что именно она чувствует, то как минимум догадывается. После её смерти Гаррус напивался две недели. Не то, чтобы он привык топить горе в алкоголе, просто очень уж велики были шансы тронуться. Выпивка помогала глушить видения о неестественно выгибающейся фигурке, уносимой всё дальше в космос, что после рассказов Джокера на много месяцев стали его персональным кошмарным сном. Памятуя о радости, захлестнувшей его при виде живой-здоровой Шепард, он с трудом представляет, что испытал бы, развернись она и уйди, напоследок обвинив его во всех смертных грехах. Это тяжело даже когда пытаешься смоделировать ситуацию — каково же через это пройти? …Шепард избегает прикосновения и снова прикладывается к бутылке. Опустив ладонь на ящик, Гаррус отводит глаза. Неловко вышло. Он не обращает внимания на течение времени, периодически отпивая немного вина и не говоря ни слова — что уж теперь, если Шепард нужно просто надраться. Но в конце концов она размыкает губы не только для того, чтобы сделать очередной глоток. — Сегодня, когда я говорила с Лиарой, — начинает она, — то подумала, что всё происходящее мне снится. Ведь это неправильно. Когда ты умираешь в открытом космосе, то не должен открывать глаза на операционном столе — хотя бы потому, что оперировать уже нечего. При разгерметизации ты превращаешься в фарш. — Ты помнишь, как умерла? — тихо спрашивает Гаррус. Судя по тому, какое направление принимает их разговор, по одной бутылке вина на каждого будет явно недостаточно. — Да, — просто отвечает Шепард, и на этот раз отпивает гораздо больше, чем прежде. — А ещё я видела отчёты о том, в каком состоянии «Цербер» получил моё тело — ну, или то, что от него осталось. Лишний раз не вспоминала об этом, конечно, а потом… Ты же знаешь, как прошло моё знакомство с Грантом, — невесело усмехается она и пожимает плечами, мол, сам понимаешь — нехватка воздуха не была критичной, но и приятных воспоминаний не вызвала. — Хочешь рассказать? — осторожно предполагает Гаррус. Он не уверен, что хочет знать об её ощущениях перед смертью. Это не самая приятная тема для них обоих, всё равно как… Он не знает, какое подобрать сравнение. — А что тут рассказывать? Я задыхалась. Я понимала, что мне конец. Было очень страшно и не так быстро, как я надеялась. Я даже не осознала, что умерла. Мне сказали об этом позже. Гаррус молча берет её за руку, чувствуя, как тонкие сильные пальцы тут же стискивают его ладонь. — Я веду себя как нестабильный рефлексирующий подросток, — вымученно улыбается Шепард, почти сразу обрывая касание. — Но я никогда не чувствовала себя так паршиво. Даже когда Совет поднял на смех мои рассказы про Жнецов, даже когда погибла Эшли… Чёрт, я пришла просто выпить с тобой, потому что одной напиваться совсем тошно, а вместо этого сижу и ною. — Я снесу голову любому, кто посмеет упрекнуть тебя в этом, — говорит Гаррус, отставляя вино в сторону. При всём своём прекрасном вкусе и более чем располагающей к нему обстановке алкоголь больше не лезет ему в горло, и опьянеть никак не удаётся. — Ты же знаешь — я всегда тебя выслушаю. — То есть, я могу пожаловаться тебе даже на мои неудавшиеся отношения? Помедлив, Гаррус кивает. — Если ты хочешь поговорить и об этом… — Да не о чем там говорить, — отмахивается Шепард. — Это просто неудачный пример. — По-моему, если в ход пошли такие примеры, то с тебя хватит. Ты пьяна. — Ты прав, — соглашается она и вопреки своим же словам делает ещё один глоток. — Но так намного легче. Спустив ноги на пол, Шепард опирается локтями о колени, стискивая в ладонях горло наполовину опустевшей бутылки. Медленно катая его в руках, она постукивает по ящику пяткой, явно собираясь с мыслями. Гаррус не тревожит её. Он чувствует себя… странно. Впору по человеческой примете щипать себя за какие-нибудь места, чтобы либо проснуться, либо поверить в реальность происходящего. Неловкость, наверное, преобладает над всеми прочими ощущениями, и невозможно передать, как он злится на себя за неё, потому что — ну какого