Опыт(ы)

Посттравматический синдром, шизофрения, депрессия, членовредительство и самоубийства — в этом она работала двадцать лет. Она - Крис, пятидесяти пяти лет отроду, дипломированный врач. Ирак — она видела, как солдаты летят с катушек. Видела, какими пустыми становятся их глаза. Долбанная военная психиатрия сама ее выбрала. Помочь удается не всем — однажды ей не хватило всего пары секунд. Пара секунд — и нечастный рядовой вынес себе мозг из ружья у нее на глазах. Тогда, видя его окровавленные мозги на темно-зеленой тряпичной стене, она думала, что ее уже ничем не удивишь. Как же она ошибалась. Десять лет назад Крис потеряла лицензию за распространение запрещённых психотропных препаратов среди военных. Они им реально помогали — но таковы американские законы, хотя «не одобрено» — еще не значит запрещено. В общем, ее блестящая карьера окончилась печально. Однако после ее окончания Крис даже не подозревала, что ее жизнь станет такой: знакомый врач свел ее с «определенными» людьми. Им нужен был медик для неотложной помощи «специальным» категориям пациентов. Какие это — «специальные» — она узнала, лишь когда ее привезли на первый вызов. Крис до сих пор помнит, как дрожали ее руки, когда ей пришлось зашивать вспоротый живот темнокожего бандюгана, вправляя обратно его теплые кишки. Тогда, в его шикарном особняке, заваленном роскошью, окруженном десятками охранников, смывая с рук его липкую кровь в золотую раковину, она и поняла, с какими «специальными» пациентами ей придется работать. Работа очень хорошо оплачивается. Крис знает, что не делает добра — каждый раз, штопая очередного убийцу или психопата, вытягивая пулю у очередного гангстера, она вымаливает у Бога прощения для своей испоганенной души, давшей когда-то клятву Гиппократа, хоть и знает, что не никогда получит его, это прощение. У нее есть дочь. Она больше не хочет видеть Крис, случайно узнав о такой «великодушной» деятельности мамы — дочь просто прогнала ее из своей жизни, не захотев ничего понимать. Теперь в ее жизни остались только они — сумасшедшие преступники, воры и наркодиллеры. Теперь ее жизнь — это только она, они и ее кот. *** С небезызвестным Джокером Крис работала лет семь, с перерывами — он регулярно оказывался за решеткой, в психушке или скрывался. Но его люди всегда на нее выходят. Крис много о нем знает — каждый раз, когда она видела мельком эту зеленую копну волос, рваную красную улыбку и металлический оскал, ее колени дрожали, а сердце уходило куда-то в пятки. Но в основном, она помогала им — его прихлебаям. Ножевые и пулевые ранения, переломы, простые недомогания — она получала щедрую оплату от Джокера: он никогда не скупился. А Крис давно лишилась принципов и морали. Она помогала его людям — людям опасного, непредсказуемого, невменяемого убийцы. Говорят, сумасшедшего — Крис не уверена. Она не может этого утверждать. Из того, что она видела, Джокер показался ей… Ей показалось, что именно этот опасный «сумасшедший» и понимает жизнь и ее законы как никто другой. Что именно он постигает ее смысл — или его отсутствие — лучше нас всех, «психически здоровых». Джокер вызывал в ней какой-то благоговейный страх. Крис даже не была уверена, что может назвать Джокера человеком. А может, это говорил в ней травмированный военный психиатр, которому самому нужна психологическая помощь. *** Она получает звонок среди ночи. Ей сообщают, что ее ждет «Мистер Джей». Почему-то у нее млеют пальцы ног — каждый раз, когда она слышит это имя. Она видела оторванные руки и ноги, разнесенные головы, вспоротые животы — у нее крепкий желудок. Но «Мистер Джей» заставляет ее долбанный левый глаз нервно дергаться. Крис тихо матерится: она, наверное, уже слишком стара для этого дерьма. Она давно о нем не слышала — по последним данным, его снова упекли в Аркхэм. Поэтому звонок ее удивляет и немного настораживает. Должно быть, Джокер таки сбежал — как будто в этом были какие-то сомнения. Машина подъезжает к ее дому минут через тридцать — не машина, а скорее какой-то хренов прямоугольный танк с тонированными стеклами. Ей открывает дверь изнутри мужчина в костюме. Этих людей она раньше не