Йен завернулся в одеяло и повернулся на другой бок, матрац под ним тихо заскрипел.
— Настолько трус, что страшно выйти на кухню, да, Йен? — прошептал он сам себе. Сна ни в одном глазу, но лучше бы он заснул и не проснулся, пока Эйб не уйдет.
В комнате совсем не холодно. На коридоре — тоже. Йен ступал по линолеуму крайне осторожно, на носочках, будто боясь спугнуть то, к чему шел.
— Доброе утро, — Эйб не был гением, но все-таки понимал, что лучше сделать вид, будто этого всего не было. У него была слишком неловкая поза, когда он стоял у плиты и делал яичницу, постоянно переносил вес с одной ноги на другую и смотрел куда угодно, только не на Йена (скатерть на столе была и правда интересная, особенно тот цветок. Розовый). — Будешь есть? — Эйб кинул взгляд украдкой и сразу же перевел его, рассматривая обои на заднем плане. Его брови нахмурены, и он вот-вот искусает губы до крови.
Йен не то чтобы не любил людского общества, а просто... не умел поддержать беседу. Особенно ту, которая с подтекстом. Он смущен и немного зол на себя: если бы у него было достаточно психологической гибкости, чтобы пустить все на самотек и притвориться, что все нормально. Он не может вот так сгладить эту ситуацию каким-нибудь бредом в ответ.
Только Йен увидел омлет, сразу закрыл глаза, подавляя рвотный позыв.
— Н-нет, я в по... — эта фраза становилась привычкой, а Йен не может ни за чем уследить. — Не голоден.
"Я в порядке" — эти слова могли быть номинированы на звание тупейшей вещи, которую можно сказать человеку, когда он отлично понимает, что они пиздеж на постном масле. Эта фраза вырвана из какого-то контекста и вставлена сюда не к месту. Вот и все.
— Ну, ладно, — Эйб никогда бы не согласился и все равно заставил Йена поесть. Он же много тренируется. А Йен бы доковылял до университетского сортира и проблевался. Он не может питаться жирной пищей. Так было уже он не помнил сколько. Традиция, что ли.
Возможно, стоит об этом поговорить и все разъяснить, но его часть (большая) считает, что нужно просто проигнорировать всю ситуацию, а меньшая разрывает все, поднимая внутри бурю.
Сексом дружбу не испортишь. Только все хорошее, что было в ней.
— Я полетел! — натянутая улыбка, натянутые движения тела Эйба, будто тот струна, тоже, к слову, натянутая. Хлопок двери, щелчок замка.
Телефон завибрировал, и Йен в неведении берет его с тумбочки в прихожей. У Дункана новая фотография в профиле.
На фото Йен, катающий новую программу. Запечатлен момент, когда он наконец совершает тройной аксель безошибочно. Красиво.
Йен выпускает с руки телефон, и тот падает на пол с треском стекла, который Йен, что странно, слышит четко. Захотелось, чтобы он выпал из ладони, потому что этот момент тоже красивый.
Но момент, когда он сорвался и судорожно стал запихивать вещи в чемодан — не очень.
Майки, штаны, футболки, плащ, все, что попадется под руку, ноутбук и зарядка. Разбитый айфон лежал в коридоре на полу, Йен застегнул замки. Он собрал все документы, не хватало только медицинского полиса и страховки. Они в его шкафчике, в раздевалке, он оставил их там после тренировки, когда посещал врача. Стоило их забрать, но было не до этого.
С чемоданами по метро не поездишь. Несмотря на то, что состояние было сонным и непонятным, мутным, Йен по-быстрому оделся, взял карточку для метро.
Сегодня он впервые наблюдал за своим окружением со стороны. Его одногруппники разбились на компании и общались друг с другом, шумно, но была полная гармония. И Йен почему-то теперь не мог представить себя рядом с ними. В эту идиллию он не вписывался.
Он проморгался, надеясь прогнать сонливость, но, в очередной раз сомкнув веки, продержал глаза закрытыми с минуту и понял, что так только больше клонило в сон.
За окном деревья, потерявшие половину желтых листьев, последние улетающие птицы, карканье ворон и мелкий дождь. Мягкая земля, застеленная голыми кустарниками и ковром из тех же самых листьев, разделенная на тропинки и рассеченная дорогами асфальта — есть в этом своя романтичность. Никаких людей, никого вокруг, все на работе или учебе — все заняты.
— Ик! — это было так неожиданно, что Йен обхватил горло рукой, так неприятно резанул воздух дыхательные пути.
Наверное, кто-то вспоминает.
Йен прокашлялся и задержал воздух. Кажется, это помогало от икоты.
Не помогло, и он потянулся к сумке, чтобы достать бутылку воды. А потом он подумал, какого черта он сидит на парах, когда это все равно не даст никаких результатов.
Йен шумно собрал все вещи и сгреб их в рюкзак и под удивленные взгляды одногруппников и возмущенные возгласы "Мистер Грин, что вы себе позволяете!" преподавателя, широко печатая шаг, покинул аудиторию.
Икота не хотела проходить ни на улице на свежем воздухе, ни в вагоне метро, где было весьма душно, ни даже в спорткомплексе, где веяло прохладой.
Кто-то очень настойчиво вспоминает.
— Йен? — подошел тренер к лавочке, на которой сидел Йен, наблюдая за детьми, которые резвились на льду. — Ты чего тут? Тренировка только через часа два.