чёрта, Гаррус? Твоему лучшему другу плохо, настолько плохо, что он не видит иного выхода утихомирить гложущую его изнутри дрянь, кроме как напиться. И он не заперся в своей каюте, а пришёл к тебе. Так что сиди, чтоб тебя, слушай и думай, как помочь. Через несколько минут Шепард поднимает голову. Её взгляд немного плывет, она пьяна, но до благословенной стадии, когда можно просто и незатейливо отключиться, ей, видимо, ещё далеко. — Почему ты со мной? — спрашивает она, не отводя от него внимательных глаз. — В смысле, два года и всё такое — ты изменился, мир изменился, я изменилась… — Здесь должно быть что-то очень патетичное а-ля «Потому, что я люблю тебя», — смеётся Гаррус. Шепард пихает его в плечо. — Ладно, ладно, оставлю плоские шутки Джокеру. Честно говоря, я не знаю, что тебе ответить, — продолжает он, посерьезнев. — То есть… — Гаррус мнётся, мучительно подбирая слова. — Когда я увидел тебя там, на Омеге, то чуть не выронил винтовку. К тому моменту я не спал несколько суток, а потому вполне допускал, что меня посетила галлюцинация. Думаю, тебе не составит труда представить моё состояние. Я сразу понял, что ты не работала на Тарака — в конце концов, вы с Заидом и Мордином тут же начали косить его союзников направо и налево, — но даже если бы и работала… Я знал, что ты не наставишь на меня оружие. Пошевелив жвалами, он делает глоток вина и продолжает: — Я понимал, что ты, скорее всего, не догадывалась, кто носит кличку «Архангел», но надеялся на обратное. Можешь считать это наивным или глупым, как угодно, но… — Я соврала тебе, — перебивает его Шепард. — Я соврала, сказав, что размышляла, как уговорить Архангела пойти со мной. Когда мне сообщили, что так называют какого-то идеалистично настроенного турианца, который развлекается выстрелами в голову, я сразу поняла, что это ты. — Смотрю, ты хорошо меня знаешь. — Как и ты меня — судя по тому, что ты сейчас здесь, а не на Омеге или чёрт знает, где ещё. — Я ни секунды не думал, что женщина, которую я увидел в прицеле, не та, которую я потерял два года назад. В этот раз Шепард снова отпивает немного больше, и в мысли Гарруса закрадывается желание отнять у неё бутылку. — Я настолько дорога тебе? Вот так, в лоб, без экивоков. Вопрос в некотором роде пугает его и заставляет растеряться. — Я не знаю, в чём это измеряется, — отвечает Гаррус, нервно дёрнув локтём, — но, очевидно, что да. Чёрт побери, Шепард, — неосознанно повышает голос он. — Я, кажется, уже говорил, что никого и никогда не уважал так, как тебя. Ты вытаскивала меня из таких передряг, что мне и трёх жизней не хватит, чтобы вернуть долг. Разумеется, ты мне дорога. — А им, получается, нет. Она стучит донышком бутылки по колену, и Гаррус вдруг с неприязнью думает, что Кайдан и Лиара всегда будут для неё важнее, чем он. Он отгоняет от себя эти мысли. — То есть… — поправляется, тем временем, Шепард. — Я не о том, что они вероломно меня предали, а я считала, что мы навеки друзья. Я умерла, а жизнь не стоит на месте. Это понятно и естественно, но… Она снова ожесточённо трёт лоб — верный признак того, что ей трудно говорить. — Я ждала от встречи с Лиарой совсем другого. Мне казалось… Махнув рукой, она замолкает. Гаррусу и не нужно более подробных объяснений — он и так прекрасно понимает, что она имеет в виду. Чтобы понимать простую обиду, расстройство, разочарование, не нужно особого ума. — Я могу понять Тали с ее кварианским эгоизмом, — тихо продолжает она. — Я могу понять Кайдана — он всегда был немного… — Занудой, — подхватывает Гаррус. — Упёртым, — поправляет Шепард. — Никогда не смотрел шире, чем предписывал Устав, с трудом отказывался от привычной точки зрения… Зануда, ты прав. Она ёрзает на месте, устраиваясь поудобнее, и снова подносит вино к губам, но, замерев, выразительно смотрит на Гарруса. Тот послушно делает глоток, ожидая продолжения. И оно превосходит все его ожидания. — Иногда мне кажется, что лучше бы я и тебя не находила. Ты со мной — и ты веришь мне. Безоговорочно. От этого только обиднее, что