Fors omnia versas / Воля случая

Мост висит над головой тёмной громоздкой аркой, крупные блоки-камни сочатся влагой и холодом, норовящим пробраться под куртку и оплести тонкими гибкими руками спину. Вода кажется зеркалом, по которому разлили сиреневую и золотистую акварели, только оранжево-коричневое здание бывшей текстильной фабрики выбивается из расплывчатой палитры. Теофиль опирается на каменный бортик, скинув футляр с винтовкой на красно-бурую листву, сбившуюся под перилами набережной. В голове всё плывёт, перемешиваются, как краски в воде, сливаясь в один невнятный цвет, а связь с реальностью истончается, превращаясь из железного троса и шерстяную витую нить. Сомнительное удовольствие - сидеть в полуподземном баре с собственным нанимателем, пить смесь абсента и сигаретного дыма и участвовать в монологе. Сомнительное удовольствие - общаться с рыжим фриком с прогрессирующей манией величия и полным отсутствием инстинкта самосохранения. Теофиль совершенно не удивится, если заглянет в справочник по растениям и найдёт там породу нарцисса "Трикки". Ещё одна ложь его нанимателя - кличка вместо имени. Теофиль смутно понимает, почему согласился на внезапное предложение выпить. Отношение к алкоголю у него нейтральное, отношение к работодателю... Жалостливое. Если закрыть уши и внимательно вглядеться в лицо, то безбашенная отчаянность принимает оттенок отчаяния. Снайпер смутно понимает, чем рыжему фрику поможет его кратковременное общество, особенно щедро разбавленное алкоголем, но позволяет увести себя в ближайший бар, где никто не косится на рабочую форму, заляпанную слизью, и большой футляр, аккуратно поставленный под ноги. Клубы дыма поднимаются к потолку, неся в себе незримые большинству сюжеты. Трикки щедро разглагольствует о статистике нападений в закатные часы и сложностях работы частным-и-почти-неконтролируемым детективом, когда ради осмотра места преступления приходится нанимать стрелка и вычищать гнездо химер. Подпевает хриплой джазовой мелодии, размахивает руками, сносит пустой стакан и ловит у самого пола, выделываясь, играет в усталость, великодушие и искренность. На первый взгляд напоминает Доминику, на второй - её тёмного доппельгангера. Теофиль молчит, внимательно вслушивается, пытаясь прочесть между слов, редкими глотками пьёт абсент, серией мелких взрывов прокатывающийся по нервной системе. И остаётся до тех пор, пока Трикки, наспех попрощавшись и швырнув на стойку купюру, не выскакивает из бара, забыв сдачу. Дым стелется над головой, закрепляется в волосах и одежде, опутывает сознание, смешиваясь там с зелёным густым маревом. Стрелок ровно, как по нити, идёт к выходу, перенося вес на правую ногу, потому что левое плечо оттягивает винтовка. Скорый закат и промышленный квартал ещё не дают ему права ходить по улицам с крупнокалиберным оружием - это заученное правило, которое просыпается раньше сознания и засыпает позже последней мысли. Телефон вибрирует, едва не выпадает из полусжатых пальцев. - Хей, незабвенный, привет, решила позвонить, узнать, как ты, успешно завершил задание? - бодрый голос Доминики врезается в голову, но не причиняет боли, только слегка отодвигает серо-зелёную пелену. В трубке слышно шипение разогретого масла на сковороде, попсовая мелодия и звон посуды. - Да, вполне, было четыре... Четыре, четыре-пять, да, пять химер, - по лицу расползается необычайно широкая и радостная улыбка. Это его предназначенная, она хорошая и у неё всё хорошо, так правильно... - Так, стоп, что с тобой? Ты выиграл в лотерею? Или с чего такой счастливый, что аж неземной? Или ты... Пьян? Серьёзно? Кому это удалось? - Ника тараторит, наверняка держит телефон двумя руками и удивлённо приподнимает брови. - Да, пьян, слегка, работодатель фир...