Make up your mind baby cause the time is here

      Когда Харлин появилась в камере, лязганье тут же прекратилось, а Джокер перестал подбрасывать в руке нож. Харлин сверлила взглядом безумца, а он же в свою очередь не спешил смотреть на неё. Воцарилась гнетущая тишина, которая давила похлеще самой атмосферы Аркхэма. Мужчина сидел на кровати, голой спиной к стене, что открывало ей замечательный вид на его шрамы и татуировки. Когда дверь захлопнулась, он перевёл взгляд с лезвия ножа на появившуюся в поле зрения девушку. — Харли, милая, ты уже вернулась? Тебя не было так долго, что я уже начал скучать. Почему ты здесь? — спросил он так, словно на него навалилась смертная тоска всего человечества разом. — Потому что тут кое-кто угрожает залить всю лечебницу кровью, а ещё мне нужен от тебя ответ на очень интригующий меня вопрос. Что ты делаешь? — видимо, за время работы с Джокером чувство самосохранения у Харлин атрофировалось, так что она спокойно сделала несколько шагов по камере. — Ах, моя любознательная тыковка, у тебя столько вопросов… Но, я уверен, тебя интересует сейчас совсем иное, — Джей лениво покачал головой и помахивал в воздухе длинным пальцем, как бы указывая на то, что Харлин явно пошла не тем путём. — Меня много что интересует, мистер Джей. Например, откуда у тебя нож? — Ты задаёшь совершенно неинтересные вопросы! — в раздражении вскричал Джокер и всплеснул руками, словно разом разочаровавшись во всей затеянной игре, как маленький ребёнок, у которого не получилось построить пластмассовую железную дорогу как надо.       Харлин невольно вздрогнула, что вызывало у безумца ещё большее раздражение. Ему так не нравилось, когда его игрушки давали слабину, ведь от них тогда приходилось в скором времени избавляться, а с Харли он ещё совсем не наигрался. Сама же девушка считала, что задаёт весьма логичные вопросы, но как может идти речь о логике, если дело обстоит с Джокером? — Мне сказали, ты напал на другого терапевта, — Квинзель скрестила руки на груди, стараясь казаться увереннее, но в глазах отражались все её сомнения и страхи. Я вижу тебя насквозь, куколка… — А это утверждение. Знаешь ведь, а это забавно… — Ты напал на нее, — перебила его Харлин.       Всем было известно, что подобное поведение с любым психом недопустимо, что уж говорить о Короле Готэма, потому как попросту опасно для жизни, но она позволила себе подобную вольность. Джокеру нравилось, когда она становилась жёстче и увереннее, отбрасывала этот надуманный скучный образ и показывала то, что спрятано от мира. Его развлекала её разносторонность. Поэтому он попросту пожал плечами и продолжил подкидывать нож, лязгая болтающимся на руке наручником. — Она мне не понравилась, а я, знаешь ли, избирательный.       Девушка отвела взгляд и воззрилась на выцарапанную на стене карту шута. — Куколка, ты же знаешь, как я не люблю, когда ты не смотришь на меня, — приглушённое рычание, казалось раздалось у самого уха, заставило её мгновенно повернуться, встречаясь с изучающим её взглядом Джокера. Она совсем не заметила, когда он успел встать и подойти так близко, — умная девочка. Так о чём это мы? Ах да… Надоедливые терапевты!       Громко провозгласил он и, возведя руки к потолку, пошёл в сторону окна, замер там, опустив руки и спрятав их в карманы синих штанов. — Почему? — с прищуром, настойчиво спросила Харлин, желая получить ответ. — А-а-а, так вот в чём дело! — щёлкнул мужчина пальцами, понимая, что на самом деле скрывается за интересом Харлин. — Ты не можешь понять, почему я не сделал тоже самое с тобой. Надо же, а вы внешне похожи даже… Видимо, Лаланд решила разобраться, в чём причина твоего здесь присутствия. — Нет, я… — начала было возражать Квинзель, но была перебита вскинутой рукой, призывающей к тишине. — Харли, тыковка, тебе так не идёт враньё… Но как же ты прекрасна в своей отчаянной смелости! Вот хотя бы это взять. Посмотри на себя, куколка, — сказал Джокер, разворачиваясь к Харлин и проводя рукой в её сторону, — ты перебиваешь меня. Ты стоишь в трёх метрах от… Что ты там написала в первый наш сеанс? Психопат страдающий параноидальной шизофренией? И ты всё равно меня перебиваешь. Ты больше не дрожишь, как лист осиновый, от каждого моего слова, теперь тебе нравится меня слушать. Да-да, я вижу это, Харли.       