встречала. Крис привозят в незнакомое место — хотя все места, связанные с Джокером, были незнакомыми: он редко где-то оседал надолго. Молодой мужчина в костюме провожает ее к двери с виду непримечательного дома. Заброшенного — словно здесь давно никто не жил. А сердце ее, тем временем, начинает колотиться все быстрее. Крис не любит неожиданностей — ей хочется всегда знать, с чем она будет иметь дело. Мужчина открывает ей дверь. — Проходите, пожалуйста, миссис Рид, присаживайтесь в это кресло. Мистер Джей к вам спустится через минуту. — Мисс, мисс Рид… Спасибо. Так точно, сэр. Сидя в кресле и рассматривая обстановку, ее начинает немного потряхивать: атмосфера здесь нагнетающая. Обычный дом — немного не обжитый. Темный. Мало мебели. Крис видела много обителей криминальных личностей — они все похожи между собой — роскошь, оружие, женщины. Но здесь, у «Мистера Джея», в странном, полупустом доме, она боится, как ребенок боится выдуманного чудовища, живущего под кроватью. Она в свои, мать их, пятьдесят пять. Этот страх словно первобытный. Интересно, что у него стряслось? Крис замечает на столе красный лак для ногтей. Странно. Она не помнит, чтобы Джокер когда-то красил ногти. Рядом еще одна бутылочка, синяя. Женщина берет маленький стеклянный цилиндрик, чтобы покрутить что-то пальцами от скуки — и чтобы немного успокоиться, но в следующий миг подпрыгивает на месте и звонко роняет бутылочку на стеклянный столик, услышав леденящий душу крик со второго этажа. Женский голос. Затем звон бьющегося стекла. Глухие удары о стену. Топот ног. Ее глаза округляются, ей немедленно хочется сбежать — инстинкт самосохранения подсказывает ей уносить ноги. Крис приподымается — но потребность в деньгах, и притом немаленьких, приклеивает ее зад обратно к креслу. Она берет себя в руки. — Я хотела помочь! Я хотела помочь, Мистер Джей! Женский голос становится ближе. Нет, он не женский. Он девчачий. Топот ног по лестнице. Крис сидит в полутьме — а в широком освещенном коридоре, ведущем на кухню, внезапно появляется девушка то ли в платье, то ли в коротком халате — она не может разглядеть. Девушка, которую Джокер с силой хватает за длинные светлые волосы и бьет о стену. Все внутри сжимается. Ее сердце колотится, как бешеное — она не знает, что делать. Поэтому просто сидит, вжавшись в кресло, боясь пошевелиться или даже вдохнуть. Она же стреляный воробей, мать его. Эти гангстеры и психопаты и не такое вытворяют. Она снова берет себя в руки. Джокер хватает девчонку, удерживая за волосы на затылке, и сминает рукой ее лицо. — Думала сбежать? Куда ты думала сбежать, Харли? Детка, я тебе везде найду. Ты ведь поклялась — ты поклялась мне быть со мной вечно. Ты же поклялась мне, мразь? Жалобный девчачий писк почему-то бьет Крис в самое сердце. — Пожалуйста, я просто хотела помочь… Они совсем близко — и она может рассмотреть, что Харли босиком. На ней маленькое кремовое платье, красная помада, смазанная с пухлых губ на подбородок, и она, мать твою, совсем молода. Джокер затаскивает ее за волосы на кухню. Крис слышит звонкую пощечину, а затем еще одну. Отчетливые девчачьи всхлипы и сдавленные стоны боли. Женщина почему-то инстинктивно закрывает рот руками. — Мне плохо, детка, плохо, понимаешь? Меня знобит, Харли. А ты совсем не помогла мне сегодня. Кто тебя за язык тянул? А? Сейчас я тебе его вырву, понимаешь, малышка? С корнем вырву, шлюха ты тупая! Харли. Звучание ее имени вызывает у Крис мурашки. Какого черта? Еще одна громкая пощечина — и девушка падает на пол, в поле ее зрения. Он разбил ей губу. Харли вытирает кровь, громко всхлипывает и тянется к Джокеру. Крис казалось, что она видела все. И у нее, конечно, нет принципов. Но от картины в ее жилах стынет кровь. — Ну не злись, Пирожок… Прошу тебя… «Пирожок» склоняется над дрожащей девушкой и бьет ее по лицу. Нет — это не унизительная размашистая оплеуха, которую отвешивают сутенеры зарвавшимся проституткам, и от которой просто краснеет щека. Нет: это настоящий удар — полноценный удар крепкого мужского кулака по женскому лицу. Крис слышит стук своего сердца в ушах. Ее глаза, наверное, похожи на два огромных блюдца. Харли