Дымом изъеденный

      Он хотел бы, чтобы всё было как прежде — до того момента, когда Фран заполучил кольцо. Их отношения никогда нельзя было назвать простыми даже в самые лучшие времена, однако до появления этой дряни на пальце у мальчика всё было куда лучше, чем сейчас.       Вернее, «лучше» был один конкретный подросток.       Он хотел бы, чтобы Фран принадлежал его душа принадлежала ему и ему одному — Бельфегор жаден, — только вот она уже продана — тому кольцу, которое тот носит на пальце. Судьба Франа, как и его учителя, — медленно выжигать её всю, чтобы затем оказаться в пучинах ада.       Судьба Бельфегора — пичкаться таблетками, помогающими сдерживать безумие, и успокоительными, чтобы заглушить поедающую внутренности тревогу.       Сейчас Фран — вовсе не Фран. Больше нет. Уже — нет.       Когда Бельфегор вспоминает его другого, до того, как тот овладел кольцом с выгравированным на том «666», его затапливает сожаление. Больше нет настоящего, язвительного, энергичного, с огоньком в глазах. Этот мальчик больше не способен согреть. От него веет не теплом, наоборот — холодом могильным.       Внутренний голос Бельфегора упрямо кричит:       «Фран мой, мой,       мой, мой,       мой», но реальность только смеётся над спесивым фальшивым принцем с серебряной диадемой на голове, который разобрался в себе и опомнился слишком поздно. Когда его напарник был другим, Бельфегор ломался, пожимал плечами, фыркал. Насмехался.       «Не подходи ко мне, потому что иначе прольётся лягушачья кровь».       «Не подходи ко мне. Мне всё равно».       Когда другим стал Бельфегор, подростку уже ничего не было нужно: он стал замкнут, предан кольцу Ада, как раньше, возможно, был предан своему семпаю, хоть и ни за что не признался бы в этом. Теперь именно ему плевать.       Теперь его очередь пожимать плечами и бросать бесцветное: «Не подходи».       Теперь его очередь смеяться в лицо, не видя, как те немногие крупицы света, что оставались в чужих глазах, меркнут.       Франа ад ожидает.       Ад для Бельфегора уже наступил.