~
Йен не смог попасть в ритм мелодии в который раз. Не то чтобы выполнить элемент, даже, казалось, ноги некрасиво двигались, и он думал, что еще самая малость — и он в них запутается и свалится с ног с громким хлопком. Тренировка не принесла никаких плодов и хорошо, что она закончилась: нервы Йена были на пределе. Он и сам не понимал, почему относился к фигурному катанию излишне серьезно, но это было фактом, и ему самому, как и всем окружающим, надо было мириться со своими порой неадекватными на провалы и неудачи реакциями. Только Йен вышел из зала с катком, как столкнулся нос к носу с Дунканом, будто тот поджидал. Йен извинился, затем, увидев голубые глаза, вяло улыбнулся и поздоровался. Пошел дальше, только Дункан уцепился следом, что-то рассказывая. Затем его монолог скатился к тому, что Дункан не против погулять вместе и хотел бы проводить время вместе почаще. Вылетевшее слово "свидание" заставило Йена вслушаться, а после он остановился: — Я не хочу отношений. — Можно дружить? — его глаза блестели. — Н-нет, — голос был ниже и тише, как бывает, когда Йен волновался или испытывал стресс. — Не думаю, что дружбу заводят из желания ближе подобраться к человеку, чтобы затащить его в постель. Дункан скривился, и Йен понял, что ляпнул то, чего не надо было ляпать. — Я не чтобы затащить в постель, — он насупился, но выглядел очень серьезно. — Нет, — отрезал Йен. — Прости, — а после тише добавил "мне жаль", но Дункан не услышал.~
Следующая тренировка для Йена закончилась падением, стертыми локтями и ушибом головы. Во время разворота подкосило, и все вокруг начало мутнеть, но он ничего не понял, упал. Жуткое эхо удара раскатилось по тренировочному залу. Йен завалился медленно и неуклюже, как сломленная ветром толстая ветка. — Йен! Облепили со всех сторон. Тренер что-то кричал, Верука побежала за аптечкой, кажется. Йен приподнялся на локтях и разлепил веки, хоть и с трудом. В затылке нещадно било. Эйб оказался рядом так быстро, что-то лепетал так обеспокоенно, отчего-то убаюкивающе. Он стиснул Йена в объятиях в порыве чувств, заметив, что тот в порядке. Очнулся Грин на больничной койке в медицинском кабинете. Рядом сидел Эйб. Запястье, локоть и все тело отозвались саднящей болью, Йен шипением, а Эйб — сочувствующим нерешительным взглядом. Белый свет пробивался через влажную тряпку, сползшую на один глаз, когда Йен привстал. Стянув ее с лица, он осмотрелся. Рядом, сгорбившись, на стуле сидел Эйб и наблюдал за ним. — Болит? — голос прозвучал так тихо, что Йену стало не по себе, атмосфера угнетала. — Все в порядке, — солгал Йен. — Не волнуйся. — Поехали домой? — предложил Эйб и мягко, по-доброму улыбнулся. — Только немного прогуляемся, — Йен прикрыл глаз, дожидаясь, пока пульсация в затылке утихнет. — Думаю, мне надо подышать воздухом. Жаркий вечер — почти ночь, — окутывал негой. Ветер лениво трепал волосы, небо наполнилось золотистым цветом, и яркие лучи падали на лицо Йена, отчего он казался подростком. — Не веди себя вот так, — в голосе Йена чувствовалось пренебрежение, он был пропитан им, но Йен улыбался. — Как? — Эйб шел рядом, вглядываясь в черты его лица, и не знал, с чего начать. — Отстраненно, — просто и в одно слово ответил Йен. — Такое чувство, что ты чувствуешь себя постоянно виноватым. Хотя это не так. — Не буду. Я вот все чаще думаю. — О чем? — лавочки вдоль дороги темнели в уличном полумраке. — Знаешь, я… часто о тебе думаю, — обманчиво-расслабленный Йен молчал. — Просто если Дункан тебе нравится, — Эйб запнулся. — То... — Откуда ты знаешь про, — теперь запнулся Йен. Знал про что? Про то, что он помог добраться невменяемому Йену до дома? Что Дункан пригласил на свидание? — Про то, что мы... знакомы? — Это сложно не заметить. С тусовки вы ушли вдвоем. Мог хотя бы со мной попрощаться и сказать, чтобы я потом не волновался! Мы потом искали вас. Вы же в стельку были! — И почему не нашли? — на самом деле Йен помнил только, как проснулся с утра в объятиях какого-то бугая, оказавшегося, как после выяснилось, Дунканом. — Дункан, — Эйб сделал ударение на имени, — отправил смс-ку, что с вами все нормально и что вы были у нас, — до Йена дошло: ревностный монолог. Кем-кем, а как раз-таки дураком он не был. По крайней мере в таких вещах. — А, ясно. Прости за это, — что-то не так. Или атмосфера, которая накалилась до предела, или же их взаимоотношения и дружба, которые, блять, рушатся прямо сейчас, а, может, все сразу. Свежий воздух не помогал. — Все нормально, — непонятно откуда взявшаяся злость и мурашки, скатывающиеся водопадом