Опыт(ы)

Харли обожала Нью-Йорк Янкиз еще со школы. Пересматривала все бейсбольные матчи, болела, просилась на стадион с отцом и братом. В детстве она даже мечтала, представляла себя на месте какого-то выдающегося бэттера – сжимать в руке заветную биту, услышать заветный стук мяча о наполированное дерево и стремглав броситься к первой базе. Что-то в этом звонком звуке отбивающегося мяча всегда заставляло ее сердце биться быстрее. Харли сжимает в руках заветную биту. Она не на бейсбольном поле, и ей не предстоит сделать хоумран. Она на переднем сидении машины, направляющейся бог весть куда – да ей и все равно, пока Мистер Джей рядом и прихватывает ее с собой. Харли не знает точно, зачем ей бита – Джокер подарил ей эту красотку пару дней назад. На рукоятке посередине ее опоясывают голубые и красные ромбы, а сверху вниз ее украшает многозначительная надпись «Спокойной ночи». Все сделано с любовью и трепетом, по специальному заказу. Когда она впервые взяла ее в руки, Мистер Джей крепко-крепко, до хруста костей, сжал ее руку, обхватывающую биту, и сказал, что они созданы друг для друга, и ему не терпится увидеть ее в действии. Харли точно не понимает, что она будет делать с этой битой. Уж точно не по базам бегать, учитывая, что едут они грабить магазин часов. Харли опускает руку на талию и проводит пальцами по кобуре, в которой уютно устроился с такой же любовью и заботой выполненный кольт – настоящее произведение искусства. Ну, хоть с пистолетом все более-менее понятно. Ее бьет мелкая дрожь – не от страха, нет. Харли ничего не боится, когда Мистер Джей рядом – когда он рядом, она может бояться только его самого. Харли никогда не грабила, не причиняла насилия, не била – черт, она даже пощечин никому раньше не давала. Теперь она удивляется, почему – некоторые прошедшие через ее жизнь люди заслуживали намного более жестокой расправы, чем просто пощечину. Но дрожь ее не от страха – просто это все очень волнительно. Джокер дал ей четкие указания – прикрывать его и защищать его «ценой собственной жизни». Харли недовольно кривится: это было весьма эгоистично со стороны ее Пирожка сказать такое – предположим, что он просто утрировал. Хотя если случится такая ситуация… Харли лишь надеется, что он тоже будет защищать ее ценой собственной жизни. Джокер останавливается прямо посреди улицы – нагло и вызывающе дразня местные власти, сами накладывающие в штаны, когда поступают сообщения о том, что в какой-то части города орудует Джокер. Они боятся не только его жестокости – психов и маньяков в Готэме всегда хватало. Нет, они боятся его хитрости, его изобретательности, его способности манипулировать людьми, загонять их в угол. Все в полицейских участках с дрожью в коленях и холодными мурашками по спине помнят случай, когда Джокер вынудил молодого офицера отрезать себе пальцы на ногах и руках по одному, а затем высадить себе мозг оставшимися тремя пальцами из собственного пистолета. Все видели это на камере слежения – жаль, что запись велась без звука, и никто так и не узнает, из-за чего несчастный был вынужден так издеваться над самим собой. Это не шикарный магазин в центре города. Это небольшой семейный магазин эксклюзивных часов с вековой историей. Джокера всегда манили эксклюзивность, непохожесть, своеобразие. Охранников не должно быть – только сигнализация. Джокер успеет: ему нужна всего одна модель. Они подходят к едва подсвеченной витрине – Джокер слышит цоканье каблучков и поворачивается в сторону звука – на Харли черные кожаные ботинки на тонком высоком каблуке, красные лосины и черная кожаная куртка. В руках она сжимает биту – глаза ее горят. Джокера всегда тянуло к прекрасному – прекрасному безумию, прекрасным страданиям, прекрасной смерти. Это будет прекрасно. - Ну же. Харли вопросительно смотрит на него. Джокер кивает в сторону витрины. - Д-да? Можно? Харли размахивается, всаживает биту в стекло и тут же инстинктивно отскакивает, чтобы не попасть под осколки. Стекло с громким дребезгом разбивается и усыпает мокрый серый асфальт. Харли ощущает головокружение – ее сердце выскакивает из груди, и адреналин моментально