〄〄〄
В окно льётся послеполуденное солнце. Линии электропередач, бесконечные полосы проводов, тянутся вдоль пути много миль кряду. Гарри смотрит на них сквозь прикрытые ресницами веки, слушает гудящий в них ток, абстрагируясь от звуков внутри автомобиля. Рука Саманты в его волосах, ласкает так, как ласкал бы Луи. Девичье бедро, затянутое грязной джинсой, прижимается к ноге. Но она не его родственная душа, она не Луи. И становится неважно, что она тоже потеряла любимого человека. Её боль выглядит незначительно в сравнении с чувствами Гарри. Да и как вообще можно приравнивать потерю родственной души к едва зародившемуся чувству? В груди пустота соизмеримая размерами с самой Вселенной. Гарри кажется, что туда затягивает солнечный свет, тепло, разговоры друзей, а главное — чувства и мысли. Машина трясётся и подпрыгивает на отвратительной, заброшенной дороге, и каждый толчок проходится по нервам. Гарри выворачивает наизнанку. Ему хочется покоя, но глубоко в душе он знает — даже полная неподвижность и беспамятство не избавят его от ужасного чувства внутри. Любой, потерявший свою пару, испытывает это. Избавлением может стать только смерть. Но верные друзья не позволят ему умереть. Гарри прячет злость в себе, делает вид, что спит — он не в силах разговаривать с ними. Ему кажется, что Лиам предал их, несмотря на благодарность, которую испытывал к другу Луи, когда тот не позволил открыть двери, накрыв панель рукой. Но вместе с Луи позади остались причины жить, желание быть человеком и продолжать путь. Гарри сжимает пальцы в кулаки — напряжение сковывает его тело, и кажется внутри гудит тот же ток, что в сопутствующих их пути проводах. — Как он? Лицо Лиама посеревшее от усталости, шея и плечи вымазаны в грязи — она перемешалась с потом и скаталась тёмными хлопьями. Он интересуется о самочувствии Гарри у Саманты, а в ответ хочется послать его подальше. Засунуть полный сочувствия вопрос между зубов и врезать кулаком хорошенько. Гарри игнорирует свою злость и участие друга, продолжая делать вид, что спит. — Вроде он заснул. — После такой истерики сон нужнее всего, — грустно добавляет Элизабет. Гарри не испытывает стыда за свою слабость: за долгие часы слёз, за попытки уговорить друзей вернуться — не оставлять Луи там или оставить Гарри вместе с ним. Они все измучены случившимся, но только он будет жить с ощущением невосполнимой утраты, с чувством, когда имел, но не смог удержать. Ничто никогда не залечит эту рану. Ему и правда нужно было остаться со своей родственной душой. Он мог бы дождаться, когда Луи потеряет над собой контроль — несколько минут агонии, но потом они были бы вместе. Пусть и жалким подобием людей. — Я сверну на следующем съезде, — предупреждает Лиам. — Там есть заправка. Его палец с грязным ногтем стучит по стрелке, указывающей на уровень бензина. Элизабет приподнимается, чтобы дотянуться до карты, лежащей между Лиамом и Найлом. Последний слишком увлечённо терзает радиоприёмник, чтобы помочь другу. — Оно к чертям сломано или что? — зло восклицает он, и тут же испуганно замолкает, боясь потревожить Гарри. — Я не могу поймать ни одну передачу. — Скорее всего дело в местности, — неуверенно произносит Саманта. — Слишком далеко от цивилизации. Луи потому и выбрал эту дорогу. — Не говори о нём, — зло бросает Гарри, больше не пытаясь делать вид, что спит. Он выпрямляется на сиденье под удивлённые взгляды друзей. В машине застывает напряжённая тишина. Рука Саманты замирает в его волосах, и сама девушка растерянно смотрит в горящие гневом глаза. — Я же не… — Просто не произноси его имени! — требует Гарри. Слишком больно — рана в сердце кровоточит, и любое слово о Луи, любое воспоминание вслух, подобны крупинкам соли на лишённой кожи плоти. — Если бы трансляции были, мы давно поймали бы нужную волну, — Гарри вновь откидывается на сиденье и продолжает