Mob, What Do You Want?

Рейген напряженно всматривался вдаль: через сизую дымку облаков пробивался алый свет заката, погружая все вокруг в тревожные красные тона. Ветер всем телом кидался на оконные стекла, в конвульсиях бился в кронах деревьев и подкидывал крыши. В остальном было тихо. Слух мужчины до боли заострился, ожидая звона мечей и журчание ручейков крови армагеддона. Он устало прикрыл глаза. В последнее время Аратака не находил себе место - внутри навязчиво скреблась тревога, какое-то нехорошее предчувствие. Он рассказал об этом Старейшему после сегодняшней мессы, но тот поспешил разуверить его в опасениях: нет никаких признаков того, что Последнее пророчество начало исполнять свою страшную судьбу. Но Рейген не мог так сразу избавиться от сомнений. Вдали раздался звук, похожий на выстрел, и с гнетущим карканьем в небо взвились вороны. Адепт поежился. Под веками, будто выжженные, засветились выученные наизусть слова. “Слабая душа да станет почвой для запретного семени, и обратится оно древом с плодами многоликими, ибо ниспошлют Они на землю грешную слуг своих, и да разверзнутся небеса, и да начнется суд над душами людскими. И да потеряет благословение свое тот, кто из соратников Их вкусит запретный плод, и заплачет грешник праведными слезами из крови, и да утонут светила все в них. Да расправят Они грудь свою и развернут сторукие плечи, и да спустят все громы небесные на предателя и спутницу его смерть, и да расколется почва оскверненная надвое.” Этому пророчеству уже не первая сотня лет, и нет никаких причин для того, чтобы ему еще столько же времени не оставаться лишь мрачным предостережением. То, что Рейген принял за знак, наверняка было его собственной чрезмерной верой и разыгравшимся воображением. Наверное, стоит еще раз поговорить со Старейшим. Мужчина разомкнул веки. Пейзаж изменился: небо затянула темная синь, и только у самого горизонта еще оставался ржавый пепел зашедшего солнца. Похолодало. Зазвонили колокола, сзывающие адептов к трапезе. Звук, обычно умиротворяющий и дарящий ясность мысли, сейчас почему-то привел Рейгена в полное смятение, и он, задыхаясь от тесного сплетения чувств, будто пытающихся слиться в нечто новое, обернулся назад. Неестественно тихо - потому что Аратака совсем не заметил его приближения - к нему подошел юноша. Он был облачен в черные одежды, и в общем сумраке лицо его светилось бледностью. Мужчина раньше не видел этого адепта, но задуманный вопрос его так и не сорвался с губ: за спиной юноши распахнулось шесть черных крыльев. - Я первый серафим, - сказал он, поднимая меч, зажатый в руке. Лезвие его тускло сверкнуло, и острие почти уперлось Рейгену в грудь. - На колени. Оторопело исполняя приказ, глядя в пустые черные глаза ангела, он прошептал: - “И да начнется суд над душами людскими”.