вскрикивает, вжимаясь в кухонный шкаф, и Джокер внезапно приседает возле нее и нежно целует в губы. — Я не буду злиться, пупсик. Когда ты научишься слушаться папочку. Это ведь так просто — я просто сказал тебе закрыть свой гребанный рот. А ты и этого не можешь сделать. Почему, почему ты такая любопытная? Харли сжимает лицо зеленоволосого в ладонях. — Я поняла, Пирожок. Я все поняла. Не злись на Харли. Не злись… Она осыпает его лицо мелкими поцелуями, словно мать целует новорожденного. Крис становится совершенно не по себе. Она не знает, что делать. Ее ладони вспотели. Харли обнимает «Пирожка» за плечи и внезапно замечает ее, Крис. Девушка похожа на красивую фарфоровую куклу. Фарфоровую куклу с разбитой губой и подбитым глазом. — Т-ты кто? Глаза Крис ослепляют отблески света от металлической улыбки, и Мистер Джей поднимается. Женщина автоматически встает с кресла — медленно, чтобы не вызывать у Джокера опасений. — Миссис Рид. Доктор! Как я рад вас видеть! Мы, сдается мне, целую вечность не виделись. Джокер быстрыми шагами приближается — он такой же, каким Крис его запомнила. Только вид у него болезненный. Зеленоволосый подает ей руку, и ей ничего не остается, кроме как сделать ответный жест. Его рука холодная и сильная. — Мисс, мисс Рид, пожалуйста. Крис слышит, как дрожит ее голос. Краем глаза она замечает, что Харли больше нет. Но картинка фарфоровой куклы до сих пор стоит у нее перед глазами. Джокер проводит ее в спальню. Он идет впереди, и у Крис трясутся поджилки: она никогда не общалась с ним так близко. — Я, знаете ли, плохо себя чувствую. Вероятно, у меня пневмония. Одышка, температура, кашель. Понимаете, ничто человеческое мне не чуждо. Я становлюсь очень раздражительный и нервный. Проходите, доктор. Джокер укладывается на кровать, и Крис старается не рассматривать особо ничего — эти криминальные умы не любят, когда кто-то сует нос, куда не следует. Но все же замечает краем глаза мелкие детали, которые просто не могут ускользнуть от женского глаза: в доме живет женщина. Это ощущается везде — в разбросанных цветных и блестящих вещах, в каких-то маленьких тюбиках не столике у кровати — даже в запахе. Здесь пахнет мылом и духами, а не сыростью и пеплом, как это было раньше всегда в обители Джокера. Это повергает женщину в легкий шок — и идет вразрез со всем, что она когда-либо о нем знала: этот психопат всегда был один. Всегда. Джокер тяжело кашляет. — Не обращайте внимания на беспорядок, Доктор. Харли, видите ли, не успела прибраться. Крис прослушивает Джокера фонендоскопом и унимает свое любопытство, держа язык за зубами — ей совсем не интересно, кто эта несчастная девушка. Но чертов садист словно читает ее мысли. — Харли, кстати, тоже психиатр, представляете? Как и вы. И тоже бывший, представляете? Как и вы. Она, к сожалению, не разбирается в таких острых легочных состояниях. Она в мозгах копается. Джокер смеется и снова кашляет. Крис старается не показывать своего страха от того, что находится так близко. Харли показалась ей слишком молодой для психиатра. Женщина просит его не дышать. Затем снова дышать. — Есть боли в грудной клетке? — Есть, Доктор. У меня постоянно болит в груди с недавних пор. Джокер снова звонко смеется, и от этого смеха Крис начинает знобить. — А вы не пугайтесь, Доктор. То, что вы видели. Воспитательный процесс. Как вам Харли, кстати? Крис чувствует, что это какая-то долбанная проверка. Нейтралитет. Нужно соблюдать нейтралитет. — Она очень… мила. — Да, она очень мила. Она мне помогла сбежать из психушки, представляете? Очень великодушно было с ее стороны. Почему-то у Крис снова бегают по спине мурашки. Вопрос «зачем» звучит в ее голове снова и снова. Ее грудную клетку будто распирает изнутри. Доктор диагностирует Джокеру пневмонию. Это тяжело сделать без лабораторных анализов, но возможности ограничены. Она прописывает ему курс антибиотиков и несколько капельниц, которые она же ему и вольет. Собрав инструмент, Крис спускается к выходу и видит Харли на диване. Она не замечает ее — девушка вжалась в диван и читает какую-то толстенную книгу. Ей около двадцати двух или трех. Она красива. На ее