Мечтая забыть "вчера".

      — Береги себя.       — Ты себя тоже, — шепнул он в ответ и, отстранившись, зашагал прочь.       Одинокая слеза всё-таки сорвалась из уголка глаза, скатившись по щеке, оставив влажный след. К этой боли невозможно было привыкнуть, потому что каждый раз что-то внутри неё болело по-разному. Она так и осталась стоять у склона холма, глядя ему вслед. Хотелось кричать во всё горло, но Александра молчала, сглатывая подступившие слёзы. Кто она теперь? Саша, Шуня, Александра Калинина? Солдат красной советской армии, предатель или дезертир?       Высокая мужская фигура давно скрылась из виду за дымкой стелющегося над землёй тумана, растворившись в поседевшем от инея лесе. Медленно развернувшись, девушка побрела к избе. Поднятая с земли шинель моментально согрела озябшие пальцы. Накинув её на плечи, Калинина осторожно погладила краешек лацкана, и подняла воротник.       Изба казалась чужой и пустой, а ветхость перекрытий бросалась в глаза, как никогда. Закинув на спину котомку с немногочисленными вещами и повесив на плечо винтовку, она вышла за порог. Мелкие камушки зашелестели под подошвами тяжёлых сапог. Склон холма ушёл вниз, под тяжестью шагов приминалась и без того пожухлая и прибитая к земле первыми заморозками трава. На душе было паршиво. Эрвин не оглядывался. И она не будет.       Не было больше Шуни и Саши. Осталась Александра Калинина, без вести пропавшая в наступлении под Воронежем милостью капитана Елагина. Она ещё доберётся до своих, сумев сочинить за время пути историю о том, как ей удалось выжить во время очередного наступления, когда все посчитали её погибшей.       Александра открыла глаза. В груди почему-то давило, а в горле по-прежнему стоял ком. Ей часто снился этот сон. И каждый раз ей казалось, что вот ещё чуть-чуть и она сорвётся с места, побежит вслед за исчезающей в тумане высокой мужской фигурой, но всякий раз она спокойно разворачивалась и шла назад, в сторону покосившейся старой избы.       Калинина передёрнула плечами и зябко поёжилась. Стояло жаркое знойное лето, но по ночам в окопах пробирал собачий холод. Девушка сильнее запахнула на себе шинель, поправила на плече винтовку и запрокинула голову, глядя на изрешетчённый мелким звёздным крошевом небосвод. Где-то глубоко в душе снова подняла голову и заскреблась ненадолго уснувшая кошка.       — Да, девочка, — тихо отвечает он.       Она много думала об этом, ещё чаще вспоминала брошенные им скупые фразы, редкие разговоры. Девочка… Конечно, для него она была девочкой. Александра поняла это только тогда, когда вместе с ним исчезло странное взявшиеся из ниоткуда чувство защищённости. Далёкий край горизонта снова, в который раз за эту ночь перед очередным наступлением полыхнул тревожной зарницей.       Это всего лишь влюблённость, первое чувство близкое к любви. Это пройдёт.       Но вот не проходило. Сколько времени минуло с их расставания, а она всё не переставала о нём думать. Запрещала, много раз ругала себя, запрещала о нём вспоминать и даже пыталась вычеркнуть из памяти его имя, но глядя редкими тихими звёздными ночами на небосвод, Калинина раз за разом не могла удержаться, чтобы мысленно не позвать его по имени.       — Береги себя, — прошептала она, глядя в бесконечность звёздных мириад, утыкаясь носом в ворот старой поношенной и вытертой немецкой шинели. Его шинели, давно потерявшей тепло и запах своего прежнего владельца, но всё ещё греющей девочку, спасённую им. Не было больше Шуни и Саши. Осталась Александра Калинина, всё ещё верившая в то, что когда-нибудь вновь встретит Эрвина Смита, который снова назовёт её девочкой.