Fors omnia versas / Воля случая

Белый свет экрана слепит глаза, пускает блики по оправе очков, выделяет собой тёмно-синие тени в углах и объёмный рисунок обоев, отступая только перед лунной дорожкой на полу. Доминика неловко вытягивает затёкшие ноги, заставляя себя двигаться, упирается затылком в холодную стену и долго выдыхает. Был бы мороз - дыхание повисло бы в воздухе ледяной пылью и обрушилось бы на лицо, сотнями морозных искр покалывая кожу и оседая на стекле линз мелкими кристально чистыми каплями... Но колет только напряжённые ноги. Ника ещё раз пробегает глазами текст, скорее по привычке, чем действительно обращая внимание, и нажимает заветное “отправить“. Три авторских листа переведены и отправлены корректору, её работа завершена, “смертельная линия“ крайних сроков растворяется в глухой томной ночи... Писк оповещения об удачной отправке взрезает тишину, но заглушается визгом шин пролетевшего под окном гонщика. Противный скрежещущий звук растворяется вдалеке, а Доминика сдерживает крайне уместное восклицание о излишне бодрых автомобилистах и шумовом режиме в спальных районах и откладывает тёплый ноутбук, сворачиваясь под покрывалом и растирая ногу. Очки перекашиваются, упираясь в висок и царапая переносицу, так что она кладёт их на ноут и надеется, что с утра не наступит. Или не опрокинет ночью на электронику одну из трёх прикроватных чашек с тёмными водорослями заварки и маслянисто-нефтяными пятнами старого чая. Похоже на миниатюрное море с тёмными водами, куда опрокинулся танкер. Был бы Теофиль - отнёс бы кружки на кухню, поругался на неё за беспорядок и переложил бы ноутбук на шкаф, чтобы никто не пострадал. Но его здесь нет, так что бардак начинает и успешно ведёт свою завоевательную войну против свободного пространства. Она хмыкает, утыкаясь в пыльный плед, который давно надо постирать, и пытается систематизировать свою жизнь. Или найти ответ на вопрос, соперничающий только с безответным “To be or not to be?“ Как она дошла до жизни такой? С каких пор она получила вторую тень, стала пытаться соблюдать режим питания и вовремя ложиться, вести долгие монологи и пить таблетки от кашля, когда в горле разрастается шиповник? Все её изменения пошли изнутри, постепенно вплелись в жизнь, вытеснили из дневного графика менее полезные пункты и стали чем-то весьма привычным. Пол холодит босые ноги, тапки опять закинуты под диван к комьям пыли и брошюрам о вышивании. Доминика щурится и закрывается рукой, включив свет на кухне. Одна лампочка чуть мигает, заставляя почти прозрачные тени дрожать на стенах. Переводчица тянется к тяжёлому чайнику, стряхивая прилипшую заварку с нарисованной ромашки, хочет пить из носика, придерживая двумя руками, но заставляет себя взять чашку и налить воду с парой мелких хлопьев накипи. Был бы здесь Теофиль, он бы так и сделал, а потом сидел, опираясь спиной на подоконник, медленно пил безвкусную воду и считал про себя. Досчитал бы до двадцати или около того, сполоснул бы чашку и убрал в шкаф. Так что Доминика подворачивает ногу, тяжело опускаясь на табурет, лицом к окну, и прикрывает глаза, представляя. Из темноты за веками легко выступают прямые русые волосы, чёткий профиль с ровным носом, вечно немного приподнятыми уголками губ и светлыми, светлее волос, ресницами, тоже прямыми. Она катает между ноющих пальцев крупную тёмную виноградину, стирая сероватую пыльцу и обнажая фиолетовую шкурку. В коридоре падает с вешалки куртка, чёрной кляксой расползаясь по полу, но она даже не вздрагивает, слишком глубоко уйдя в мысли. Виноградина лопается, звонко роняя на пол косточку и показывая светло-зелёную кисловатую мякоть. Она не слишком любит тёмный виноград, это предпочтения Теофиля, поэтому тарелка стоит посреди стола, привлекая мошек, ведь она сама съедает едва ли треть кисти в сутки. Был бы здесь Теофиль... Но его здесь нет и никогда не было. Просто у неё слишком хорошее воображение и склонность к весьма правдоподобным выдумкам. *** Доминика падает на пол с неудобной кухонной табуретки, ловит свалившийся следом ноутбук и шипит от тянущей боли в ударенном плече - синяк будет, это абсолютно точно. Дурной сон ещё не успел померкнуть в голове, так что она поднимается, неудобно опираясь ладонью на угол, и трёт лицо руками, ощущая под пальцами след от клавиатуры. Яркий дневной свет падает сквозь оконное стекло, подсвечивает каждую пылинку, бьёт в глаза и в первую минуту ослепляет и притягивает, как огонь - мотылька. Сценарий кошмара меркнет в голове, растворяется, оставляя только отдельные кадры, совершенно непонятные без общей картины. Мобильный противно пищит и высвечивает "одно новое сообщение". "Что купить?" Имя абонента - Теофиль. Доминика облегчённо вздыхает и идёт проверять стратегические запасы холодильника. Гримасничает, видя почти пустую бутылку молока, закатывает глаза при виде кастрюли с овсянкой и тщательно пересчитывает луковицы в ящике, если больше пяти - жить можно. Просто дурной сон.