Вынужденное обязательство

Всё дальнейшее происходило как в замедленной съёмке. Люциус словно со стороны наблюдал за собой и тем, как разворачиваются события. Размахивая палочкой и во всё горло крича: — Гермиона! — он выбежал из дома через чёрный ход и напрямик, сквозь небольшой сад, росший на заднем дворе, бросился к старому, щелястому гаражу. Ворвавшись туда через распахнутую боковую дверь, Малфой в тот же миг увидел, как в воздух взметнулось что-то, на самом деле напоминающее огромный серп. Даже в дневное время в гараже царил полумрак, так что в первые секунды ему не удалось сориентироваться, где именно находится Гермиона. Люциус только и успел ещё раз выкрикнуть её имя, отразившееся от стен гаража гулким эхом (как это обычно бывает в небольших пустующих помещениях), когда увидел, как она бесформенной кучей тряпья валится на пол. Ярость ослепила его, не раздумывая о последствиях, он исступлённо завопил: — Авада Кедавра! — и человек с серпом в руке рухнул замертво. Перешагнув через труп нападавшего, Малфой подбежал к частично скрытому под старым деревянным верстаком телу Гермионы и взволнованно крикнул: — Не умирай! Пожалуйста, только не умирай! — тут горло сковал спазм, Люциус наклонился и хрипло позвал: — Гермиона?.. Чтобы появилась возможность разглядеть её состояние, он выпрямился и сорвал с расположенного рядом окна старую хлопчатобумажную штору. Гермиона сломленной куклой лежала на полу, среди вороха одежды. Он начал сбрасывать эти проклятые тряпки, напряжённо осматривая её в попытке выяснить: жива она или… мертва. Гермиона наконец открыла глаза, и Люциус заметил, что она зажимает страшный, глубокий порез на руке, из которого медленными толчками вытекает густая тёмно-алая кровь. Вытянув из-под верстака, он взял её на руки и аппарировал в дом. Как только они оказались в кухне, и опасность нападения миновала, Малфой выронил палочку и кинулся осматривать её руку. Она была рассечена почти до кости, а Гермиона к этому времени так побледнела, что кожа приобрела пепельно-серый оттенок. Обхватив её лицо ладонями, он быстро спросил: — Кроме руки́ с тобой всё в порядке? — Рука… — медленно повторила Гермиона до странности спокойным голосом. Люциус решил, что, скорей всего, она до сих пор находится в шоковом состоянии. — Ты видела нападавшего? Она отрицательно качнула головой. — Я слышала, как ты кричал на улице… звал меня, обернулась, чтобы посмотреть: бежишь ли ты следом… и в этот момент, краем глаза заметив серебристый отблеск чего-то рядом, услышала, как ты снова окликнул меня, и пригнулась... Кто это был? Они мертвы? — С уверенностью могу сказать: да, они мертвы, — Люциус оглядел кухоньку, тщетно пытаясь найти что-то, чем можно было бы перетянуть руку, но всё же решил аппарировать с Гермионой прямо в госпиталь. «Трупу в гараже торопиться уже некуда, так что о нём позаботиться можно и позже». Болваны, называвшие себя целителями, трудились над рукой Гермионы, а Малфой нервно мерил шагами вестибюль Святого Мунго, когда заметил, что по коридору к нему торопливо идёт Гарри Поттер. Люциус уже успел связаться с ним по каминной сети и сообщил о нападении. — Ты нашел его? — спросил он. Гарри лишь кивнул в ответ и поинтересовался: — С ней всё хорошо? — По правде сказать, не знаю. Они мне ничего не говорят, видимо потому, что я не член её семьи, — ответил, презрительно скривившись, Малфой. — Можешь сказать, что ты — её отец, — враждебно поддел его Гарри, на что Люциус отрезал: — Хватит этой мелочной ревности, Поттер. Я понимаю, что не нравлюсь тебе, что ты не хочешь видеть меня рядом с подругой, но на данный момент всё это несущественно. — Надеюсь, ты понимаешь, что мне придётся взять тебя под стражу. Временно, пока мы не сможем выяснить у Гермионы, что именно случилось, — поставил его в известность Гарри. — Чёрта с два я тебе позволю куда-либо меня отсюда отправить! Только не теперь… Итак, кто был тот человек в гараже? Ты