〄〄〄
Пища имеет скверный привкус, как и всё в этом сыром и разваливающемся месте, она отдаёт затхлостью и отчаянием. Гарри вовсе не удивляется выражению на лице Найла, пока тот, уперевшись в одну точку в пространстве взглядом, методично пережёвывает. Кадык на горле дёргается, когда он проглатывает еду, и в лёгких движениях лицевых мышц можно заметить отвращение, но оно растворяется раньше, чем превращается в гримасу. — Сегодня ужин не очень, — Мэтт тяжело опускается на стул. Пластик скрипит, а глубокий уставший выдох местного доктора вторит ему. — Мне кажется в этот омлет попало протухшее яйцо. Ну, если судить по запаху. — Или ваш повар просто идиот, — смеётся Саманта, садится рядом с Гарри. — Нельзя насыпать в яйца розмарин и ждать, что они станут лучше на вкус. — Так вот что это, — кивает Хоран. — Я и думаю, знакомый оттенок. Локоть к локтю, девушка касается обнажённой кожи Гарри. Он даже не вздрагивает, так естественно и привычно стало её общество. Лучезарная улыбка, полная понимания и ободрения достаётся Найлу, но рука ложится на кудри Гарри, чуть ерошит. — Как ты сегодня? И “детка” застывает на кончике языка. Она сглатывает это слово в последний момент, потому что оно принадлежит только Луи, они оба это знают. Но отношения, зародившиеся в экстремальных, смертельных обстоятельствах вдруг становятся важнее кровных уз. Гарри готов позволить Сэм звать себя деткой, слишком она напоминает его яркую, во всём безупречную родственную душу. — Всё хорошо, — кивает он. — Не видела Луи? — Кажется он на улице, — кивает Мэтт в сторону проёма в стене, из которого дует лёгкий ветерок. Дождь прошёл, оставив после себя прохладу и грязь, размыв единственное подобие дороги, что ведёт к этому месту. — Я дал ему несколько карт из запасов капитана. Что вы, ребята, задумали? В его вопросе нет других эмоций, кроме лёгкого налёта любопытства, и Гарри доверяет этому парню всецело. Не только потому что он вылечил подвёрнутую ногу в кратчайшие сроки, и не потому что он друг Саманты. Есть что-то во взгляде его карих глаз, что так сильно напоминает Лиама: та же вера в справедливость и нежелание поддаваться собственным демонам. — Мы хотим вернуться домой, — Гарри заставляет себя жевать странную еду, и произносит слова как можно спокойнее. Он чувствует лихорадку Найла рядом, его дрожь и нетерпение, его дикое желание быть рядом с той единственной, с кем Вселенная повелела быть. — В Англию, ребята? — Саманта вдруг роняет ложку, и та с неприятным звоном падает в жестяную миску. — Вы сошли с ума?! Вы умрёте! — Возможно, — тихо произносит Найл. — А вы тут выживете? А ради чего? Постоянный страх, нехватка еды и никаких условий. Вы очень быстро превратитесь в дикарей, Сэм. В его голубых глазах лёд, и Гарри понимает почему. Её слова разрывают края и без того глубокой и болезненной раны. Никто из них не верит в это путешествие домой, и Гарри едва сдерживает дрожь ужаса в теле. Но больше ничего не остаётся. — Слишком мал шанс добраться даже до побережья, — качает головой Мэтт. — И я не думаю, что суда ещё отправляются. Страна помещена в тотальный карантин. — Мы попытаемся, — сухо говорит Гарри. Ему всё больше не нравится находится здесь. Хотя никто не даёт повода для реального беспокойства, но взгляды, украдкой, исподлобья, нацеленные в спину, словно стволы автоматов, заставляют держаться в напряжении. — И что, бросите нас тут? — Громкое слово, — Луи появляется неожиданно, наклоняется над плечом Гарри, чтобы съесть его последнюю ложку омлета. — Фу, какая гадость, — морщится он. Карты, сложенные и скрученные, зажаты у него подмышкой, а деятельность и энергия бьют через край, будто он знает что-то, что разгоняет налёт серости и безвыходности, что покрыл их полностью за неделю в этом месте. Гарри тянется к этим светлым и живым ощущениям своей родственной души, будто засыхающий цветок тянется к дождю. — Сэм, если вы захотите поехать, я буду только рад, — Луи возвращает карты Мэтту. — Никто вас не бросает. Но наш друг оказался разделён со своей родственной душой, и мы не будем смотреть, как он медленно умирает здесь. — Лучше умереть снаружи всем вместе? В зубах этих тварей? — тихо спрашивает девушка, и опускает голову — она и сама знает ответ. Она поступила бы так же. — Пока есть хоть малейший шанс, пусть один на миллион, мы постараемся. Уверенность, с которой Луи произносит эти слова, восторгом разливается по венам Гарри. Он улыбается