безразличным голосом, будто они не застряли посреди этой эпидемии, будто всё происходит не с ними. — Но страну поглотил хаос. Военные не врали. Найл выключает приёмник и отворачивается к окну, давая понять, что не потратит больше ни секунды на бесполезное занятие. Должно быть для него легче играть мудачество с толикой безразличия, чем показать свой настоящий страх. Гарри вспоминает, как они застряли на чердаке: Найл указал на Луи пальцем в пыли и сказал, что ради него стоит постараться. Теперь Луи больше нет, ради чего он должен стараться? Но Элизабет не отступает: — Ерунда. Почему ты так думаешь? Просто это не дорога в прямом смысле, а тропа сквозь холмы, опоясывающие эту часть штата. Гарри указывает на голубую линию, прочерченную рукой Луи поверх глянцевой поверхности карты, а потом большим пальцем за спину, в окно. — Сейчас мы практически на вершине одного из холмов. Если бы сигнал был, мы бы поймали его. — Ладно, хватит, — прерывает его недовольство Лиам. — Я сворачиваю. Теперь глядите в оба, на заправке могут быть люди. — Не называй этих тварей людьми, — тихо произносит Найл. В его голосе Гарри чувствует отголоски ненависти. Пусть не такой сжигающей, как в собственной душе, но очевидно, что потеря Луи далась и ему тяжело. Машина заваливается на бок, но Лиам крепко держит руль. Впереди пологий склон, торчащие из земли пни и остовы деревьев, которые он мастерски объезжает, а также мелкая поросль осин. Они стучат в стёкла машины, царапают металлические бока тонкими ветками. Самые невезучие погибают под резиной колёс. На заправке пахнет пролитым бензином. Неоновая вывеска “открыто” горит, несмотря на яркое дневное солнце. Лиам останавливается, но глушить мотор не спешит. Они осматриваются в поисках движения, но пейзаж статичен: невысокие топливораздаточные колонки, блеск солнечных лучей в стёклах окон, потрескавшийся нагретый асфальт. И только у дальнего заправочного автомата чёрный мотоцикл, слишком дорогой для этого обшарпанного места. — Не вижу ничего подозрительного, — говорит Лиам. Найл перехватывает его руку, тянущуюся к ключу в замке зажигания. — Подожди ещё, — нервничает он. — Уверен, они просто прячутся, но стоит нам покинуть машину… — Да хватит! — отрезает Гарри и открывает дверь. В салон проникает горячий воздух, запах раскалённого летнего дня. Гарри выпрямляется, только теперь понимает насколько затекли его длинные ноги в узком салоне автомобиля. В окружающем пространстве ничего не меняется: толпа заражённых не несётся из-за угла облупившегося здания, чтобы сожрать его, лишь Лиам всё-таки глушит мотор. — Давайте освежимся, зайдём в туалет и, если там ещё что-то осталось из съестного, прихватим это с собой, — Лиам покидает машину и кивает на магазинчик с неоновой надписью. — Дурная идея — идти внутрь, — Найла не покидает его неизменный скептицизм. — Я разберусь с баком, и вновь запрусь внутри, а вы гуляйте, если так жаждите. Только не позволяйте сожрать себя. Гарри не слушает его глупые наставления — они не уберегли Луи. Вместе с ним растворился и страх смерти или боли. Теперь и то и другое выглядит, как желанное освобождение, и только внимательные глаза друзей мешают его достичь. Чёрный металлический бок мотоцикла блестит в свете солнечных лучей, и, глядя на него, Гарри вдруг ловит безумную мысль за хвост, в мгновение превращает её в идею, готовую к исполнению. Пружинящим шагом он направляется к магазинчику, без страха открывает дверь. Никто не бросается на него из прохладного сумрака, не пытается вгрызться в лицо. Внутри царит тишина, и только усердный, непрекращающийся гул холодильника для мороженого не позволяет ей стать абсолютной. — Эй! — кричит Гарри. — Есть кто-нибудь? Саманта тут же оказывается рядом, испуганно тянет за футболку назад. — Тише, Гарри. — Тут пусто. Он смело проходит внутрь, только чтобы избавиться от