узнал? Поттер молча кивнул. — Ну? — Люциус еле сдержался, чтобы не заорать на него. — Марк Уивер, её коллега. Касательно того, почему он это сделал… понятия не имею пока, — ответил Гарри, расхаживая взад-вперед. — По крайней мере, независимо от причины, всё уже кончилось. Люциус сомневался, что утверждение Поттера верно. Он ничего не мог с собой поделать, лишь чувствовал: ничего ещё не закончилось. Вряд ли ему удалось бы внятно объяснить свою уверенность, он просто знал это. Тут из комнаты вышел целитель и объявил: — Можете войти, — однако перед встрепенувшимся Малфоем решительно выставил ладонь. — Сожалею, сэр, но сейчас она хочет видеть мистера Поттера. Люциус нахмурился, но снисходительно вытянул руку в направлении смотровой, с издёвкой предлагая Гарри воссоединиться с подругой. «Пусть Поттер увидит её первым. Зато я буду смотреть на неё всю оставшуюся жизнь». Спустя час вымотанный ожиданием донельзя Малфой тяжело опустился на стоявший в вестибюле неудобный диван и, откинувшись на его жёсткую спинку, опёрся затылком на стену. Однако, стоило Поттеру выйти из смотровой, он тут же вскочил. — Ну что, арестуешь меня прямо сейчас, или я всё же могу сначала попрощаться с Гермионой? — Никакого ареста не будет. По крайней мере сегодня. Она сказала, что ты защищаешь её, — буркнул Гарри. — И на это вы потратили целый час? — съязвил Люциус. — Не только. Мы обсудили ещё кое-что. Я собираюсь допросить новоиспечённую супругу Марка. По-хорошему, как раз сейчас она должна праздновать медовый месяц и задаваться вопросом: где болтается недавно окольцованный муженёк? Необходимо обнаружить связь. Должна же существовать хоть какая-то причина того, что он пытался убить Гермиону, — объяснил Гарри, рассеянно запуская пятерню в и так растрёпанные волосы. — Это должно быть как-то связано со смертью Аллена, — проронил Малфой. Гарри опешил: — Аллен? С каких это пор ты говоришь о нём, как о близком друге? — Она не сказала тебе? — спросил Люциус. — Нет. Но, видит Бог, ты расскажешь всё, что знаешь, прежде чем я уйду отсюда, — заявил Поттер. Прошёл ещё час. Малфой рассказал ему всё, что ранее открыл Гермионе, и даже немного больше. Он утаил от неё кое-какие моменты, но только ради того, чтобы не подвергать ещё большей опасности. Он вовсе не был уверен, что имело смысл посвящать её во все подробности этого дела. Теперь он в одиночестве ходил взад и вперед перед её дверью. Гермиона до сих пор так и не попросила позвать в смотровую его, и, как человек гордый, Люциус не желал без приглашения врываться туда, где его не хотят видеть. «Хотя… может быть, стоит всё же хоть одним глазком посмотреть, как там она…» — Малфой чуть приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Кажется, она спала. Кое-как устроившись на боку. В комнате было темно, так как уже наступил поздний вечер. Он вошёл в палату, и в глаза сразу бросилась её туго забинтованная рука. Целители уже поставили его в известность, что рана залечивалась очень трудно, и что, возможно, полностью восстановить двигательные функции не удастся. А ведь всё, чего с самого начала хотел добиться Люциус, это чтобы она снова начала жить. Сегодня он вновь оказался слишком близок к тому, чтобы потерять Гермиону, и вновь чувствовал вину перед ней. На этот раз за то, что отнёс эту чёртову одежду в гараж. Поступок, казавшийся ему безобидным, вместо того, чтобы возродить в ней надежду и подарить новую свободную жизнь, чуть не лишил её этой жизни вовсе. «Каким же глупцом я был… Даже предположить не мог, что принесу ей столько тревог и неприятностей. Она заинтриговала меня, и я с присущим мне эгоизмом захотел узнать Гермиону лучше. Следовало оставить её в покое. Произошло бы что-то подобное, если бы я не согласился работать с ней?.. Или (надо быть честным хотя бы с собой) если бы не манипулировал всеми без разбора, добиваясь того, чтобы работать с ней? — ему жутко хотелось обвинить во всём Аллена. — Если бы я не