— Вещи со шкафчика забрать хотел. Зашел глянуть, как дела у младшей группы, — из интереса, — он икнул.
— Ох, да все у них классно, — мужчина искренне засмеялся.
— Это здорово, — кивнул Йен. — А... Как там у хоккеистов?
— Каких?
— Там, где Дункан, — он остановился, пытаясь вспомнить фамилию, указанную в профиле в инстаграме. — Дункан Бишоп.
— Да нормально у них все, соревнования с сильной командой скоро, — тренер глядел вдаль, но Йен знал, что он таким образом следил за всем катком, чтобы предупреждать и делать замечания детям, если те неправильно что-то делали и могли свалиться с коньков. — А что?
— Да, нет, ничего, — Йен встал. — Я пойду тогда?
— Конечно. А тренировка сегодня?
— Я не смогу придти. Завтра буду как штык.
— Смотри мне, — мужчина сузил глаза. — Не выступишь на соревнованиях так, чтобы у всех челюсти поотпадали — не знаю, что сделаю, — пригрозил он.
— Знаю-знаю.
~
Документы, как и ожидалось, были в шкафчике, в папке. Еще там была пара коньков, запасные штаны и футболка.
Йену полгода назад стукнуло двадцать, и он, вроде как, является типичным представителем нью-йоркской молодежи.
"Интересно, как бы Эйб поступил, узнав, что у него анорексия?" — Эйб тоже представитель этой самой молодежи. Он пробовал даже кокаин и мет, Йен же не пробовал ничего крепче вина. Он не видел ничего веселого в таком времяпровождении. И, вроде, он вегетарианец, курит он крайне редко, пил только по праздникам шампанское, которое все с улыбкой называли "шипучкой для разогрева", занимается спортом, но тем не менее,
умирает он, а не парящийся ни о чем, прожигающий жизнь Эйб — нет. И Йен рад. Не то чтобы он хотел умереть, просто рад, что Эйб живой-здоровый.
В конце концов он привык.
"Ты просто пиздецки пьян, но мне это нравится!" — впервые сказал Эйб, когда Йена вынесло с одной бутылки пива.
~
По-нью-йоркски прохладный осенний ветер колыхал прозрачную органзу, врываясь потоком в комнату через открытое окно. Йен собирал по квартире все свои вещи, которые не заметил утром, слишком перевозбужденный, сметающий все в одну кучу. Одежду пришлось достать из сумки и запихнуть ее туда снова, перед этим сложив вчетверо, чтобы не помялось.
— Что ты делаешь? — испугано-удивленно прозвучал вопрос, так отстраненно, будто из другого измерения, но таки звуки дошли до ушей сквозь толщу нескольких пространств — настолько неестественно и странно, неожиданно.
Йен не смог ответить, даже не понял, почему звук не выходил из голосовых связок, а потом дошло — он задержал дыхание.
— Собираюсь, — сбивчиво произнес он и поправил рукой челку, которая то и дело лезла в глаза и щекотала веки.
— И куда же? — Эйб оперся о косяк двери в йенову комнату и скептически осмотрел аккуратно стоявший около Йена багаж.
— Я, — пальцы на ногах поджались сами собой. — К родителям, — просто ответил он.
— То есть, трахнул меня, а теперь к родителям валишь, да? Вот так просто? — Йена подкосило, в горле пересохло.
— Нет.
— Не пизди.
— И это ты меня трахнул!
— Ты на меня накинулся, ты не остановился, когда было можно, и ты, — Эйб указал пальцем прямо на Йена, — стонал громче.
В животе свело что-то тугое и ноющее.
— И нет мне оправдания.
— Что ты несешь?! Я по тебе с младшей школы сохну, блядь!
— Что?
— Я люблю тебя...
— Что?..
— Сколько мне еще страдать? Почему ты не хочешь быть со мной? Тебе приятно видеть, как я страдаю по тебе?.. — в глазах столько боли. — Йен?
— Что?
— Поцелуй меня.
— Я не могу.
— Почему, блять? Я мерзкий такой?
— Нет. Потому, что мы не можем быть вместе, Эйб, — потому что Йену
надоело рано вставать в надежде на хороший день, потому что Йену
надоело ложиться спать в надежде, что он выспится,
надоело, блядь, ждать ответов от самого себя,
надоело задаваться вопросом "Чем я стал?" все чаще. — Прости меня. Я бы обязательно дал тебе шанс.
— Так дай. Почему нет? Просто. Поцелуй. Меня.
— Хватит, — еще немного, и Йен заревет. Кинется обниматься с Эйбом и будет рассказывать, как же все хуево, что он сдохнет и ничего у них не выйдет.
— Йен...
— Хватит! Убирайся!! — лучше пусть он ненавидит. Йен выдержит, не так уж и долго терпеть.
Эйб криво улыбнулся, оттолкнулся от косяка и медленными шагами направился в коридор. Зашуршал одеждой и молча, ничего больше не сказав и не попрощавшись, громко хлопнул дверью.
Теперь Йен мог позволить себе стукнуться спиной о стенку и медленно сползти на пол, уткнувшись в локти: плакать не было сил.
~
Йен выскреб себя из машины и заплатил водителю за проезд, когда тот помог вытащить чемоданы из багажника.
Он потянул носом отравленный бензином воздух и закинул лямку спортивной сумки себе на плечо, таща за ручку чемодан, который то и дело подскакивал из-за неровностей асфальта или маленькими камешками под колесами.