её навязчивой заботы, но девушка следует за ним. В магазинчике прохладно, по прилавку разбросаны мелкие монеты, в холодильниках пусто — спешка, с которой покидали это место, на лицо. Гарри не стесняясь перебирает длинными пальцами открытки на белой стойке, а Саманта, всё ещё испуганно оглядываясь, набивает сумку остатками товаров, которые не унесли до неё. — Давай поторопимся и свалим отсюда? — просит девушка. Гарри оставляет её слова без ответа. На какое-то время он оказывается заворожен царящим вокруг беспорядком. С потерей Луи стремление вернуться домой исчезло и теперь на смену пришло другое. Удивительное и пугающее. Найти своё место в этом загнивающем мире. Кто они? Откуда пришли и куда направляются? Не ощущая больше Луи частью себя, Гарри меняется. Разум жадно ищет спасение от боли и оправдывает творимое вокруг безумие. Нет ничего страшнее, чем смириться с тем, что смерть Луи всего лишь глупая случайность. Наваждение подобно туману — наползает внезапно, затуманивая рассудок, скрадывая окружающую реальность. Гарри трясёт головой, прогоняя его, и уверенно обходит прилавок. С внутренней стороны полно коробок и ящичков, забитых до отказа автомобильными деталями и другими, неизвестными Гарри предметами. Не теряя больше времени он открывает всё, что попадается под руку, и не найдя искомого, отбрасывает в сторону. Шум от собственных действий не смущает его — страх перестал кусать Гарри за пятки. — Что ты делаешь? — спустя всего минуту не выдерживает Саманта. Она подходит ближе. Сумка оттягивает лямку на плече, набитая конфетами под завязку. — Кое-что ищу, — отмахивается Гарри. — Что именно? Она не отстанет, понимает для себя Гарри, поэтому не гладя ей в глаза невзначай бросает, будто её это и вовсе не касается: — Я ищу ключи от мотоцикла. Хочу вернуться обратно к Луи, — и предвосхищая её возражения повышает голос. — Это моё решение и ни ты, ни кто-либо из них, — он кивает головой в сторону приоткрытой двери, — не имеет право голоса. Шлепок по щеке, звонкий и болезненный, поворачивает его непомерно отяжелевшую голову влево. Только после этой отрезвляющей пощёчины Саманта начинает говорить. И лучше бы она молчала. — Нам всем небезразлична твоя судьба, но обещание ты дал ему, — жёстко чеканит она. — Луи просил тебя вернуться домой, позаботиться о его семье, прожить свою чёртову жизнь достойно за вас двоих! Разумом Гарри понимает, что она права, но сердце не может принять эту единственную в его реальности истину — он не может вернуться домой без Луи. Продолжать жить, забыв, что далеко за океаном, на другом континенте твоя родственная душа не жива и не мертва. — Сэм, — осторожно подбирая слова пробует достучаться до неё Гарри. — Я больше не чувствую его, но знаю, что он не мёртв. Мы поспешили, поторопились бросить его там, но я знаю, шанс ещё есть! — Какой шанс, Гарри? — Болезнь, эта странная инфекция, она не могла убить его душу. Ведь тело же она не убивает. И я верю, где-то внутри, за всем этим безумием и адским голодом заперт мой Луи. И я хочу помочь ему! — Гарри, ты ошибаешься, — устало говорит она. — Я видела своими глазами, как Скай загрызла своего собственного соулмейта. Инфицированные перестают быть людьми. Все связи, даже такие крепкие, как душевные, рвутся. Тебя там ждёт только смерть, пусть и от его руки. — А даже если смерть, — злится Гарри. — Я хочу её принять! Тебе не понять, какого это — потерять человека, которого любишь больше жизни. — Заткнись, Бога ради, Гарри! — вдруг взрывается она в ответ. —Если не хочешь, чтобы я врезала тебе ещё раз! Их спор прерывает вскрик Лиама. Лишь секунду Гарри смотрит в красное от злости лицо Саманты, а потом срывается с места. Они оба выбегают из магазинчика, как раз чтобы увидеть друга на коленях, на горячем от солнца асфальте. Пальцами он цепляется за футболку в районе сердца, и хватает ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. — Инфаркт? — неверяще шепчет Саманта. Диагнозов Гарри не ставит, тем более на расстоянии. Он просто подбегает к другу, пытаясь поднять всю его мощную, тяжёлую фигуру на ноги и дотащить до машины. — Найл! — кричит он, и блондин тут же появляется рядом, подхватывает Пейна под другую руку. — Что с ним? Ты же врач! — Откуда я знаю?! — огрызается тот. — Это точно не симптомы зубной боли! — Рядом с ним никого не было, я видела, — тараторит Элизабет, пока они загружают Лиама в машину, а тот отчаянно пытается что-то сказать. Сквозь суету и панику Гарри вдруг оглушает рёв мотора. Он оборачивается, почти не замечая боли от стиснувших его руку пальцев Лиама, и успевает заметить напряжённую фигуру в кожаной куртке и тёмном мотоциклетном шлеме. А потом незнакомец срывается с места, выезжает на просёлочную дорогу, по которой они приехали, и подняв непроницаемую стену пыли, исчезает из виду. Лишь шум его мотоцикла ещё какое-то время доносит до них ветром.Часть 8
28 июля 2017 г. в 14:56
Войдя в дом, Луи задыхается от гнилостного запаха, который не желает исчезать даже несмотря на распахнутую дверь и выбитые окна. Летний ветер не в силах побороть аромат смерти и разложения, заполняющий собой коридоры и комнаты некогда жилого дома. Мысль мелькает против воли — лучше бы хозяева дома были мертвы, и запах шёл от их разлагающихся трупов, а не от отвратительных, демонически голодных тварей, которыми они стали. Луи подавляет эту мысль, сожалея о том, что полная теперь опасностей жизнь делает из него плохого человека, но не останавливается и даже не замедляет бега.
Вверх по лестнице. Как можно дальше от преследующего его по пятам мальчишки, чьи волосы слиплись от крови, а из горла вырывается булькающий рык. Существо предвкушает скорую трапезу — зубы щёлкают, челюсть безостановочно шевелится. На покрытом тёмными пятнами и тошнотворными волдырями лице застыло выражение мёртвого отупения.
Коридор, поворот, ещё коридор. Двери открываются и закрываются, перед глазами мелькают мебель и повседневные вещи обстановки. Когда-то они составляли чью-то жизнь, являлись каждодневной необходимостью, но сейчас лишь мусором валяются под ногами, затрудняют движение.
Луи попадает в ловушку раскиданных игрушек: спотыкается на разобранном пластиковом поезде и падает на колени, стирая ладони о ковёр. Нестройный топот ног за спиной возвещает о том, что погоня окончена — тварь на секунду застывает в дверях, и даже в темноте видно что некогда человеческий рот превратился теперь в окружённый гноящимися язвами кратер. Ужас парализует Луи.
Хрип, с которым заражённый бросается вперёд, нарушает мутную, застывшую тишину и возвращает возможность двигаться. Не задумываясь, инстинктивно, Луи выставляет руки вперёд, защищаясь.
Мальчишка воняет запёкшейся кровью и тухлым мясом, и этот запах страшнее запаха самого ада, бьёт в нос, забивает лёгкие. Луи пытается сбросить навалившееся тело, толкает коленом эту жадную до человеческой плоти тварь, но монстр не чувствует боли, не чувствует дискомфорта. Все попытки отбросить его назад проваливаются, и единственное, что может Луи — это держать его на незначительном расстоянии.
Мерзкие чёрные дёсны так близко к лицу, и челюсти щёлкают не останавливаясь, в попытке добраться до тёплой живой кожи. Неодолимость смерти сама суть этого мерзкого существа. Луи толкает в плечи, мальчишка всем весом подаётся вперёд, неистово желает впиться в чужой нос, в мягкие губы, в тёплые щёки своими грязными, обломанными о человеческие кости зубами. Борьба между ними — борьба жизни со смертью. Человека с чудовищем. Ночь замирает в напряжении, время останавливается и густеет вокруг. Вселенная уменьшается до одной комнаты в покинутом доме, до грязного ковра в детской, где Луи отчаянно пытается сбросить с себя тело инфицированного подростка.