встретился с ним, то никогда бы не влюбился в Гермиону… Да, пусть во всём будет виноват покойник…» — так он решил, потому что винить себя ему жутко не хотелось. Он взглянул на Гермиону и погладил её по голове. Малфой знал, что здесь она в полной безопасности, потому что коридоры были напичканы аврорами. Он намеревался уйти отсюда, вернуться в дом к сыну и никогда больше не беспокоить её, не возвращаться к ней. Никогда больше не причинять ей неприятностей. Но вначале Люциус хотел быть точно уверенным кое в чём. Тот час же он вынул красный шар из кармана мантии, куда положил во избежание искушений, и обхватил его ладонями. Закрыл глаза и произнёс заклинание. Всего несколько мгновений спустя Малфой, которого бросило в холодный пот, покачнулся, выронил предсказатель смерти из ослабевших рук, и тот шлёпнулся на больничную кровать, разбудив Гермиону. Открыв глаза, она уселась на постели и уставилась на Люциуса, взглядом требуя ответа на невысказанный вопрос. Правда оказалась до безобразия простой и предсказуемой: сегодняшнее нападение — это не конец. Шар всё ещё показывал, как должна умереть Гермиона в будущем, но на этот раз смерть её казалась ещё более ужасной, чем в прошлых предсказаниях. Малфой отрицательно качнул головой, а Гермиона опустила ноги на пол, придерживая раненую руку здоровой, подошла ближе и прислонилась к нему, тесно прижалась к его телу своим, словно пытаясь утешить. Он поразился: это ему следовало успокаивать её, но получилось всё наоборот: чуть не убитая в третий раз, одним своим присутствием рядом Гермиона утешала его лучше, чем если бы обменялась с ним ничего не значащими пустыми словами. Коснувшись лица Люциуса, она прижала ладонь к его щеке и попросила: — Забери меня домой. — Авроры… — начал он. — Всё равно! Пожалуйста, забери меня домой, — нервно повторила она. — Поттер сказал… — попытался он ещё раз. — Мне плевать! Пожалуйста! Забери меня отсюда! Я хочу домой! — казалось, Гермиона близка к тому, чтобы погрузиться в отчаяние. «Я заберу её, — решил Малфой. — Заберу и, если появится необходимость, буду держать её взаперти всё время». Дома, сидя на диване, он гладил Гермиону по доверчиво прильнувшей к его бедру голове и мог думать только об одном: «Как так получилось, что я чуть не потерял её? Появился кто-то, кто хотел убить Гермиону, а я не знал, как защитить её». Стоило им вернуться из госпиталя, Люциус усилил охранный периметр, а потом подстраховался и дополнил их ещё парочкой сильных заклинаний. Вдобавок он накрыл защитным контуром весь двор и постройки вокруг дома (то, о чём следовало подумать в первый же день появления здесь). Опустив взгляд, он снова посмотрел на Гермиону, и у него внутри всё похолодело при воспоминании о том, как он вытаскивал её из вороха одежды под верстаком и особенно того момента, когда заметил на ней кровь. «Мне надо успокоиться, чтобы не допустить больше ни единой ошибки. Следует начинать думать головой, а не сердцем. Если я буду продолжать в том же духе, что и раньше, это запросто может привести к её смерти». Позже, после того как Гермиона очнулась от навалившейся дрёмы, в неясных предзакатных сумерках они отправились ужинать, усевшись по разные стороны стола. Какое-то время всё шло спокойно, как вдруг Гермиона попросила его заглянуть в предсказатель смерти. Люциусу не хотелось, но это был её выбор, не его. Гермиона чувствовала, что должна это сделать. Должна попытаться выяснить, кто хотел убить её и почему. Решительно отодвинув от себя тарелку, она напомнила: — Ты обещал, что после того, как мы поужинаем, позволишь мне заглянуть в предсказатель смерти. Я закончила есть. Хотя у Малфоя не было аппетита, и последние десять минут он только тем и занимался, что гонял остатки еды по тарелке, последовало возражение: — Однако я не закончил. Так что придётся тебе подождать. Раздражённо выдохнув, Гермиона всё же подчинилась. Люциус съел всё дочиста (хотя каждый кусок буквально