они… Чёрт, — ругается она, отставляя бутылку. — Что я несу. Выпрямив спину, Шепард смотрит на Гарруса. Смотрит, чёрт побери, так, что впору сбежать куда подальше. — Прости, — говорит она. — Я не жалею о том, что ты со мной, я просто… Гаррус нервно прижимает жвалы к щекам. Он никогда не слышал от неё подобного, он никогда не видел её настолько уставшей и запутавшейся. Эй, это же коммандер Шепард — непобедимый солдат, человек с несгибаемой волей, звезда и спаситель Галактики! Это же коммандер Шепард — та, кого невозможно сбить с толку, та, что найдет выход из самой безнадёжной ситуации и решит любую проблему! Это же Шепард. Просто человек, вовремя оказавшийся там, где нужно, но далеко не всесильный. Далеко не железный. — Прости, — повторяет она, явно намереваясь оправдываться дальше. От детской беспомощности в её голосе Гаррусу хочется взвыть, а потом набить морду Кайдану и наорать на Лиару. Потому что, в самом деле — да что с ними? Неужели они не видят ничего из того, что видит он? Неужели не понимают, как Шепард дались эти встречи, вылившиеся в сплошное разочарование? Решившись, Гаррус, наконец, делает то, что, наверное, стоило сделать уже давно. Придвинувшись ближе, он притягивает Шепард к себе и, обняв, неловко гладит по голове, как ребёнка. У неё очень мягкие волосы — он впервые касается их, — приятный запах и веснушки не только на лице, но и на плечах, и он не знает, почему заостряет на этом внимание. Парой секунд спустя Шепард делает глубокий вдох, встряхивает головой и принимается мягко выпутываться из его объятий. Гаррус не удерживает её. — Посмотри на меня, — говорит она ворчливым голосом. — Расклеилась. Протрезвею и… и всё встанет на свои места. Неловкость, заполняющую отсек, кажется, можно пощупать. И сказать нечего, и просто разойтись как-то… не с руки. Не придумав ничего лучше, Гаррус молча тянется к «Кавье», но Шепард опережает его. Подхватив бутылку с ящика, она подносит её к губам и успевает сделать глоток прежде, чем Гаррус, спохватившись, её отнимает. — С ума сошла?! — рявкает он, но тут же осекается. — Если ты решила покончить с собой, то, во-первых, выбери более надёжный способ, а во-вторых, я тебе этого не позволю. Несколько мгновений Шепард растерянно смотрит на него, явно не понимая, что произошло, а затем её разбирает смех — звонкий и искренний. — Гаррус, всё в порядке! — Да? — отзывается он скептичным голосом. — Видимо, я что-то пропустил. Не припомню, чтобы декстро-продукты шли людям на пользу. — Это было несколько месяцев назад, — медленно произносит Шепард, всё ещё улыбаясь. — Касуми вытащила меня в бар на Цитадели. Не знаю, почему я повелась на её уговоры, но всё было так хорошо, и слово за слово… В общем, дошло до того, что бармен налил мне какой-то… турианский виски, как он сказал. Предупреждал, что отвечать за последствия я буду сама. И… со мной ничего не случилось. Только отключилась потом, — скомканно заканчивает она и кивает, будто дополнительно подтверждая сказанное. — Побочный эффект возрождения, наверное. Йей, «Цербер». — Не самое правдоподобное объяснение, — замечает Гаррус, но, судя по тому, что она не спешит покрываться пятнами и падать в обморок от анафилактического шока, может, и стоит поверить. — Другого у меня нет, — пожимает плечами Шепард, и он вдруг понимает, что последний глоток оказался сильнее стресса и всё-таки подвел её к черте, за которой принято либо буянить, либо много говорить, либо крепко спать. — Если я начну танцевать на консоли, — говорит она в унисон его мыслям, — отправь меня в каюту. — Только после того, как сниму это на видео, — усмехается Гаррус и тут же получает очередной тычок в плечо. Снова поджав под себя ноги, Шепард приваливается спиной к стене и, размеренно дыша, смыкает веки. — Тебе плохо? — Наоборот. Мне спокойно. Почему-то думаю о письме Кайдана и не чувствую ни-че-го. — Письмо Кайдана? — переспрашивает Гаррус. Словосочетание неприятно царапает внутри. — Да… — тянет Шепард. — Я получила его сегодня утром. Очевидно, в нём