Противостояние не длится долго — существо не чувствует усталости или страха, а Луи ощущает, как с каждым рывком вперёд этой твари в его теле остаётся всё меньше сил. Пальцы скользят по вымазанной грязью одежде, алчное, жаждущее лицо всё ближе, зубы перемалывают воздух в дюйме от Луи. Заражённый наклоняется ещё, преодолевая отчаянное сопротивление, и чтобы не дать ему вцепиться в своё лицо, Луи подставляет руку.
Боль отупляет. Не закричать удаётся чудом, когда мерзкий чёрный зев инфицированного рта накрывает кожу между указательным пальцем и большим. Зубы впиваются в мышцу. Заражённый рычит, дёргает на себя головой. Луи кажется, что в затхлом мёртвом воздухе комнаты слышно как рвётся его плоть.
Он ещё не понимает фатальности этой секунды, когда ногой бьёт подростку в лицо. Чужое тело отлетает к двери, с гулким стуком ударяется о деревянную стену. Луи отползает назад, пытается подняться, бежать дальше. Рука кровоточит и болит, миллиарды игл пронзают нервные окончания.
Саманта появляется неожиданно, заносит биту вверх и без колебания опускает на голову поднимающегося на четвереньки заражённого парня. Найл входит в комнату следом за ней, спешит к Луи, прячущему руку от его глаз, пока девушка без колебания избавляет мир от ещё одного подобия жизни, тем не менее, несущего лишь смерть.
— Ты в порядке? — голос Найла испуган, но ладонь не дрожит, когда он помогает Луи подняться.
— Бывало и лучше, — криво улыбается Луи.
— Когда мы увидели, что инфицированные бросились за вами, то успели добежать до машины, и там лежала моя бита, — девушка гордо приподнимает оружие в руке. Покрытая лаком деревянная поверхность темнеет от испачкавшей её крови.
— Ты спасла мне жизнь.
Луи хочет подойти и обнять её за плечи: хрупкую девушку, которая должна профессионально улыбаться пассажирам коммерческого рейса, а не сражаться практически в рукопашную с безумными каннибалами за собственную жизнь. Но он сдерживается, лишь благодарно кивает.
Вместе с болью распространяется понимание: его время теперь исчисляется часами, возможно минутами. Из человека Луи превращается в смертельную опасность, которая грозит его друзьям. Грозит Гарри.
На тёмной лестнице, у чернеющего проёма входной двери он спотыкается, хватается за деревянные перила повреждённой рукой. Найл поддерживает за поясницу, не позволяя упасть, но воронка леденящего чувства в груди становится всё больше с каждым вдохом. Ощущение падения в бездонную пропасть не покидает тело, и даже тёплые, заботливые руки друга не в силах удержать.
Луи даже не нужно подавлять свои эмоции, прятать их от чувствующего всё Гарри. Мгновенный укол паники растворяется в тот же момент, что и зародился. Он со всем возможным ужасом вдруг понимает, что теперь тоже заражён, и понимание этого душит любое проявление страха. Всё уже свершилось, и осознание ситуации помогает Луи понять, что он больше не боится.
На автомате переставляя ноги он выходит на улицу, ловит блестящий взгляд Гарри. В темноте почти не видно облегчения и радости в зелёных глазах, но тепло этих эмоций, будто ласковый летний ветер гладит кожу Луи. Инфекция распространяется по организму: это чувствуется в нарастающем зуде дёсен, в тонком писке в ушах. Со временем этот писк обещает перерасти в настоящую мигрень. Луи вспоминает одни из первых слов, произнесённых Элизабет — её подруга, Скай, жаловалась на головную боль, прежде чем бросилась на своего соулмейта.
Гарри пытается взять его за руку, но Луи делает вид, что не замечает его порыва. Он пытается отрицать нужду, с которой чувства Гарри тянутся к нему сквозь тёплый ночной воздух. Вместо этого Луи побуждает всех поторопиться: рассаживает в автомобиле и, стараясь не смотреть в полные непонимания глаза собственного парня, захлопывает дверь.