застревал в горле) и отнёс тарелки на кухню. Там он долго и бездумно стоял перед окном, а потом почувствовал, что в комнату вошла Гермиона. Встав позади, она прижалась щекой к его спине. Малфой понимал, что ей просто необходимо увидеть всё своими глазами, поэтому развернулся, обнял её одной рукой за плечи, вынул красный шар из кармана, и попросил: — Присядь. — Что, всё так плохо, да? — грустно улыбнувшись, хмыкнула она, села за кухонный стол, и тогда Малфой передал ей предсказатель. Гермиона ещё не успела произнести заклинание, но одно то, что она вот так запросто держит в руках это воплощение зла, наполнило её ужасом. Она даже испуганно ахнула, когда Люциус встал позади, накрыв её плечи ладонями. Он наклонился и прошептал ей на ухо: — Успокойся. Всего можно избежать. Неважно, что ты увидишь в нём, всё ещё можно предотвратить, помни об этом. Гермиона кивнула и, удерживая сферу между ладонями, произнесла заклинание... Всё произошло мгновенно. Она увидела пистолет. Маггловский пистолет, направленный на её тело. Она находилась в совершенно незнакомом месте. Это одновременно и утешило её, и причинило боль. «По крайней мере, я не умру в собственном доме, хотя, с другой стороны, то, что мне предстоит умереть, пусть и в чужом месте, всё равно огорчает». Тот человек (убийца) был облачён во всё чёрное, как и в прошлом видении, но на этот раз наставил на неё пистолет, и Гермиона могла видеть его руки. С ними что-то было не так, но как только она попыталась разобраться, что именно, её словно крутануло вокруг собственной оси, и зрение тут же расфокусировалось… Внезапно Гермиона увидела бегущего к ней Люциуса и убийцу, мгновенно развернувшегося и выстрелившего в него. Люциус упал, и она закричала, а когда без сил опустилась на пол, к её лбу прижалось дуло пистолета… убийца нажал на курок… И она умерла… Выронив шар, она вскинула взгляд на Люциуса и в отчаянии вскочила на ноги, вскрикнув: — Возьми его и произнеси заклинание! — Зачем? — спросил он. «Что она увидела там? Отличается ли её предсказание от увиденного мной в Мунго?» — Я должна быть уверена, что ты не умрёшь! Я видела человека стрелявшего в тебя из маггловского оружия! Пожалуйста, ради моего спокойствия, загляни в этот чёртов шар и проверь: умрёшь ли ты именно таким образом. Я не могу нести ответственность за твою смерть! — она подобрала тёмный артефакт с пола здоровой рукой и настойчиво всунула ему в ладони. — Мне нет необходимости смотреть в него. Я видел то же самое. Но я не умру, только ты, — произнёс Малфой с грустью. — Сфера не покажет тебе, как я умер, если я сам, лично не произнесу заклинания. Ты сможешь увидеть только собственную смерть. Успокойся, в том видении я остался жив. В Мунго он держал шар дольше, чем Гермиона сейчас, и видел остальное. Его всего лишь ранили, а её зверски убили: мгновенно разнесли лицо в кровавые ошмётки. Более варварского способа убийства он до этого момента не знал. Кажется, Гермионе стало легче. Она положила шар на стол и обвила талию Люциуса здоровой рукой. — Не умирай, — тихо попросила она. — Только не умирай. Я не хочу, чтобы ты умер. — Ты — такое странное существо, Гермиона Грейнджер, — искренне поразился Малфой. Он обнял её обеими руками, словно стараясь защитить ото всех невзгод, и размеренно задышал, надеясь, что она невольно скопирует его медленный, спокойный ритм. Так и получилось: вскоре его ровное дыхание и монотонные движения руки вверх и вниз по ее спине несколько усмирили панику, однако, всё ещё переполненная чувствами Гермиона проскулила: — Я тоже... тоже не хочу умирать. — Ты и не умрёшь, я позабочусь об этом. Она задышала часто и сбивчиво, то тяжело выталкивая воздух из лёгких, то жадно заглатывая, словно ей его не хватало, и Люциус понял, что она плачет. Слезы тихо катились по её лицу, но Гермиона даже не пыталась их вытереть, лишь уткнулась лицом в его плечо. Он легко, словно пушинку, поднял её на руки, понёс вверх по