***
Скучные сизые стены едва заметно мерцают, отражая обшарпанной поверхностью тусклый свет пузатой лампочки за куполом решетки. Крепкий бетон камеры-одиночки обсыпается, визжит и скрипит, когда узник этой тюрьмы наносит на них свои узоры. Он самозабвенно расписывает стены в собственной манере, отдаваясь своему искусству, которое было понятно ему одному. Виток, прямая, ещё виток… И вот там уже отображён участок карты Готэма, на противоположной стене его неизменное «НА-НА-НА-НА», а вот в том месте под небольшим окном пляшет арлекин, раскидывая карты. Подобное Джокера развлекает. Сейчас же он просто решил исполосовать полстены. Никакой задумки. Никакой идеи. Всего лишь приступ гнева, который он срывает на ни в чём не повинной стене. Спустя пятнадцать минут страдания подобными безыдейными действиями, Джокер в раздражении отбросил то ли отвёртку, то ли нож. Его до зуда в подкорке бесит подобное пустое времяпрепровождение, ведь он не находит в этом интеллектуального стимула. За дверью эхом отбивают тяжёлые шаги, и Джокер медленно подходит к окошку в двери, которое позволяет выглянуть наружу, хоть смысла в этом он почти не видит. Обычно оно закрыто, но сегодня, видимо, кто-то из персонала проявил глупейшую неосторожность. Бродившим по коридору оказался тот самый Сэм, с которым он имел удовольствие пообщаться некоторое время назад. — Сэээээм, как это отрадно, что ты почтил нас своим приходом, — тянет Джокер своим фирменным тоном с хищной хрипотцой и расплывается в широкой ленивой улыбке. Санитар останавливается и медленно поворачивается на голос, назвавший его имя. Встречая расчётливый холодно-серый взгляд безумца, Сэм, как ему кажется, незаметно вздрагивает, но тут же напускает на себя маску бесстрашия и уверенности. Маску глупости, как считает сам Джокер. Санитар медленно направляется к камере: — Чего надо, пациент? Мало досталось в тот раз, и ты решил повторить? Харлин здесь нет, прошу заметить. Джокер скрипуче хохочет откинув голову. Этот самоуверенный мальчишка настолько уродлив в своей гордыне, что тянет его прибить прямо сейчас, чтоб не мучился больше, протянуть руки сквозь двери, ухватить шею и душить, душить, душить, пока тупое лицо не станет синим от нехватки воздуха, а затем избить до полусмерти, уничтожить его, растоптать, сжечь и выкинуть остатки на свалку человечества. И вновь возвращая свой взгляд на Сэма, Джокер насмешничает: — А наглости тебе не занимать, я смотрю, — проговаривает он, отдаляясь от окошка и скрываясь в темноте камеры, — любовь толкает на глупейшие поступки. Ты так жалок и отвратителен в своей глупости. Делаешь вид, что я тебя не пугаю, что не страшишься меня… Но исход давно уже предопределён. — Б-боюсь? Я?! Ты всего лишь жалкий и безумный преступник, запертый в этой отвратительной камере. Это ты сейчас прячешься в своей камере, а тогда спрятался за Харлин! — Выкрикивает Сэм, приближаясь к окошку вплотную. Лицо Джокера резко появляется перед Сэмом, заставляя второго испуганно отпрянуть и чуть не потерять равновесие. — Кажется, она упоминала, что для тебя она доктор Квинзель, — громко и резко говорит Джокер и вновь исчезает в глубинах камеры, откуда слышится только звериное рычание. Ему нравится его игра с этим глупым санитаром, но он вместе с тем его неимоверно бесит. — Ах, Харррлин… Сэм, ты так смешон. Ты явно влюблён в неё… Нет-нет… Не скрывай. Это хорошо заметно. Однако, я провожу с ней намного меньше времени, чем ты. Вы можете видеться до работы, во время работы и, несомненно, после, но тем не менее наши с ней отношения намного… — Джокер делает продолжительную паузу, чтобы убедиться, что достаточно накалил Сэма для следующих слов. У санитара на лице заходили желваки, так что стало понятно, как сильно он сжимает зубы. — Проникновеннее, чем ваши, — Затем Джокер смеётся и продолжает, прокрадываясь к Сэму в голову, — А я в камере, если ты не заметил. Как же ты отвратителен. Открою тебе секрет, который ты сам никогда не познаешь. Её губы на удивление мягкие, не смотря на то, как она их сжимает, когда начинает сердиться. — Ублюдок! — Сэм в ярости ударяет кулаком по камере. — Ты же просто используешь её! Мужчина быстро достаёт ключи и, не попадая с первого раза, открывает дверь в логово чудовища. Тут же начинает завывать сирена о несанкционированном проникновении в камеру, но Сэму уже абсолютно насрать на то, что случиться с ним дальше. Красная пелена захлёстывает его глаза и разум, так что он просто врывается в темноту.***