разливается по ее венам. Харли чувствует опьянение, силу, власть. Она хочет немедленно ощутить это снова – и впечатывает биту во вторую витрину, разлетающуюся так же громко на мелкие осколки. Харли сжимает в подрагивающих руках гладкую деревяшку – черт, вот это хоумран. Как ни странно, громкая сигнализация не срабатывает. Хотя возможно, копы уже едут. Джокер запрыгивает через разбитое окно, Харли следует за ним, немного пошатываясь на высоких каблуках. Внутри Джокер осматривается, ходит между подсвеченными маленькими стойками с часами, гладит их кончиками пальцев в перчатке. Харли впервые охватывает страх – страх того, что скоро здесь будут копы. Она чувствует себя как в детстве, когда делаешь что-то плохое, и хочешь сделать это побыстрее, пока родители не пришли и не застукали тебя на горячем. Харли чуть не подпрыгивает, когда низкий голос Джокера резко заполняет тишину. - Выбери себе что-нибудь. Харли немного успокаивается – Мистер Джей ведь точно знает, что делает. Он не раз это делал, к тому же, копы сами его боятся. Харли решает прогуляться – она замечает вторую комнату, где выставлены женские модели, и бежит туда чуть ли не вприпрыжку. Ей так дико – ведь она может взять все, что угодно. Просто разбить стекло и взять это, оставшись безнаказанной. Ее семья жила небогато – они никогда не голодали, но и предметов роскоши у нее никогда не было. Харли с первого взгляда влюбляется в красно-черные стальные часики с кристаллами – взмахом биты стекло быстро раскалывается, и часики сразу же красуются на тонком запястье. Харли с трудом совладает со своими эмоциями. Это умопомрачительно. Захватывающе. - Ни с места, псих зеленоволосый! О черт. У Харли сжимается все внутри. Она на цыпочках, чтобы не стучать каблуками, скачет в соседнюю комнату и встречается со спиной низенького полноватого мужчины, наставляющего пистолет на Джокера. Джокер стоит, подняв руки вверх в знак капитуляции, но хищно улыбается. - Вот ты и попался, скотина. Я наслышан о тебе. Знаешь, я служил в морской пехоте, и меня воротит от таких, как ты. Часики захотел? Тебе они не понадобятся – твое время истекло. Охранник проговаривает слова яростно, злобно, словно плюется. Он снимает оружие с предохранителя. - Сейчас тебе никто не поможет. Джокер встречается с округлившимися, перепуганными глазами Харли и клацает зубами, словно акула. - Ну, может кто-то и поможет. Поможешь мне, детка? Охранник замечает, что Джокер смотрит куда-то за него, резко разворачивается и встречается лицом к лицу с бледной девушкой, сжимающей в руках биту. Он ошарашен, растерян, сбит с толку – пару секунд они смотрят друг другу в глаза, и Харли понимает: или он, или она. И мужчина тоже это понимает. У Харли нет времени доставать кольт – и все происходит в один миг. Замечая поднимающуюся руку с отчетливым намерением выстрелить, Харли замахивается и со всей силы бьет. Звук странным образом напоминает ей звук отбивающегося от биты бейсбольного мяча. Охранник с грохотом обрушивается на пол – с его виска течет густая, багровая кровь, заливая его глаза. Он не мертв – он стонет, судорожно моргает, пытаясь прочистить глаза, сжимает в руке пистолет и стреляет куда попало, но попадает только в стены. Харли словно наблюдает за этим со стороны – она стоит по ту стороны разбитой витрины. Она видит, как ее бита снова рассекает воздух и сталкивается с твердой височной костью, а на третий раз будто погружается в мягкое масло, разрывая плоть и раскалывая череп. - Хоумран. Харли видит лицо улыбающегося Джокера, а затем обезображенный, деформированный череп, окруженный темной, стремительно увеличивающейся лужей. Это сильнее нее – прежде, чем Харли может совладать с собой, ее желудок непроизвольно сворачивается в узел. Она падает на колени, прямо в липкую жидкость, опирается руками о пол и блюет. Когда ее желудок опустошается, Харли, все еще содрогаясь от рвотных позывов, замечает, что сидит в крови, поспешно вытирает о себя руки и отползает к стене. Джокер аккуратно берет с витрины часы и надевает их на запястье. Прекрасное безумие, прекрасные страдания, прекрасная смерть. Она прекрасна.