лестнице в спальню и, уложив на кровать, повернулся к двери, собираясь выйти из комнаты, но Гермиона перехватила его запястье и коротко попросила: — Останься. «Она действительно глупышка, — подумал Люциус. — Неужели не догадывается, что я никогда уже не покину её? Что мы срослись, как две половинки единого целого, что теперь она привязана ко мне на всю оставшуюся жизнь, которая (я знаю это!) будет долгой. И никак иначе». — Я всегда буду рядом. А сейчас хочу заняться с тобой любовью. Наклонившись, Люциус коснулся губами её щеки, одновременно снимая свою мантию. Не прекращая поцелуев, спустился к ключице, а Гермиона скользнула здоровой рукой по его груди, коснулась спины, ласково поглаживая тёплую кожу вверх-вниз. Он навис над ней, аккуратно распределяя свой немалый вес на кровати. Накрыл тело Гермионы своим, давая почувствовать всю силу охватившего желания, и прижался к правому боку: приходилось быть осторожным, чтобы не потревожить её раненую левую руку. Приподнявшись, стянул с неё рубашку и бюстгальтер, а затем, склонив голову, накрыл её губы крепким, долгим поцелуем, совершенно уверенный в одном: ему никогда это не надоест. Он был готов любить её вечно. Сердце вдруг заколотилось так отчаянно, что Люциусу показалось: оно вот-вот вырвется из груди, настолько остро он желал Гермиону, так отчаянно нуждался в том, чтобы не только заниматься с ней любовью, но и защищать, беречь, направлять и сделать её своей навсегда. Только понимание того, что она хочет его так же сильно, не давало Малфою окончательно спятить от ярости и неутолённой жажды мести. Пусть и бывший, но всё же Пожиратель смерти, он готов был тотчас кинуть заклинанием в любого, кто посмел бы даже просто косо взглянуть в её сторону. Именно Гермиона помогала ему сохранять здравый смысл. Рядом с ней он становился «хорошим человеком» (подвиг, который оказался не по силам даже его любимой жене). Она обвила шею Люциуса здоровой рукой, а ладонью другой осторожно поглаживала его через брюки. Повернувшись друг к другу лицом, они легли на бок, и Гермиона начала целовать его шею, грудь, коснулась обоих сосков, приведя его этим в полный восторг, так, что он готов был взорваться от охватившего удовольствия. Она неторопливо спускалась всё ниже, а когда поцелуи достигли живота, внезапно встала и так быстро, как только смогла это сделать одной рукой, стянула с себя пижамные штаны. Малфой воспользовался удобным случаем, чтобы снять брюки, после чего Гермиона продолжила ласки и начала поглаживать его лёгкими массирующими движениями в медленном, но настойчивом и неутомимом ритме. «Если кому-то и суждено умереть сегодня ночью, так это мне и от её руки», — в изнеможении подумал Люциус, чувствуя себя пленённым и лишённым возможности двигаться. Каждое нервное окончание в его теле ожило в этот момент и тянулось к Гермионе, отзываясь на её прикосновения. Она обхватила ладонью напряжённо подрагивающий член и начала наклоняться к нему, но Люциус судорожно вздохнув, схватил её за плечи. — Нет… Подожди. Сегодня вечером всё для тебя. Это тебе нужно отдохнуть и расслабиться. В замешательстве взглянув на него, Гермиона пробормотала: — Но… я люблю тебя. «Она любит меня! — возликовал Малфой, но тут же одёрнул себя: — Мало того, что я обманул бедняжку, так теперь она ещё, наверное, считает, что обязательно должна выказать свою любовь в том самом плотском смысле». Притянув к себе, Люциус поцеловал её со всей ранее сдерживаемой, но как никогда ослепительно вспыхнувшей в этот момент страстью. Ему необходимо было чувствовать её близость, касаться Гермионы, чтобы уничтожить собственную вину за то, что не сказал ей правду в самом начале, и за причинённые ей страдания и боль. Подтолкнув к кровати, Малфой вновь уложил Гермиону на спину и замер с нерешительно поднятой рукой, словно это был первый раз, когда он касался её. Подхватив ладонью податливую тяжесть груди, он припал губами к затвердевшему соску, и