фрик, фрик, но ему одиноко, мне его жалко как-то стало, - снайпер хмурится, выше поддёргивает молнию на куртке, когда ветер от реки вызывает дрожь. - Так. Ты где, я должна это видеть? - Фабрика, фабрика такая оранжевая, красивая, за проспектом Восстания, и мост... Мост имени В. Франкена, да, - Теофиль не понимает, зачем его предназначенной его искать и куда-то выходить, до ночи минут сорок, скоро тут будет не так спокойно, а он домой доберётся, пусть не волнуется. Скоро ветер вычистит пелену из его головы, он вполне может отсидеться на перилах, а потом быстро дойдёт до квартиры, она где-то рядом, сориентироваться бы... Но не говорить Теофиль не может, кто-то, он не помнит, ещё шутил, что для него алкоголь - безупречная сыворотка правды. - Будь там, доберусь за двадцать семь минут,- в трубке слышен щелчок замка и эхо подъезда. Теофиль послушно сидит на перилах, закрыв глаза и расслабив плечи, слегка покачивается. Сумерки идут за солнечными бликами на воде, сгущаются в тени стен бывшей фабрики, свиваются под деревьями, вплетаются в опоры моста, затемняют водную палитру. Даже ветер под их напором становится холоднее и жёстче. - Тео, ты меня пугаешь, слезь оттуда! - его дёргают за воротник куртки, и он почти утыкается в плечо Нике. На секунду замирает, вдыхая запахи: выпечка, химчистка и обувная вакса. Касается лбом плаща, склонившись ниже, и отшатывается назад, растерянно-потерянно улыбается. Ника со смешанными чувствами смотрит в светлые чистые незамутненные глаза, вздыхает, замечая лёгкую улыбку, и решительно тянет его за руку. Её небольшая ладонь кажется ещё меньше в руке Теофиля. - Так, если вот тут пройти между домами, то ориентировочно через восемь минут быстрого шага будем у твоего дома, всё правильно? Надеюсь, раскладушка жива и мою тушку выдержит... Если нет, буду худеть! - Доминика бормочет, уткнувшись в экран телефона, на котором царит геометрическое совершенство карты. Дома тянутся к небу высокими башнями, где в окошках-бойницах горят жёлтые отблески ламп и синие - экранов. Тео, наклоняя голову, с улыбкой разглядывает её профиль, нахмуренные брови и дёргающийся уголок губ, подающую на лоб чёлку и родинку под скулой. И подавляет желание потрепать её по волосам, останавливая движение руки, потому что алкоголь начинает выветриваться, а у любого касания, кажется, должна быть чёткая причина. Дверь подъезда выглядит абсолютно чёрной, потому что свет лампы на козырьке подъезда её не задевает, а самая густая тень, как известно, сразу за фонарём. Перила лестницы заляпаны свежей краской, норовящей въесться в кожу и оставить след на одежде, так что Теофиль старается идти ровно, не спотыкаясь на высоких крутых ступенях и не опираясь на плечо Доминики. Лифт гудит в тишине подъезда, где-то наверху гулко хлопает железная дверь, а его предназначенная передёргивает плечами от прохлады и вдавливает кнопку лифта до боли в пальце. Кофр с оружием громко падает на бетон, из-за чего она дёргается от неожиданности. Теофиль растерянно улыбается, бормочет извинения и неловко пытается снова закинуть на плечо футляр. Ника затаскивает его в лифт, дёргая на себя, из-за чего он почти падает, опирается руками о стену над её головой и снова извиняется. Граффити смеются со стен белыми острыми углами и кислотно-зелёными разводами, складывающимися в имя, если вглядеться. - Я даже не знаю, мне веселиться или сердиться, - Доминика сдавленно стонет, закрывает глаза, упираясь лбом ему в грудь, чувствуя кожей холодную колючую молнию куртки, а запах дыма щекочет в носу. Изрисованный лифт гудит, втягивая их на восьмой этаж. - Смеяться, мне нравится, когда ты смеёшься, - снайпер неловко принимает её за плечи, касается лбом лба, и Ника хочет то ли прижаться ближе, обхватив его руками, то ли отшатнуться и отшутиться. - Ладно, ладно, повторишь, когда протрезвеешь, - Ника проскакивает под рукой, нервно крутит на