Вынужденное обязательство

Гермиона хотела знать почему. Почему Джилл Истердей, напарница Гарри в течение двух лет и якобы сестра Аллена, хочет её убить? Почему она убила Аллена? Держа палочку по-прежнему направленной на них обоих, Джилл предложила: — Давайте продолжим наше общение внизу, хорошо? — призвала обе их палочки, спрятала в складках своей одежды и указала на дверь. Люциус положил руку на спину Гермионы и подтолкнул её из комнаты. Они спускались по лестнице друг за другом. А когда попали в холл, Гермиону кое-что удивило, и, озвучивая своё недоумение вслух, она повернулась к спускавшейся по лестнице Джилл. — Как тебе удалось преодолеть охранные заклинания? Гарри и Люциус только сегодня укрепили их. Малфой улыбнулся. — Нет, дорогая, я не укреплял защиту дома. Я убрал её совсем, чтобы Джилл могла войти, — как ни в чём не бывало он лёгкой походкой спустился с последних двух ступенек и вошёл в гостиную. Ошеломлённая Гермиона застыла на месте, не понимая, что означает это его заявление. Джилл довольно улыбнулась и вновь показала палочкой, что пленница должна последовать за Люциусом. Одетый по-прежнему только лишь в чёрную шёлковую мантию Малфой уселся на край дивана, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, черты его лица застыли в привычной высокомерной маске. По-прежнему находившаяся в замешательстве Гермиона окончательно запуталась. «Значит ли всё это, что Люциус с самого начала был частью этого заговора?» Она села как можно дальше от него, на противоположный край дивана, в то время как в голове её то и дело мелькали мысли, одна подозрительней другой. — А теперь, Люциус, — Джилл начала ходить перед ними взад-вперёд, — думаю, грязнокровка хочет знать «почему»? Желаешь сам ей всё рассказать или это сделать мне? Малфой вцепился в подлокотник дивана (действие, которое Гермиона заметила боковым зрением), внешне оставаясь по-прежнему непробиваемо невозмутимым. Улыбнувшись, он ответил: — Честно говоря, дорогуша, ещё минуту назад я не был уверен, верны ли мои подозрения на твой счёт. Теперь, когда я точно знаю, что именно ты являешься виновницей всего произошедшего, я мог бы, конечно, выдвинуть несколько версий всяких там теорий заговора, но всё это будут только мои догадки, не более. Почему бы тебе просто не перейти к делу и не объяснить всё самой? Мне неизвестны твои мотивы, хотя уверен, они по природе своей грандиозны и потрясающи. Гермиона вздохнула с облегчением. Казалось, Малфой всё-таки не был частью этого убийственного плана… по крайней мере, она очень на это надеялась, а потому попросила: — Прежде чем ты убьёшь меня, Джилл, и прежде чем расскажешь нам «почему» всё случилось, позволь задать Люциусу вопрос. — Спрашивай всё, что угодно, только побыстрей. Хотелось бы убить тебя прежде, чем моё отсутствие заметит Гарри Поттер. Он слишком пристально наблюдает за мной, — разрешила Джилл. Гермиона повернулась к Малфою.  — Ты снял охранные заклинания? — Да, снял, — подтвердил он. — Ты лгал мне ещё о чём-нибудь, кроме того, в чём уже признался? Она выглядела грустной, потерянной, потерпевшей поражение, и Люциус был более чем обижен её столь явными подозрениями, но всё же отчасти понимал её замешательство и недоверие, тем более что на данный момент оно работало им обоим на пользу и могло помочь найти выход из западни. Он усмехнулся ещё более глумливо чем прежде, когда Джилл внимательно взглянула на него и сказала: — Думаю, мне тоже хотелось бы узнать ответ на этот вопрос. Я обнаружила, что в дом до смешного легко пробраться. И не подозревала, что ты убрал защиту. Малфой посмотрел на неё с привычным выражением надменного превосходства. — Внешне казалось, что твой брат удивительно легко перенёс тот позор, что испытывал из-за деяний собственной семьи, но внутри чувство стыда разрывало его на части. Я применял к нему Легиллименцию и видел, что у него есть сестра, видел, кем были его родители, и видел, что он чувствует себя обязанным искупить грехи своих родственников. Знаешь ли ты, дорогуша, что он никогда не доверял тебе полностью? Он подозревал, что твоя душа — сплошная тёмная дыра (как и у ваших родителей), но пытался толковать любые сомнения в твою пользу, надеясь, что ты изменишься. В конце концов именно излишнее доверие и убило его. Глядя на Гермиону, он объяснил: — Я так никогда и не узнал, кем была его сестра. Ему удавалось