по-настоящему, возможно впервые с момента, когда этот ад разверзся. И видимо не один он чувствует душевный подъём — Найл поднимается с места, чтобы в следующую секунду сжать друга в объятии. Они не боятся, что их поймут неверно, они не скрывают своих чувств. Потому что каждый следующий день несёт на себе печать приближающейся смерти — слишком мало времени осталось, чтобы жить. — Хорошо, — улыбается Мэтт. — Я отосплюсь и мы обсудим то, что ты придумал, если не против. Участвовал в ночной вылазке с парнями, устал, — он поднимается из-за стола, скрепя пластиковым стулом, с благодарностью кивает Саманте, которая забирает его грязную миску, вкладывая её в свою. — Вам с Элизабет стоит всё хорошенько обдумать. Может быть наши английские друзья правы, и в этом месте действительно нет будущего. Она кивает, тоже поднимается, спрашивает у Луи, будет ли он обедать. Гарри вновь погружается в свои мысли, медленно утопая в трясине сомнения и страха. Вдохновляющее мгновение прошло, и реальность напоминает о себе серыми, полуразрушенными стенами, а также запахом отвратительного омлета. Уже у двери Мэтт оборачивается, блуждает неуверенным взглядом от Саманты к Луи, скользит с Найла на Гарри. Ребята замирают, готовые услышать то, что он никак не решается сказать. И когда его тёмные, тёплые глаза возвращаются к девушке, он наконец произносит: — Не распространяйтесь пока о своём решении уехать, — он кивает своим же словам, и тихо добавляет, прежде, чем закрыть за собой дверь. — От греха подальше. Колкая волна испуга прокатывается мурашками по телу Луи и ледяной иглой страха впивается Гарри в сердце.〄〄〄
Теперь, чтобы увидеть ад, нужно всего лишь осмотреться вокруг; выглянуть за металлические прутья решётки и взглянуть на страну — смерть и разложение, дикая жажда чужой плоти, вот что стало реальностью. Гарри считает, что это самая настоящая преисподняя. Но именно туда они и собираются отправиться, оставив это место позади. В лапы кровожадным монстрам. — Это слишком рискованно, — качает головой Лиам, разглядывая карту, расстеленную перед ним Луи. Красным маркером на ней обведены все многолюдные места, а нежный голубой цвет указывает безопасные, как считает Мэтт, маршруты. — Тут два дня пути, при условии, что ничего непредвиденного не произойдёт. — Оно произойдёт, Лиам, — прерывает его сомнения Луи. — Обязательно произойдёт. У нас сломается машина, мы попадём в засаду к людям, нарвёмся на инфицированных. Тысячи вариантов того, что превратит эти два дня в месяц. — Мы не сможем выжить там целый месяц, — Найл сжимает голову руками и ловко прячет взгляд от друзей. Гарри не уверен, но возможно тот чувствует вину. — У нас нет такой подготовки. — Нет, — соглашается Луи. — Поэтому всё будет зависеть от скорости. Чем быстрее мы преодолеем этот путь, тем больше будет шансов, и я уверен, всё получится. Ни, хватит хвататься за голову, мы все знаем, ты хуже Гарри, когда дело касается драм, но сейчас ты нужен мне серьёзным. — Я серьёзен, — тяжело вздыхает тот. — Я очень серьёзно уверен, что мы все там подохнем. Улыбку на своём лице Гарри замечает только когда Луи поворачивается к нему и тоже мягко улыбается. Найл ворчит и предрекает смерть, но покорно поднимает взгляд от пола и смотрит на друзей. Его манера видеть во всём плохое сейчас успокаивает, даёт понять, что друг в порядке. Они все в порядке и готовы к этому путешествию. Внутри больше нет страха; он не сковывает конечности, не превращает пальцы в лёд, не заставляет сердце пропускать удары. За прошедшую неделю Гарри смог подавить его настолько, что остался лишь тихий шёпот глубоко в подсознании. Старая электростанция подарила передышку, позволила остановиться и оглядеться. В хаосе зарождающегося безумия им повезло остановиться и увидеть проблему со стороны, из безопасного места. Но за неделю ситуация не улучшилась, напротив, новости совершенно перестали поступать из внешнего мира. Каждая вылазка заканчивалась неудачей — военным ещё ни разу не посчастливилось встретить других выживших. Найл первым признал, что страна обречена. Он был тем, кто сильнее всех хотел оказаться под боком военных, и стал тем, кто раньше остальных принял безвыходность данной ситуации. Они оказались в тупике, и выход, найденный Томлинсоном, единственный возможный. Приятный негромкий голос Луи продолжает журчать. Гарри думал, что следит за рассказом, но неожиданно осознаёт, что пропустил большую его