Гермиона всхлипнула, выгнулась навстречу его прикосновению, пронзённая острым, отчаянным желанием почувствовать Люциуса внутри себя! Он коснулся ртом второй груди и вновь услышал судорожный вздох. Именно этого Малфой и добивался. Ему отчаянно хотелось, чтобы Гермиона желала его так же сильно, как и он её. Он обвёл напрягшийся сосок языком, и она тихо вскрикнула: — Люциус! Его имя, срывавшееся с губ Гермионы в моменты их близости, общей, разделённой на двоих страсти, — вот то единственное, что дарило Малфою покой, вселяло уверенность в то, что он нужен, что ему судьбой суждено быть с ней. Коснувшись пальцами местечка между её ног, он обнаружил несомненный знак одобрения собственных действий и почувствовал уверенность в том, что Гермиона всегда будет принадлежать ему и только ему. Люциусу хотелось убедиться, что она будет стонать для него, из-за него снова и снова. Казалось, сердце вот-вот разорвётся на части, переполненное силой его желания. Гермиона была самой прекрасной из всех женщин, встречавшихся ему на жизненном пути, и Малфой твёрдо знал, что умрёт прежде, чем сможет причинить ей боль, и без лишних сомнений убьёт любого, кто попытается ей навредить. Он скользнул самым длинным пальцем между её складками, и Гермиона вздрогнула, влажная, гладкая и нежная, такая готовая к его прикосновениям. Сгорая от желания увидеть, к какому наслаждению может привести её, он погрузил палец внутрь и дразнил до тех пор, пока стройные бёдра не начали двигаться ему навстречу, пока она не стала всхлипывать и стонать громче. Тогда Люциус склонился к влажной развилке между её ногами и заменил палец ртом, отчего Гермиона сдавленно выдохнула и затрепетала. Он продолжал эту сладкую му́ку долго, а когда почувствовал начало её оргазма, тут же навис, приподнявшись на локтях, и вошёл в неё одним быстрым скользящим движением. От полноты захлестнувших ощущений Малфой готов был тот час же кончить, но усилием воли сдержался: ему не хотелось, чтобы между ними всё закончилось так быстро. Гермиона вцепилась в его плечо здоровой рукой, и он начал двигаться, толкаясь в неё до упора и выскальзывая, отступая назад. Никогда и ни с кем он не чувствовал такого полного, ослепительного экстаза, как в тот момент, когда пронзал её, такую влажную и податливую, безумно твёрдым от зашкаливающего желания членом. Отныне и навсегда Гермиона искренне и безраздельно принадлежала ему! Она снова вскрикнула и, вцепившись в его плечо, выгнулась, прижалась к нему особенно сильно. Все это было ему знакомо, и, как только она кончила, Люциус сразу же последовал за ней. Он буквально рухнул рядом, а когда сотрясавшие их обоих спазмы утихли, перекатился на бок и крепко прижал её к себе. Он боялся однажды потерять её по-настоящему. — Ты принадлежишь мне. Теперь я уже не смогу отпустить тебя. Боюсь, придётся тебе выйти за меня замуж, Гермиона, ведь я так тебя люблю, — заявил Малфой и затаил дыхание. «Что она ответит мне?» Взглянув ему в глаза, Гермиона коснулась ладонью его щеки, приподнялась и впилась в губы пылким поцелуем. На её взгляд это был самый лучший, единственный способ дать вполне ожидаемый ответ: «Я не собираюсь покидать тебя». Люциус так крепко прижимал Гермиону к себе, что она едва могла дышать. Ему не хотелось гадать, делать выводы или придумывать что-то. Он хотел получить чёткий, однозначный ответ, а потому попросил: — Скажи что-нибудь, пожалуйста. — Я люблю тебя, — ответила Гермиона. — Не могу представить свою жизнь без тебя, Люциус Малфой. И если таким неуклюжим способом ты пытался спросить, согласна ли я выйти замуж, то мой ответ «да». — Возможно, ты передумаешь, когда я расскажу тебе ещё кое-что, — Люциус, наконец, решился и, приподнявшись на локте, накрыл ладонью её грудь как раз в том месте, где билось сердце. Гермиона уставилась на него так, словно заранее боялась услышать то, что он мог сейчас сообщить ей. На что имела полное право: его это пугало не меньше.