Она внезапно поняла, насколько же холодно в камерах, и искренне недоумевала, как ему не холодно стоять босыми ногами на бетонном полу, в одних тонких синих штанах. Смирительная рубашка откинута в дальний угол комнаты, явно изрезанная, видимо, вызывала у него уж слишком большое раздражение. — Ты меня слушаешь, тыковка? — Конечно, мистер Джей, — мягко улыбнулась и кивнула Харлин, тут же не понимая, что же заставило её улыбаться. — Прекрасно. Я вижу в тебе потенциал, куколка, если тебе интересно. Ты отличаешься от всех этих… — он вновь отвернулся и выписал в воздухе неопределённую фигуру рукой и вновь начал блуждать по комнате, — докторов. Все они давно потеряли гибкость, иссушили свои мозги, потупили чувства. Для них каждый день начинается с местных газет или новостей. А что же делает наша милая Харли Квинн? — Джокер резко развернулся, чтобы посмотреть на неё и произнёс это так уверенно четко, что у Харлин не было даже малейшего сомнения в том, что так оно и есть. — Ты танцуешь. Ты совсем не слушаешь новости, которые идут по телевизору, а газеты копятся у порога и со временем желтеют дожидаясь момента, когда ты соберёшься и выкинешь их. Ты всё ещё не уверенна в том, что мыслишь верно. И именно поэтому, куколка, ты слушаешь.       Харлин казалось, что у неё аритмия и сердце вот-вот проломит хрупкую клеть рёбер, выскочит прочь из груди, как бы банально это не звучало. Джокер не дал ей и минуты на размышления, он всё говорил и говорил, а с каждым его словом, метким словно пущенная снайпером пуля, она понимала, что он абсолютно прав. Он всё ходил вокруг неё, а его голос, совсем тихий и словно наэлектризованный, звучал в тишине камеры как некая константа в мире Харлин. Внезапно он остановился позади неё и, наклонившись к уху, тихо пршептал: — Ну и конечно же не будем забывать, что ты полностью очарована мной.       Это стало словно ударом под дых, и Харлин невольно вздрогнула, что и выдало её с повинной. «Попалась». — Что?! Подожди секунду… — резко развернулась и начала было оправдываться Харлин, но Джокер быстро всё это пресёк. — Хм, — промычал он, снова помахивая пальцем, обозначая неверный ответ, и цокнул языком, — Ты можешь лгать кому угодно и сколько угодно, но никогда, слышишь? Никогда не лги мне.       Харлин поджала губы и отвела взгляд от буравящих её серо-зелёных глаз, но быстро посмотрела на него в ответ, вовремя вспоминая о его любви к зрительному контакту. — Молчишь. Ты ведь понимаешь, что только подтверждаешь этим то, что я сказал ранее? — Да, ты восхищаешь меня, — сдалась Харлин и всплеснула руками, смотря на него снизу вверх, — да ты… Да ты посмотри на себя!       Она пристально вглядывалась в его лицо, а он в свою очередь рассматривал её из-под тяжёлых, полуопущенных век. Харлин окинула взглядом каждую татуировку на его лице. Их тут совсем мало, чего не скажешь о остальном его теле. У самых корней ярких зелёных волос витиеватая чернильная надпись «Damaged», под левым глазом говорящее само за себя «J», а на правом виске бледная пятиконечная звезда. На мгновение Харлин задумалась о том, хотела ли бы она татуировки у себя на лице. Тишина длилась всего минуту, затем он лениво облизал свои губы. — Тебе не кажется это забавным, Харли? — проскрипел его голос чуть громче обычного, разрезая тишину комнаты. — Что именно? — Квинзель уже смотрела ему прямо в глаза. — В первый раз, когда мы встретились, на мне была смирительная рубашка, — он указал на её остатки в углу комнаты, а затем приподнял вторую руку, кивая на закованную кисть — И наручники. А теперь нас разделяют не более пятнадцати сантиметров. — К чему ты клонишь? — К тому, что теперь меня не останавливает совершенно ничего. Я могу прямо сейчас свернуть твою чудесную лебединую шейку, — он зловеще улыбнулся, сверкнув, будто лезвием, сталью коронок и схватил Харлин обеими руками за шею, но спустя секунду отпустил и, пройдясь к стене и обратно, вновь навис над Квинзель. — Ещё ты всё время пыталась называть меня на «Вы», а я так ненавижу эти ярлыки… Харли, Харли, Харли Квинн… О, а эти очки мне нравятся намного больше предыдущих! — Конечно, у меня ведь не было выбора, прошлые же ты сломал, — сказала несколько капризно Харлин, больше просто растерявшись от его уже привычной манеры молниеносной смены тем.       