часть, задумавшись обо всём, произошедшем за неделю, и, резко встрепенувшись, заставляет себя внимать словам своего парня: — …это не выглядит сложно, — Луи водит пальцем вдоль цветных линий, обводит нарисованные им же знаки. — Но всё упирается в скорость. И, конечно же, на волю случая. Любая оплошность, задержка, любая неожиданность на дороге будут стоить нам жизни. — Что говорят девушки? — Лиам трёт переносицу пальцами, будто дужка очков натёрла кожу. Жест выдаёт волнение и неуверенность. — Они едут с нами? — Нет, — качает головой Луи. — Саманта и Элизабет остаются тут, на попечении ребят. Мэтт перехватывает взволнованный взгляд Пейна, и в их, так похожих глазах, тёмных и ясных, отражается безмолвный разговор. Защитники по природе, они понимают чувства друг друга, и Мэтт кивает, без слов, только выражением лица даёт понять, что позаботится о девушках. Лиам принимает его негласное обещание. — Я завидую вам, парни, — вдруг произносит военный доктор. На непонимающие взгляды он отвечает лёгким, почти безразличным пожатием плеч. — Скорее всего, мы умрём тут, как крысы в подвале: однажды сбившиеся в кучу инфицированные набредут на это место, и нам не хватит патронов на всех. Или же, Найл верно подметил, деградируем и превратимся в дикарей. — Тогда поехали с нами? — зовёт его Лиам. — Что останавливает тебя? — Верность моей стране. Короткий ответ, содержащий так много. Гарри восхищается этим парнем: его умением держать отчаяние и одолевающие сомнения под контролем, его верой в людей и режим в такой безнадёжной ситуации. — Тогда позаботься о девушках, — Лиам сжимает его плечи, судя по горящим глазам, восхищённый не меньше Гарри. — А ты довези своего друга до его родственной души в целости, — парирует Мэтт. Он оглядывает всех собравшихся ещё раз, чуть кивает собственным мыслям. — Верю, что вы справитесь, ребята. Я поговорю с капитаном утром: мы соберём вам провизию и доставим до вашей машины. — Проблем не будет? — напряжённо интересуется Луи. Его недоверие к окружающим не проходит, и только Мэтта он смог подпустить. Гарри всё ещё чувствует стальной обруч предубеждения, когда тот говорит с капитаном или другим членом команды. — Кэп полностью вас поддерживает, — уверяет врач. — Вы не связаны армейской клятвой и даже не просто гражданские, вы туристы, и точно ничего не должны Штатам. Поэтому он посчитал своим долгом помочь, и теперь, когда вы решили уйти, отпустить. — Спасибо, — искренне благодарит Луи. Они покидают комнату, задувая свечи одну за другой, шелестя картами. Помещение оказывается озарено слабым, призрачным светом, — лунные лучи просачиваются сквозь щелястые разрушенные стены. И Гарри надеется, что каждый их шаг ведёт наружу из западни, в которой они оказались. Он верит в принимаемые Луи решения.〄〄〄
Глаза у Луи голубые-голубые, подобны летнему небу во Франции. И они так близко, что Гарри может различить каждую точку зелени в радужке, каждую тёмную ресничку, обрамляющую веко. От него пахнет корицей и шалфеем, но чем ближе любимые губы наклоняются к лицу Гарри, тем отчётливее он различает другой запах, скрытый за этим благоуханием. Луи пахнет тленом и торфом. Сладкое касание губ, такое привычное и родное, необходимое и неотъемлемое, словно дыхание, втягивает Гарри в поцелуй. Нежный, вязкий. Руки сами скользят по твёрдой груди Луи, а где-то в голове всё ворочается мысль о том, что это запах не его пары. Это новый, незнакомый запах. Неприятный. Внезапно Луи кусает его, чуть зажимая нижнюю губу между зубами. Гарри извивается и хнычет, сжимает пальцы в кулаки, чтобы оттолкнуть. Он не в настроении для грубых игр, но Томлинсон лишь рычит в ответ. Рычит, словно животное. Страх алыми стежками прошивает всё тело Гарри, но не успевает затмить разум — приходит боль. Луи сжимает зубы на его губах, и Гарри чувствует, как лопается под давлением нежная кожа, как солёная, горячая кровь льётся в горло. Тело выгибается инстинктивно, и удары один за одним обрушиваются на Томлинсона, но тот будто не чувствует боли. Зато её ощущает Гарри, каждой клеточкой своего тела. Он кричит, пытаясь оттолкнуть мучителя, и с ужасом чувствует, что Луи начинает жевать его. ...он отталкивается от импровизированной постели и, раздирая слои облаков, разгребая упругие волны, выныривает из сна. Задыхаясь садится на постели. Луи спит рядом, тревожно хмурясь во сне, на выстрелы и крики, что доносятся из дальнего крыла электростанции.