Так странно оказаться снаружи, когда все они готовы двинуться дальше. Быть выброшенным за борт, когда друзья всё ещё продолжают бороться с бушующим вокруг морем безумия и смерти. Скоро, совсем скоро Луи станет одной из волн этого беспощадного, кровожадного моря.
У него не припасено прощальных слов: несмотря на опасности и, казалось бы, безвыходные ситуации, в которых они оказывались, Луи искренне верил, что все тревоги однажды останутся позади, верил в их “долго и счастливо”. Сейчас Гарри плачет, и надежды на спасение не остаётся. Дело не в том, что Луи не пойдёт дальше вместе с Гарри — просто Вселенная, способная разлучить предназначенных друг другу людей не может подарить спасение.
Но будучи человеком сильным Луи накрывает холодную, дрожащую руку своего мальчика и просит его двигаться дальше. Неважно, что он не верит в успех их плана — ему необходимо вселить уверенность в Гарри, а так же нужна эта слабая иллюзия, что хотя бы один из них сможет вернуться домой.
У Гарри разрывается сердце от боли, и эта боль, увеличенная многократно, бьёт в Луи. Врезается метеоритом, оставляя после себя выжженный кратер. Оглушает напрочь, лишая всех органов чувств. И остаётся лишь горечь расставания, похожая на окутывающую тьму без крупицы света. И среди этой тьмы ещё более глубокая темень, пульсирующий участок заражения.
Луи уже не слышит урчание мотора, шорох шин по плохой просёлочной дороге. Он закрывает глаза, не в силах смотреть, как любовь всей его жизни, сама суть его мира, уезжает.
И остаётся лишь боль, да гниющий, разваливающийся мир вокруг.
Луи испуганно вздрагивает и рывком садится. Никогда в жизни ему ещё не было так страшно, да что там — жутко. Сердце бьётся птицей в силках, пульс учащён, а дыхание прерывистое. Сон, сотканный из свежих воспоминаний, такой яркий, что Луи кажется — он пережил этот жуткий миг, когда его мир посыпался битым стеклом, заново.
В доме, где Луи укрылся на остаток ночи, пахнет лаком и свежей краской. Начатый хозяевами ремонт теперь никогда не будет закончен, но несмотря на разбросанные на первом этаже доски и банки с краской, Луи выбирает именно это место, чтобы вздремнуть. Резкие запахи маскируют гнилостный аромат разложения, которым пропитана улица, каждый из домов. Вся страна.
Кровь стягивает кожу, неприятной коростой покрывает ладонь. Пытаясь отвлечься от пережитого вновь кошмара Луи занимается раной. Он подставляет руку под струю ледяной воды и с задумчивым видом наблюдает, как вода окрашивается в розовый, уносит вместе с кровью его боль и грусть в слив раковины. Мысли, будто тяжёлые камни, еле ворочаются в голове.
Луи заматывает ладонь чужим белоснежным полотенцем, найденным здесь же, и выходит в ночь, оставив дверь дома распахнутой. На улице прохладно, и его бьёт дрожь, он чувствует, как поднимается температура тела, как горят лихорадочным румянцем щёки. Где-то в затылке появляется первый укол, первый звоночек, за которым придёт целая симфония боли.
Уверенность человека в том, что всё плохое случается с другими непоколебима. В любой ситуации, самой сложной, самой безвыходной, в сознании всё равно будет тлеть огонёк надежды, слабая неосязаемая вера в лучшее. Так устроен человек — надежда живёт вопреки здравому смыслу, обманывает и сулит счастливый конец. А потом становится попросту поздно. Приходит смерть.
Луи не знает, можно ли назвать его ситуацию той самой точкой невозврата, после которой не остаётся шансов. Он ещё не мёртв, но уже и не жив. Подобно призраку, он бродит от одного покинутого дома к другому. В своей грязной одежде, с рукой, не прекращающей кровоточить. Окна домов похожи на бездонные глаза судьбы — наблюдают за ним, без выражения, с безразличием взирают на маленького человечка, из последних сил борющегося с собой.