Он скрипуче расхохотался. Его смех никогда не был мягким или вообще каким-либо положительным. Джокер всегда либо насмехался над кем-нибудь, либо просто охваченный хаосом собственного безумия хохотал во всё горло. Нет, бывали и моменты, когда его действительно что-то смешило, но почти всегда это не было таким же смешным и для других. — Знаешь, Харли, а у меня есть вопрос. Мы, кажется, поменялись ролями, не находишь? — Даже так? Ну, я постараюсь на него ответить. — Конечно постараешься. Ты же умная девочка, — лениво усмехнулся он, начиная по привычке растягивать слова. — Почему же ты меня не лечишь, Харли? Ты всё время со мной разговариваешь, но так и не попыталась починить. — Я просто не уверенна в том, что есть, что чинить, — сдалась Харлин. У неё начинала болеть голова от того, как Джокер перескакивал с темы на тему, а ей приходилось постоянно смотреть в его холодные, но вместе с этим уволакивающими в бездну глаза.       Он резко вскинул голову и снова посмотрел сверху вниз. Джокер вновь изучал её, рассматривая малейшие черты лица, пока взгляд его не упал на пластырь на щеке, который он тут же поспешил безапелляционно сорвать. Харлин даже не дёрнулась. Он приподнял её подбородок, поворачивая голову в сторону, чтобы получше рассмотреть. — Как там… — Джокер защёлкал пальцами свободной руки, словно пытаясь что-то вспомнить. — Сэм. — Да-да. Как там это животное? Я надеялся устроить отраду своей отсутствующей душе и прибить его, но, сдаётся мне, что он остался жив. Признаю, я был немного импульсивен… — Джокер наклонился и быстро провёл холодным шершавым языком по заживающей царапине, а затем рычаще зашептал на ухо Харлин. — Будь у нас с ним немного больше времени, тыковка, я бы с радостью показал ему свои игрушки.       Квинзель всегда было трудно смутить или вогнать в краску, но он делал это с завидным постоянством и явным удовольствием. Когда Джокер немного отстранился, чтобы вновь изучающе всмотреться в её лицо, Харлин вдруг поняла, что ей в камере не так и холодно, а голова болеть совсем перестала.       Внезапно Джокер медленно склонился, приближаясь к её губам. Когда он слегка коснулся их, она рефлекторно прикрыла глаза и задержала дыхание, ожидая того, что последует дальше. Но безумец резко выпрямился, вскинул голову и начал смеяться так, словно насмехаясь над всем существом наивной Харлин, которая от неожиданности резко распахнула глаза и отшатнулась, словно от пощёчины. Джокер же, смеясь, отошел в дальний угол комнаты, где наконец-то повернулся и замолк. Он медленно развёл руки в стороны. — И после этого ты надеялась от меня сбежать, тыковка? Ха-ха-ха-ха… — медленный скрипучий смех Джокера, запрокинувшего голову и явно забавляющегося происходящим, вызывал у неё мурашки на коже и неясное желание не то сбежать как можно дальше, не то поддержать его веселье.       Харлин быстро прошла к выходу. В груди начала предательски щипать обида, но, уже положив руку на ручку двери, она резко выпрямилась. На неё внезапно накатил порыв злости, и яркая вспышка гнева побудила её развернуться и, в момент преодолев отделяющее её от Джокера расстояние, пихнув мужчину в грудь к стене, заявить: — Знаешь, а мне кажется, ты мне что-то задолжал.       Едва сказав эти слова, она с силой притянула его за шею к себе и поцеловала так жадно, как только могла. Джокер ответил не сразу, так что поначалу её встретили лишь плотно сжатые холодные сухие губы, но Харлин с силой куснула его за губу, что тут же повторил и он. Харлин почему-то ничуть не жалела, что поддалась порыву, а Джокеру и вовсе уже всё давным-давно понятно. Он просто начал в полной мере наслаждаться своим неожиданным подарком, обёртку которого, ему наконец удалось разорвать. Теперь-то он ясно видит коробку с ярко-алой надписью во всю длину:

— Аррррлекин.