не было ничего приятного. И на этом можно закончить. — И что ему нужно? — тем не менее, интересуется Гаррус. — Намекнул, что хочет снова быть со мной, когда всё… устаканится, — кривится она. — То есть, видимо, когда я образумлюсь и встану на правильную дорожку. — А что ты думаешь об этом? — продолжает допытываться Гаррус. Этот разговор одновременно раздражает его и побуждает спрашивать дальше. — Я думаю, что шёл бы он к чёрту. Он так легко плюнул на наши отношения, так с какой стати для меня должны что-то значить ворох двусмысленных фраз и одна несчастная ночь? Гаррусу хочется уточнить, верно ли он понял, и «одна несчастная ночь» — это всё, что между ними было, но он вовремя прикусывает язык. Это будет совсем уж нагло, а он пока помнит, что такое уважение к чужой личной жизни, в которую, строго говоря, ему дороги нет. — Я думал, у вас всё серьёзно, — выбирает он наиболее нейтральную реплику из всех, что вертятся у него в голове. Шепард машет рукой. — Ты же видишь, как всё обернулось. Разве серьёзные отношения превращаются в… такое? Гаррус молча прикладывается к бутылке, откровенно жалея, что поддержал разговор. Отчего-то ему неуютно слушать Шепард и понимать, что когда-то её обнимал и целовал такой мужчина, как Кайдан. Было бы ложью сказать, что он испытывает к нему неприязнь — в конце концов, лейтенант не раз проявлял себя как достойный человек и талантливый биотик, но… Но что? Глупая ситуация. Глупое ощущение. Можно подумать, что всему виной ревность, но Гаррус никогда не ревновал прежде, поэтому вполне может ошибаться. К тому же, Шепард — его друг, и он не особенно соображает, можно ли ревновать друга к бывшему воздыхателю. Зачем он вообще начал её расспрашивать? Никто его за язык не тянул. Сам себе идиот, в который раз. — Он был по-своему серьёзен, — продолжает тем временем Шепард, в которой алкоголь пробудил невероятную говорливость. — Любил меня. Но, зная Кайдана и его привычку… преувеличивать, всю его любовь нужно было делить надвое. Гаррус сдерживается, чтобы не спросить, какого же чёрта она тогда была с ним. Они всегда казались ему совершенно разными — что, что так тянуло её к Аленко? Что вообще привлекает женщин в тех, кто им не подходит, раз за разом заставляя избегать лучших вариантов? Впрочем, это риторический вопрос. Скорее, ему стоит задуматься о том, почему рассказ Шепард вызывает в нём такое жгучее раздражение. Взрослые же люди, друзья — так какого, опять же, чёрта, Гаррус?.. — Он пришёл ко мне в ночь перед Илосом. Говорил, что «мы» — это всё, что имеет для него значение. Кайдан всегда был безнадёжным романтиком. Он поцеловал меня первым. Или это я его поцеловала, потому что мне надоело ходить вокруг да около. Ну и… — бормочет Шепард и замолкает. Кажется, она дошла до той стадии, когда слушатели не нужны — нужны слова и звук собственного голоса, а говорить можно как с одним хорошо знакомым турианцем, так и со стеной. — Или… — Дёрнув плечом, она поднимает голову. — Не знаю. Мне нужно выпить. — По-моему, тебе давно хватит. — Я даже не могу сказать, что… Я только злилась немного на его неуверенность, и всё. — Тебе нужно выспаться, — негромко говорит Гаррус, удерживая её взгляд. Он не хочет и не может дальше слушать эту полуисповедь, но и оборвать её толком не удаётся. Шепард — другая, незнакомая, странная Шепард — упрямо качает головой, продолжая. — Я не хотела, но так было нужно, — тихо и чётко произносит она. — Не мне и даже, наверное, не ему — просто нужно. И я не понимаю… — опустив глаза, повторяет она в сотый, наверное, раз за вечер. — Я не понимаю, почему сейчас я думаю о том, как мне хочется поцеловать моего друга, а не моего… любовника. Гаррус практически слышит, как что-то замыкает в его голове. Он не желает переспрашивать, интересоваться, начинать новый виток разговора — в этом вечере слишком много вопросов. Особенно тех, которые остались незаданными. И тех, которые должны были остаться таковыми. В конце концов, это просто не его дело. Шепард молчит, и в наступившей тишине