пальце ключи, щурится, выискивая в неверном свете лампы нужный. Квартира встречает их тишиной и духотой, немедленно входящей в лёгкие застоявшейся пылью и сухим колючим воздухом. - Незабвенный, ты бы тут проветривал почаще, я же бывший аллергик, у меня с пылью отношения сложные, - она беспрестанно говорит, помогая ему стащить заляпанную рабочую куртку, включая свет в ванной и распахивая балконную дверь на кухне. Поджимает пальцы на ногах, стоя на досках балкона. Рама плохо слушается, заедает, оставляет чешуйки белой краски на пальцах, но оно того стоит - тёмный ночной воздух заполняет комнату, занавески колышутся на сквозняке, напоминая тени из лунного света. Белые искры звёзд смотрят холодными глазами с тёмно-синей высоты, где-то на востоке ещё видны тонкие сиреневые разводы, но запад уже бездонно чёрен. Она на секунду останавливается, до головокружения запрокидывает голову и ищет Полярную звезду - первую звезду на небе, сначала самую яркую, а потом теряющуюся среди остальных. Находит, вглядывается в дрожащую неверную искру и отшатывается назад, в квартиру, где шумит вода и на фоне света из ванной движется нескладная тень. - Так, а сейчас я тебя уложу спать, а с утра ты наверняка заречёшься пить, я уверена, - Доминика сдёргивает с дивана плед, потому что сам Теофиль вряд ли справится со всеми застёжками одежды, а раздеть она его не рискнёт. Придерживает снайпера за пояс, чувствуя под пальцами рёбра и мышцы, кончиками пальцев механически поглаживая горячую кожу сквозь футболку. Он почти падает на диван, потеряв равновесие, и немного утягивает её за собой. Доминика упирается руками в шершавый ребристый подлокотник, неловко выворачивая запястья, прерывисто вздыхает и смотрит Теофилю куда-то в переносицу, не решаясь взглянуть в глаза. Равновесие хрупкое и иллюзорное, неловкое, с ударенным коленом, вывихнутыми запястьями и чужой горячей рукой на пояснице, с прогнутой спиной, чтобы не касаться телами. Если она неаккуратно двинется - упадёт. Теофиль смотрит на неё снизу вверх, глаза в полумраке, разбавляемом только заоконным фонарём, тёмные, а волосы, разметавшиеся по дивану светлые. Ника отводит глаза, дёргается, неловко встаёт и спиной шагает к двери, где-то в шкафу стоит скелет-раскладушка, обтянутый кожей-тканью. - Посиди ещё немного, пожалуйста, - Теофиль пытается поймать её за запястье, но промахивается, бессмысленно перебирает в воздухе пальцами. - Ладно, немного, - диван скрипит под ней. Переводчица горбится, упирается руками в колени и старается отвлечься от ощущения тёплого бока у поясницы. Он пьян, просто пьян и плохо понимает, что творит, наутро ему будет неловко, а она всю ночь будет рисковать свалиться с раскладушки и грызть кончики ногтей, сдирая лак. Теофиль вглядывается в её лицо, пытаясь преодолеть вуаль темноты.. Нащупывает руку Ники, плавно поднимается до сгиба, проведя по напряжённым замершим мышцам. Резко с разворотом тянет её на себя, поднимается на локтях, разбивая хрупкий баланс, и вглядывается в её лицо с нескольких сантиметров. - Что... - Теофиль касается её приоткрытых губ своими, плотно сжатыми, разрывая реплику и обозначая невинный поцелуй. На секунду Доминика удивительно близко видит светлые ресницы и прикрытые глаза, чувствует привкус алкоголя и жар губ. А стрелок на секунду замирает в невесомости и медленно падает-прогинается назад, практически сразу теряя нить связи с реальностью. Переводчица вскакивает, оперевшись ему на грудь, и отступает к дверному проёму. Стрелок уже спит, неловко запрокинув голову, выставив шею и свесив руку с именем-надписью с края дивана, в тишине можно даже разобрать мерное дыхание. Ника упирается лопатками в закрытую дверь и утыкается лбом в ладонь. У неё, у них уникальный талант осложнять ситуацию. Губы, щёки и шея горят, но хотя бы румянца в темноте не видно.