скрывать её лицо от меня. Теперь я понимаю, что он позволял мне видеть только то, что сам хотел показать: вину за поступки родителей, боль за них, его бесконечную бессмертную любовь к тебе. — Люциус, просто скажи мне, что ты не имеешь никакого отношения ко всему этому… ведь так? — попросила Гермиона, всё ещё чувствуя себя преданной. — Дорогая, я был Пожирателем Смерти. Всё, что я знал, во что верил, безвозвратно пропало, меня лишили всего. Я всего лишь увидел способ получить свободу. Я наблюдал смерть Аллена в предсказателе (как и твою), разница только в том, что я не сделал ничего, чтобы предупредить его, а тебя предупредил. Малфою оставалось только надеяться, что она догадается: он лжёт. А сестра Аллена об этом не догадается. Удручённого взгляда Гермионы и торжествующего Джилл было достаточно, чтобы понять: они обе поверили его словам. Но сейчас он должен был позволить Гермионе обманываться, иначе им не удастся выбраться отсюда живыми. Джилл рассмеялась. — Став однажды Пожирателем Смерти, остаёшься им навсегда. Так же как ребёнок Пожирателей Смерти, навсегда остаётся их ребёнком. Я пыталась донести это до брата, но нет, он чувствовал необходимость искупления, — она повернулась к Гермионе. — Он продал всё имущество родителей и семейный дом, опустошил хранилище. И знаешь, что он сделал с этими деньгами, Гермиона? Та не проронила в ответ ни слова. Движением запястья Джил направила на неё палочку и спокойным, лишённым злобы голосом произнесла: — Отвечай, когда я задаю тебе вопрос, грязнокровка, — а потом так же невозмутимо добавила: — Круцио! Скорчившись от боли, Гермиона рухнула с дивана. Стиснув зубы, Малфой сохранял невозмутимое выражение лица, поскольку Джилл повернулась к нему, видимо, желая убедиться в его равнодушном отношении к происходящему. Прекратив действие проклятья, она наступила на больную руку Гермионы, вдавливая носок туфельки прямо в центр раны. Вскоре повязка стала багрово-красной от выступившей свежей крови. Стоя над Гермионой, она спросила ещё раз: — Ты знаешь, что он сделал с деньгами? Той хватило сил только мотнуть головой из стороны в сторону и не заплакать. — Отдал таким же грязнокровкам, как ты! Потратил их на финансирование твоего проекта, раздал в детские дома, учредив стипендии для грязнокровок, которые пострадали во время войны. Пока наши родители умирали в Азкабане, он разбазарил всё до последнего галлеона, а ведь не имел на это права! Часть этих денег принадлежала мне! Однако, из-за того, что мы оба сменили фамилии, чтобы избежать мнимого семейного позора, никто даже не знал, что я такая же наследница. И провернул он всё это под видом распоряжения министерства. Конфисковал имущество родителей и раздал его, никому не сказав, что он — их сын. Гермиона села прямо на полу и устало прислонилась спиной к дивану. Посмотрев на Люциуса, спросила: — Он был ответственен за конфискацию вашей собственности и денег, не так ли? Вот что объединило вас двоих? — перевела взгляд с него на Джилл. — Месть за отобранные у вас деньги и имущество? Ты из-за этого убила Аллена, Джой и Марка? И меня собираешься убить из-за этого? — Не могу говорить за твоего любовника. Насколько я знаю, его сын живёт довольно неплохо, видимо, папочка успел где-то припрятать часть денежек. Но за себя скажу: да, только из-за этого. Ничего особенного, милашка, всего лишь обычная месть. Я продолжу работу брата и его мёртвой маленькой грязнокровной невесты, и все так сильно будут мне сочувствовать. А потом, когда получу контроль над тёмными артефактами, которые пока находятся в твоём распоряжении, постараюсь отомстить всем прочим любителям грязнокровок. Я освобожу оставшихся Пожирателей Смерти, и мы продолжим осуществление планов Тёмного Лорда, очистим нашу расу от скверны, отравляющей её. В основном от подобных тебе, Гермиона. — Ты спятила, — пробормотала та, приподнялась и снова села на диван. Кровь продолжала капать на пол, и Малфою показалось, что она вот-вот упадёт в обморок, хотя всё ещё пытается дерзить. Он любил эту непокорную, до конца верную своим идеалам женщину. Он зааплодировал. — Хорошее шоу. Спустя мгновение ты сможешь наконец покончить с мисс Грейнджер, но неужели никому не интересно послушать, что я хочу сказать по этому поводу? — Не особенно, — пробормотала Гермиона и, откинув голову на спинку дивана, перевела дыхание. — Мне кажется, ты несколько