очень сложно понять, секунды или минуты проходят до того, как она поднимает взгляд и хрипло говорит: — Гаррус, мне тридцать один год. И, чёрт побери, за всю свою жизнь мне никого не хотелось поцеловать так сильно, как сейчас тебя. Гаррус смотрит на неё, прекрасно понимая, что по-хорошему её нужно закинуть на плечо, оттащить в каюту и уложить спать — она просто непередаваемо пьяна. И сам он пьян, очевидно, не меньше. По крайней мере, никак иначе объяснить свои дальнейшие слова он не может. — И что тебя останавливает? Это вырывается само собой, игнорируя заготовленное «Так, пойдём, тебе нужно проспаться», и если бы у него были волосы, то они несомненно встали бы дыбом. Не говоря ни слова, Шепард подаётся вперед и, закрыв глаза, прижимается к его губам своими. Это происходит так естественно, словно они целовались всю жизнь. Словно целовать друга — это нормально и ничуть не стеснительно. Словно… Последние намёки даже не на мысли, а на саму мыслительную деятельность со свистом вылетают из головы Гарруса, оставляя за собой идеальную, восхитительную пустоту. Она не пытается обнять его или коснуться. Она не придвигается ближе, не склоняет голову набок, не меняет позы. Её тёплый мягкий рот не идёт ни в какое сравнение с жёсткими губами турианок — строго говоря, у них вообще не принято целоваться так, как делают это люди. Всё, что они могут — это коснуться друг друга языками, но Шепард… Шепард сразу удаётся подстроиться под него так, чтобы он мог отвечать — и Гаррус неловко толкается губами, с лёгкостью забывая, что нормального поцелуя всё равно не получится хотя бы из-за того, что устроены они по-разному. Если бы кто-то сказал ему, что однажды он будет целовать человека — или человек его? — то… Но поцелуй прерывается быстрее, чем возникшие в его голове мысли находят своё окончание. Отстранившись, Шепард открывает глаза, и Гаррус уверен, что ещё мгновение назад её взгляд не был таким трезвым. — Двадцать девять, — говорит он первое, что приходит ему на ум. Сморгнув, она хмурит брови — на переносицу падает лёгкая тень. — Что? — Последние два года ты провела в коме, а значит, они не считаются, и теперь я старше тебя. — Засранец, — усмехается она, и всё снова встаёт на свои места. Наверное. — Я рад, что мне удалось тебя развеселить, — ничуть не лукавит Гаррус. С улыбкой покачав головой, Шепард прижимается затылком к стене. Смежив веки, она медленно выдыхает и складывает руки на животе, словно только что досыта наелась — Гаррус часто видел этот жест у Джокера. В отсеке повисает тишина, которую он не осмеливается нарушить. Ни к чему уничтожать и без того хрупкое спокойствие, что стало таким редким гостем у их разношёрстной компании и в особенности — у её лидера. Безмолвие порождает в его голове вопросы, один глупее другого. Что это значило? И значило ли вообще? Несомненно, всему виной алкоголь, но, может, среди людей нормально целовать своих друзей? Может, так они демонстрируют свою привязанность? Тогда откуда взялась уверенность в том, что они придают особое значение подобным вещам?.. Впрочем, они даже не соприкоснулись языками (но вдруг так делают только турианцы?), да и вряд ли мимолётное касание можно считать полноценным поцелуем. И всё же… И всё же бесконтрольное распитие вина не проходит даром. Взглянув на Шепард, он видит, что она уснула — прямо так, сидя, ничуть не заботясь о жёсткости спального места. Армейская привычка отрубаться там, где положили, похоже, абсолютно неискоренима. Некоторое время Гаррус разглядывает коммандера, бездумно скользя взглядом по её растрёпанным волосам, лицу, шее, пальцам, которых, на его взгляд, слишком много для такой узкой ладони, тёмной ткани майки, плотно обнявшей грудь… Шепард выглядит умиротворённой. Мысль о том, что сейчас ей, наконец, хорошо, не может его не радовать. Вздохнув, Гаррус поднимается с места. Лишь парой минут позже, транспортируя Шепард в каюту, он осознаёт, что за странное ощущение продолжает преследовать его всё это время. Дыхание. Её дыхание на его губах.