Когда начинает завывать сирена, Харлин испуганно подпрыгивает в кресле. Она быстро вскакивает и, готовясь к самому худшему, выбегает из кабинета. Любой хоть сколько бы нормальный человек постарался бы или запереться в кабинете, или побыстрее выбраться из здания, в котором открыта камера с одним из опасных психопатов, ибо почему ещё включилась сирена? Но Харлин почему-то перестаёт руководствоваться чистым разумом, что обещала себе ещё давным давно. Она несётся по коридорам, оббегая бегущих к лифтам и лестницам людей. Её удивляет, почему никто не бежит вместе с ней к человеку, который мог вырваться из камеры? К человеку, которого, в таком случае, необходимо остановить? Быть может, они просто ужасно боятся того, что случится, когда встретят его на воле? И почему же подобное тогда не волнует саму Харлин? Что может противопоставить лишённому рассудка психопату Джокеру, Королю всего Готэм-Сити, хрупкая, пусть и бывшая гимнастка, Харлин Квинзель? Когда Харлин всё-таки выбегает в тот злополучный коридор, где впервые они незримо встретились, и видит распахнутую дверь, то, не сбавляя шага, врывается в камеру, где застаёт забывшихся в драке её Джокера и Сэма. На секунду замерев, Харлин пропускает момент, когда кто-то размашисто бьёт её по лицу, от чего она отлетает к стене. — Чёртова шлюха! — Кричит грубый мужской голос, обладателем которого, как выясняется, когда девушка открывает глаза, оказывается Сэм. Он не успевает ничего сделать, так как в ту же секунду его сметает молниеносная тень, в которой ядовито-бледно сверкают всполохи зелёных волос. Харлин испуганно наблюдает за самозабвенно избивающем Сэма Джокером, таким прекрасным в своей сумасшедшей сосредоточенности. Сейчас он словно как никогда спокоен и зол одновременно. На лице Джокера не сверкает хищный оскал стальной улыбки, как минуту назад, когда она ворвалась. Нет. Сейчас он просто сжимает свои зубы, немного хмурится. Харлин даже кажется, что он чуть слышно рычит. Она рассматривает каждую морщинку, изгиб, татуировку на его лице. Дальше её взгляд переходит на его оголённую грудь. Верх униформы заключённого рукавами обвязан вокруг его бёдер, позволяя отлично рассмотреть изгибы мышц и татуировок. Где-то в отдалении доктор слышит торопливый топот ног, несущийся к камере, но все звуки словно потеряли своё громкость, а время свой ход. Капли крови летят в её сторону, но Харлин плевать. Она видит только Его. Она видит только Джокера. Харли не замечает момента, когда он брезгливо отбрасывает бессознательное тело санитара, но прекрасно видит, когда он переводит свой стальной, серый блеск глаз и всматривается в её тёплые голубые. Джей медленно, как ей кажется, приближается к ней и ведёт испачканной в крови рукой по её скуле с огромным расплывшимся синяком с иссиня-красными капиллярами. Он мажет по белоснежной коже алым, рисует на светлых волосах багрянцем крови и резко прижимается к ней, целует порывисто, кусает губы до пресловутой крови, и, зарывшись длинными пальцами в её волосы, оттягивает их на затылке, одновременно удерживая зубами нежную плоть нижней губы. Харлин тихо стонет, и спешно обнимает его за шею, отвечая на поцелуй не менее страстно. Он вовремя отстраняется и прислоняется рядом к стене, потому что в этот момент в разгромленную камеру влетают санитары и на несколько мгновений застывают в непонимании происходящего. Они ожидали чего угодно, кроме картины, которая им предстала: на полу валяется избитый просто в ничто санитар, а у стены сидит растрёпанная, с размазанной в левом уголку губ помадой и явно получившая по лицу Харлин с Джокером, избитым чуть меньше Сэма, но выглядящим ужасно жутко, весь в крови и алых синяках. — Что за херня… Удивлённо тянет один из охранников, пока другие выносят Сэма, а третьи скручивают Джокера. Этот же охранник подходит к Харлин и помогает встать. Квинзель скидывает туфли с неудобным каблуком и встаёт босыми ногами, держа обувь одной рукой, а второй опираясь о руку охранника — С Вами всё в порядке? Идти можете? — на вопрос она лишь медленно в прострации кивает и следует за охранником, заботливо накинувшим ей на плечи свою куртку и приобнявшим за плечи. Когда Харлин выходит, то бросает последний взгляд на Джокера, глаза которого, казалось, прожигают в ней дыру.