виске и вокруг глаза огромный темнеющий синяк. На нижней губе запекшаяся кровь. Крис становится странно неспокойно на душе и жаль ее, эту девочку. Она не представляет, что могло толкнуть ее жить здесь. Именно здесь и именно с ним. Не похоже, что он удерживает ее силой. Когда их глаза встречаются, Харли резко вдыхает, прижимает ладонь к ссадине, потирая ее маленькими пальцами с бордовыми ногтями, и закрывается книгой. Той ночью она снится Крис, эта Харли. Она просыпается в холодном поту и тянется к телефону, чтобы позвонить дочери. В три часа утра. Крис швыряет телефон: старая идиотка. *** Помощник Джокера дает ей достаточную сумму для медикаментов, и на следующий вечер она снова у этого дома. И снова ощущает легкий страх. Но теперь еще и какое-то беспокойство. Тревогу. Ее проводят в темную гостиную. — Поднимайтесь, Мистер Джей ждет вас наверху. Ее ноги ступают на скрипучие половицы. Тишина словно какая-то зловещая, леденящая ее кровь. Крис начинает жалеть, что пошла на это — нужно было просто сказать, что она вне игры. Что она теперь работает кассиром в супермаркете. Что она на пенсии. Сверху доносится слабый шорох. Когда Крис оказываюсь в темном коридоре второго этажа, смех Джокера вынуждает ее остановиться. Смех Джокера и чьи-то громкие всхлипы. — Как не хочешь? Харли? Тебе не нравится? — Не хочу… не хочу… Мне больно… — Мне тоже больно… Харли. У меня в груди болит, понимаешь? Крис слышит характерные звуки пощечин. Какой-то грохот, глухие удары о стену и пол. Ее желудок словно завязывается в тугой узел. Выдохи, всхлипы, просьбы, а затем отчетливый ритмичный стук и… Женщина замирает. Твою мать. Джокер… Он ее насилует. Он нахрен насилует эту девушку. Крис просто цепенеет от беспомощности и ужаса. Это переходит все границы. Ей плевать на этих бандитов и психопатов, но это просто слишком. Что делать? Она не знает, что ей делать. Уйти? И оставить это все так? Джокер… ему нельзя переходить дорогу. Но просто уйти? Жалобные просьбы Харли становятся невыносимыми, и из ее глаз внезапно брызгают слезы. Похоже, он снова ее бьет, и Крис просто больше не может. Она сбегает вниз и садится в кресло. Голова не соображает. Но ее аморальность, похоже, не безгранична. Через несколько минут спускается Джокер — весь вспотевший. До этого времени она берет себя в руки. Но что делать не знает. Мерзкая улыбка насильника вызывает в ней приступ тошноты. — О, Доктор! А я не знал, что вы здесь. Десять минут, я приму душ, и мы начнем. Ей хочется влить ему в вены серную кислоту вместо препарата. Но клятва Гиппократа, мать ее. Крис не замечает, как пролетают десять минут. Джокер спускается и растягивается на диване. Доктор моет руки на кухне — у нее дрожат пальцы, когда она пытается попасть в вену на бледной жилистой руке, усыпанной татуировками. — Как кашель? До завтра вам должно быть лучше. — Доктор, с вашими препаратами я завтра же встану на ноги. И Харли тут очень заботится обо мне, видите ли. Капельница заканчивается, и Джокер, похоже, переходит в какое-то полубредовое состоянии: он то отключается, то тихо несет какой-то несусветный вздор. Крис идет на кухню, чтобы вымыть руки. Ее колени дрожат, а ноги сами несут ее наверх. Она не знает, какого черта она делает, но она просто идет. Открыв дверь в спальню, ее черствое сердце просто сжимается: Харли лежит на кровати в позе эмбриона, завернувшись в простыню, кое-где забрызганную кровью. Ее глаза закрыты. Все ее руки в синяках. В огромных, мать их, синяках и кровоподтеках. Он ее насилует. Этот псих ее насилует и избивает, а она просто лежит здесь, свернувшись. Когда Крис на ватных ногах приближается к ней и приседает, то замечает, что даже ее виднеющаяся из-под простыни грудь усыпана мелкими синяками от его пальцев или зубов. Может, он ее наркотой накачивает? Она с таким встречалась. Женщина убирает пряди волос, выкрашенных в розово-голубой цвет, с лица несчастной девушки. Харли резко дергается и удивленно смотрит ей в глаза. Падший ангел. Вблизи она кажется еще моложе. — Что вы здесь забыли, Доктор? — Я… Харли привстает, прижимая к груди простыню. Кожа на ее запястье красно-синяя. — Вы пришли меня пожалеть? Крис