со спины: немного лихорадило. Йен не обращал внимания. Хотел не обращать, но. — Прости, я не должен был этого говорить. У Йена светлая кожа, темные волосы, безэмоциональное лицо, здравый ум, он не делает дурацких поступков, непонятных лишних движений, будь то жест, чтобы скрасить речь, или же привычка, как тереть затылок. Он не ругается матом. Обычно. Просто Эйб никогда прежде не слышал. Что-то дало сбой: — Пиздец. Но... — Пиздец, — согласился Эйб. Но... Нет. Не должно быть так. Йен бы убежал. Дал такого дёру, как никогда прежде. Сил нет. Едва возможным было говорить и волочить ноги рядом с Эйбом. Но вскоре и это оказалось трудно. Йен бы не попросил. Но ноги это не он. И они отказывались идти дальше. Поэтому, склонив голову вниз, жалобно, с надрывом вины, Йен попросил: — Понеси меня. Удивленного выражения лица и непонятной реакции не было, нет. Эйб послушно прихватил за талию и поднял на руки, пока Йен выговорил "мне идти сложно". Как-то неправильно в этой жизни все. Или так у Йена. Эйб шел медленно, аккуратно-бережно прижимая Йена ближе. Бормотал заумные вещи. В них часто можно было найти много чего философского. Йен любил больше думать, нежели говорить. Поэтому предпочел помолчать. Эйб шел мягкой летящей походкой, в его сильных руках было неожиданно... уютно. Йен поблагодарил, когда Эйб принес его домой и положил на кровать. И уставился на него, когда Эйб навис сверху. Он принимал ориентацию не сразу, а постепенно. Возможно, на протяжении всей жизни, осознавая все окончательно совсем недавно, а возможно тогда, когда, впервые проходя мимо катка, в очередной раз увидел Йена. Йен как-то не парился. Он не задумывался никогда, что есть определенный кем-то закон мальчик-девочка. Он не задумывался об отношениях в принципе, любви и прочем чем-то подобном, не до этого было: сначала детство, потом спорт, потом неудачи, а потом перспектива умереть, в скором времени превратившись в суповой набор костей и кожи (Йен находил подобный черный юмор смешным). Эйб коснулся сухих губ беззвучно и нежно: целомудренный поцелуй. Сопровождаемый выдохами и вздохами-стонами. Правильность смешалась с неправильностью одновременно, скручиваясь во что-то непонятное и разрывающее изнутри, в какое-то клокочущее чувство — назвать это бабочками в животе было бы фатальной ошибкой. С приходом этой болезни блядской все ощущалось на порядок острее, жить стало интереснее. А новые события выжимали все соки, доводя до эмоционального пика. Например, сейчас Йена засосал друг, которому он мог доверить очень многое. — Сколько еще должно случиться поцелуев, чтобы ты успокоился? — Эйб отстранился от Йена. Он не ответил. Лишь смотрел в глаза Эйба. Они притягательные и смотрят с нежностью — первое, на что ведется Йен. Он на автомате сравнивает Эйба с собой. Эйб немного выше, плотного телосложения. Не боится выражать чувства и весь как открытая книга: отзывчивый и, иногда, доверчивый. Йен мелко задрожал, когда Эйб поцеловал оголенное плечо: широкое горло свитера небрежно сползло так некстати. Реакция тела не остается незамеченной: Эйб ухмыльнулся, притулился ближе, так, что Йен почувствовал, насколько в паху того тесно. Короткий выдох. Никто из них не сказал бы, чей вылетел стон, когда Эйб потерся промежностью о бедро Йена, даже если бы допрашивали с пристрастием. Йен потер красноватую кожу под ключицей, пятна неровно расползались по груди, и это уже не только смущение. Эйб касался пальцами, невесомо и легко, провел всей ладонью, задевая соски и наслаждаясь хриплыми полувздохами. Поддался желанию и впился в шею, оставляя багровый засос с окантовкой из следов зубов. Йен протягивает руку, втиснув ее между телами: — Давай помогу, — произносит Эйб, а в висках у Йена глухо стучит, и он не хочет ничего понимать. Эйб действительно помогает: стягивает кофту с Йена, а затем он сорвал штаны весьма грубо, и они зацепились на уровне колен, но Эйб таки отшвырнул их и, пока снимал свой красный свитер, Йен стаскивал его черные джинсы, которые впоследствии валялись на кровати, пока не сползли на пол. Как исчезло нижнее белье, никто из них не обратил внимание. Возможно, сняли вместе с остальной одеждой. Йен больше не стеснялся — растворился в желании и решил отдаться ощущениям, пустить все на самотек. В паху тянуло нещадно. Пришлось собрать силу воли, чтобы не взять все в свои руки и не толкнуть Эйба нахрен на эту чертову кровать, не оседлать бедра и не выговорить "трахни меня, черт тебя дери". Он бы никогда не решился это сделать. Это все Эйб. Йен ахнул, когда кажется-лучший-друг