Не первая жертва постигшего мира безумия, далеко не последняя. Представляя весь масштаб эпидемии, целую страну, Луи пытается унять свою злость, свою досаду. Умом он понимает, что везёт в этой мясорубке далеко не многим. Гораздо чаще люди теряют свои жизни, погибая в зубах и когтях недавних собратьев. Кто-то лишается и души, превращаясь в бездумный, алчный до тёплой плоти, механизм.
Луи осматривает свои ладони, ощупывает лицо. И руки и лицо, такие же, как прежде. В реальности он не изменился. Завтра. Завтра он перестанет быть собой, а значит пока у него есть время, пока драгоценные секунды его собственной жизни не истекли, он может насладиться этим.
Над верхушками деревьев золотятся первые лучи рассвета; солнце пронзает мрак огненным мечом, заставляя его уползать прочь. В одно из выбитых окон Луи видит массивный книжный шкаф из тёмного дерева, забитый под завязку пыльными корешками книг. В попытке спасти Гарри от мерзкого ощущения разложения собственной души под воздействием проникшего в кровь вируса, Луи сворачивает в этот дом. Книги помогут восстановить душевное равновесие и не утопить родственную душу в болоте этой гнили.
От Гарри почти ничего не слышно, и как ни странно, это успокаивает. Окажись они в опасности, его пульс заметно участился бы, и Луи уловил эмоцию страха — холодную и острую. Но Гарри в безопасности, окружённый друзьями. Его сонное настроение, едва заметное, слишком далёкое, навевает сон и на Луи.
В гостиной этого дома царит разруха. Не обращая внимания на беспорядок Луи бросает диванные подушки на пол у книжного шкафа, стаскивает тёплый пушистый плед, чтобы обернуть его вокруг плеч. Холод забирается глубже в кости, неприятно кусается изнутри. А поверхность кожи горит, будто покрытая маслянистой плёнкой подожжёного бензина.
В душе царит смятение. Даже внезапное спокойствие, пришедшее на смену суете последних дней не радует. Луи корит себя в том, что их с Гарри история закончилась так скоропостижно и ничтожно, за то, что дал себя заразить и всё испортил. Золотистые буквы названий, тёмно серые на светлых корешках, почти чёрные и витиеватые — они все плывут перед глазами. Луи бродит взглядом меж полок, пытаясь найти ту единственную, которой посвятит своё последнее утро, а нужная всё не попадается на глаза. Мысли всё возвращаются к Гарри, и будто разбуженный вниманием Луи, в ответ приходит короткий импульс. Луи вздрагивает, ощущая чужую обиду, неподъёмный груз одиночества и боли. Гарри кажется, что его предали.
— Глупый мой малыш, — говорит Луи в молчаливую пустоту, надеясь что каким-то чудом его последние слова достигнут ушей Гарри. — Я люблю тебя.
Голос звучит слишком громко, хотя Луи почти шепчет — всё в этом месте застыло в безмолвии, будто граница между жизнью и смертью, между наполненностью светом и воздухом и опустением покинутых домов. Солнце взбирается по небосводу всё выше, лучи его светят всё ярче, всё горячее, будто задались целью выжечь ненужную крупицу жизни, которой является Луи, из этого забытого временем места.
Они толком не попрощались, и, возможно, это единственное, о чём так сильно сейчас жалеет Луи. Гарри придётся пройти сквозь весь ужас погрязшей в смерти страны. Пройти в одиночестве. Но время бежит вперёд, драгоценные секунды утекают сквозь пальцы, и Луи не хочет тратить их на сожаления. Он отворачивается от книг — коллекции чужих фантазий и жизненного опыта, и ложится прямо на пол, подминая под себя подушки. Его мозг, усталый и беспомощный, отказывается работать, мигрень приближается — одинокий, чуть слышный колокольчик уже превратился в протяжный звон. Тем не менее он ещё в сознании. Он ещё он.
Луи закрывает глаза и тянется сквозь пространство к самым светлым воспоминаниям о Гарри. В быстрой смене счастливых мыслей он не замечает, как засыпает.