сглатывает ком, подступивший к горлу: Харли похожа на ее дочь. Немного внешне, немного голос — немного всего. — Харли… Я могу сдать его. Могу сдать его, понимаешь? Никто не узнает. Ты просто убежишь. На ее щеке с темно-синей ссадиной Крис видит засохшие дорожки слез. Этой девочке нужна помощь, черт возьми. Харли потирает щеку рукой, прикрывает глаза и устало произносит. — Вам лучше уйти… Крис кладет руку на коленку девушки, чтобы привлечь ее внимание. — Детка… я могу тебе помочь. Ты меня слышишь? Неспешно, за один палец, Харли берет руку женщины, лежащую на ее бедре, и убирает ее с себя. — Вам… лучше уйти. Доктор. Может, ей и правда лучше уйти. Черт, но он точно накачивает ее наркотой. — Ты что-то принимаешь? Неожиданно, но Харли подкатывает глаза и начинает тихо смеяться — ее тело ритмично содрогается, но Крис слышит только тихие выдохи и видит широко открытый рот девушки. Крис задерживает дыхание, когда Харли проводит теплой рукой по ее волосам. — Тебе меня так жаль, да? Очень? А… себя тебе не жаль? — Причем… причем здесь я? Харли удивленно вскидывает одну бровь. — Как причем? Крис? Как это причем? Ее рука тянется к подбородку Крис, и она легонько сжимает его двумя пальчиками. — Разве… тебе не жаль себя? Одинокую… несчастную… старую Крис? Мисс Рид? Тебя ведь дома никто не ждет. Может, разве что…. одинокий, несчастный, старый кот… Да, Крис? Тебе лучше уйти, понимаешь? Приди домой, налей себе вина, позвони дочери — а вдруг она тебя простит и скажет, «мама, мне плевать на то дерьмо, которым ты занимаешься, я тебя люблю! Очень люблю тебя, мама!»… Харли сочувственно гладит ее по голове и проводит кончиком пальца линию по глубоким морщинам, испещрившим лоб женщины. —Ну-у... что такое, Крис? Что за слезинка? Не нужно, не плачь… От этого морщины на твоем изможденном лице становятся еще глубже. Бедняжка… Харли вытирает со щеки женщины горячую слезу — Крис чувствует, что ее трясет, словно на лютом морозе. — Не жалей меня, Доктор Рид… Знаешь, одинокая старость — это не страшно. Страшно быть одинокой, старой и ненавидеть себя, Крис... Страшно жалеть о той жизни, которая могла бы у тебя быть, но которой никогда, никогда не будет. Страшно быть старой, черствой и безгранично одинокой. Вот что действительно страшно. Так что иди лучше домой… пока Мистер Джей не увидел, что ты тут задумала... и пока я тебя не пристрелила. Крис ощущает холодный металл револьвера у своего виска — она отползает назад, подергиваясь. Женщина чувствует себя обнаженной, холодной, распятой. Будто эта побитая девушка, эта Харли, вскрыла ее, словно труп в морге. Крис выползает из комнаты под звук своих громких всхлипов и тихий смех Харли. *** На следующий вечер ее снова привозят к Джокеру и провожают в дом. В гостиной на диване Крис сразу же видит Джокера, к которому жмется Харли. Ее запястье перебинтовано. Крис боится: она больше не хочет контакта с этой девушкой. — О, Доктор, поднимайтесь, я сейчас приду! Крис делает несколько шагов, углубляясь в коридор, но беспомощно оборачивается, совсем невовремя: Джокер впивается в рот Харли глубоким, грубым поцелуем, сжимает ладонью ее зад и резко усаживает на себя верхом. Она проводит руками по его лицу и целует в лоб. — Какой ты горячий, Пирожок… Ты мой бедненький… Крис чувствует жуткую неловкость: она здесь явно лишняя. Девушка осыпает поцелуями жилистую татуированную шею и внезапно замечает на себе взгляд Крис. Харли улыбается — еда заметно, будто даже немного смущенно, — но ее глаза пронзительно, безотрывно сверлят женщину, пока она трется о щеку Джокера, извивается на нем и мурлычет, словно кошка перед спариванием. Крис должна уйти, но ее стопы будто приклеились к полу. Она словно под гипнозом голубых глаз Харли — надменных и презрительных. Синяк на ее виске и скуле стал еще темнее, а бинт на запястье просочился алой кровью. Но Крис теперь не жаль ее. Совсем не жаль: теперь она понимает, что Харли именно там, где должна быть. Просто вчерашние слова Харли осели в ней тяжелым камнем. Просто ком неумолимо подступает к ее горлу, а морщины на ее лице становятся все глубже. Просто ее вчерашний звонок так и остался без ответа.