впечатался губами в ямочку между ключицами и стал вылизывать там все языком. Йен позволит все, стоило только попросить — позволит прикасаться там, где нельзя другим, целовать до звездочек в глазах, заниматься с собой диким сексом. — Что-то не так? — прошептал Эйб, невесомо касаясь губами уха. Все "не так". — Хочешь, чтобы это был Дункан, да? — так развязно. — Если хочешь, можешь представить, что это он полез к тебе рукой туда, — Эйб сжал стоящий член, и Йен зажмурился. Чувство, будто он шлюха. Йен никогда не думал, как он выглядит со стороны таким, со стоящим членом, что гвозди забивать можно, и с поджавшимися яичками. "По-блядски", — подсказал внутренний голос. Йену казалось, что он проводил в мыслях очень много времени. И лучше бы он не думал. — ...ты создан, чтобы быть оттраханным, — что Эйб сказал до этого, Йен не слышал. Однако обрывок фразы отпечатался в мозгу, цепляясь под корку мозга. — Да-а-а, — бездумно. Йен откликался на автомате, разум был не с ним, тело жило своей жизнью, и об этом говорили руки и ноги, которые не слушались, заплетающийся язык, жар и головокружение, словно Йен был на карусели. Йену плевать, как это будет, хотя ничего еще не начато, но лучше бы он кончил и это все завершилось. Верука не поймет, и это единственное, что беспокоит Йена. Вообще никто не поймет, но Верука... Она сама как-то проболталась, что влюблена в Эйба. Некрасиво получается. Эйб жестко дрочит Йену, оглаживает головку, задевает щель уретры. Эйб разозлился. Йен уверен, если заглянуть тому в глаза, то никакой заботы в них не будет. Йен развел ноги шире, Эйб поцеловал глубоко, лаская языком небо. От близости все мутится. Так жарко. Йен тянется к нему и проводит по голому торсу, перешел на правое плечо, а второй рукой спустился вниз к животу. Член тяжелеет и Йен проводит языком по внутренней стороне нижней губы, отмечая, что искусал ее, даже не заметив боль. Эйб дышит часто и неглубоко, надрывно, с почти хрипом. Пальцы Эйба жесткие. Но несмотря на это, он старался быть нежным и, тщательно их смазав, аккуратно растягивал тугой проход, массируя. Второй палец вошел на удивление легко, а Йен перестал дышать. Неприятные тянущие ощущения внизу, он не знал как их описать, потому что не с чем было сравнить, он прежде никогда не чувствовал подобного. Нет, Йен не был девственником, но в этот раз по-другому, не так, как в прошлый. Третий вошел с нажимом. Эйб был терпеливым, дал время Йену, чтобы тот привык более-менее, а затем Йен услышал звук рвущейся упаковки: шелестящий, когда разрываешь резко, нетерпеливо и немного с краю, кривовато. Эйб натянул презерватив и приставил член, руки Йена оказались у того на шее и сцепились вместе, обхватывая Эйба в кольцо. Эйб подхватил Йена под поясницу, притягивая ближе. Йену страшно от самого себя и своих желаний. Мышцы раздались неохотно, когда Эйб надавил головкой и она наполовину вошла. Йен глубоко вдохнул, а когда головка зашла полностью, зашипел. — Та-кой уз-кий, — простая фраза далась Эйбу плохо, своим лбом он уткнулся в лоб Йена, который ничего не соображал. Йен перевел дыхание, Эйб остановился, чтобы дать ему привыкнуть. А потом двинул бедрами, увеличивая скорость. Больно. Достаточно больно, чтобы закричать, негромко, но все же. — Прости. Эйб вдалбливается, у Йена внутри не кровь, у него бензин, который, по-видимому, горит. Йен подается с хрипом назад, когда Эйб задевает простату, и становится очень приятно, мышцы перестали болеть и трение внутри стало доставлять удовольствие. Йен дрожит всем телом, но насаживается до предела, пока ягодиц не коснется нежная кожа другого человека: стон сорвался с губ обоих в унисон. Йен ничего не контролирует; сил стонать нет, только выть, а Эйб нежно любит его, не трахает. Это можно было бы назвать занятием любовью, не будь так мерзко у Йена на душе. Ко дну. Он идет ко дну. На коже останутся следы от укусов, засосы, синяки. Это могут увидеть на тренировках, или в университете кто-нибудь из одногруппников, но плевать как-то. Он на дне. Теперь на дне. Эйб обхватывает член Йена, проводит вдоль всей длины, заглядывает глубоко в глаза, оглушительно стонет. Йен кончает следом, выгибаясь, в позвоночнике немного хрустнуло. Йена вывернуло оргазмом, и ни хрена это не отрезвило по закону жанра, ни хрена. В коленях ломит, как у старика, и Йен засыпает. Эйб свалился рядом, скатившись с обмякшего тела Йена. Они оба в сперме. Ее запах резкий, раздражает рецепторы в носу, но в сон клонит очень сильно, и помыться не получится. Он не сможет вынырнуть и подняться. Он на дне.