поднадоел своей девушке, Люциус. Но продолжай, я хочу услышать это, — опустив палочку, Джилл села на стул и улыбнулась. Малфой ждал именно этого момента: ему необходимо было, чтобы она опустила палочку, а вместе с ней и ослабила защиту. Он улыбнулся и, сделав вид, что хочет отвести от лица прядь волос, поднял руку, но потом вдруг направил её на Джилл и так же невозмутимо, как до этого она прокляла Гермиону, произнёс: — Круцио. В корчах Джилл свалилась со стула и выронила палочку. Лицо её исказилось от боли. Гермиона с опаской посмотрела на него и постаралась встать рядом как можно более прямо. Всё ещё с вытянутой перед собой рукой Люциус попросил: — Подбери её палочку, если сможешь, Гермиона. Она не знала точно, стоит ли ему доверять, но понимала, что с палочкой в руках точно почувствует себя лучше. Джилл продолжала скулить от боли. — Люциус, никто не может проклясть непростительным без палочки, — менторским тоном заявила Гермиона, подняв палочку Джилл, и потянулась к её мантии, чтобы забрать их собственные. Малфой на мгновение прекратил пытку и исполнился показным удивлением: — Да ты что? Тогда как ты объяснишь тот факт, что я именно это и собираюсь сделать? — он снова простёр ладонь в направлении Джилл и начал произносить заклинание: — Авада… Больше он ничего не успел сказать, потому что Гермиона метнулась к нему и вынудила опустить руку вниз, затем обняла и попросила: — Нет, не убивай её. Задвинув её себе за спину, Люциус забрал палочку Джилл и зашвырнул в противоположный угол комнаты. Взяв из рук Гермионы свою палочку, он подошёл к женщине, лежащей на полу, и сказал: — Ты такая дура! Никогда не доверяй бывшему Пожирателю Смерти, дорогуша. — Это совет и для меня? — спросила Гермиона, опускаясь без сил на диван. Направив палочку на Джилл, Малфой связал ей руки и ноги заклинанием, отбросил свою в дальний угол комнаты, повернулся к Гермионе и улыбнулся. — Нет, можешь спокойно доверить мне даже собственную жизнь, потому что за последние несколько дней я столько раз её спас, что, правильней было бы сказать, что теперь она вся принадлежит мне. — Так вот чем вы на самом деле занимались с Алленом на проекте? Беспалочковыми непростительными проклятьями? — спросила она. — Нет, о них никто не слышал кроме Джилл, меня и тебя, Гермиона. И хотя я никогда раньше не пробовал использовать их, всё же подозревал, что это возможно, если приплести сюда то тёмное заклинание моего деда. Я мысленно произнёс сначала его формулу, после чего легче лёгкого оказалось проклясть её Круцио. Но ты же никому не выдашь мой секрет, правда? — он не смог сдержать ухмылки. Гермиона посмотрела на него так, словно хотела прикончить, и прикрыла глаза. — Я-то нет, а вот что насчёт неё? — О, точно, — спохватился Малфой, как будто что-то вспомнив, и, повернувшись к женщине, лежащей на полу, направил на неё палочку. — Обливиэйт! — после чего открыл уличную дверь, впуская в дом Поттера и авроров. Гарри был в ярости и тут же заорал на него: — Будь ты проклят, Малфой! Ты должен был снять защиту, чтобы мы все могли войти! Чтобы авроры вместе со мной беспрепятственно проникли в дом вслед за убийцей и арестовали его! — Упс, — едва заметно ухмыльнулся Люциус. — Кажется, я снял её частично, так что войти смог только убийца. Моя ошибка. Гарри наклонился, чтобы рассмотреть, в каком состоянии находится его бывшая напарница, и оглянулся на Малфоя. — Ты на самом деле слишком рисковал! — Да ладно тебе, Поттер, ты просто завидуешь, потому что терпеть не можешь делиться славой героя, — урезонил его Люциус, подошёл к Гермионе и, сев рядом, спросил: — Всё в порядке? Позвать целителя? Она помотала головой и прижалась к нему. Гарри приказал стоящему рядом аврору: — Приведи её в сознание, дай Веритасерум и получи признательные показания! Гермиона тут же открыла глаза и растерянно сказала: — Вы не сможете получить её признание! Люциус стёр ей память! — Ты такая наивная. Я знал, что делаю. Из произошедшего она не будет помнить только несколько последних минут, — сказал Малфой, поглаживая её по голове. — А что случилось в эти несколько последних минут? — недовольно поинтересовался Гарри. — Ой, кажется, заклинание рикошетом ударило и по мне, потому что я тоже их забыл, — криво ухмыльнулся Люциус. Какое-то время Гарри буравил его подозрительным взглядом, а потом повернулся к подруге. — Гермиона?.. — Ох, Гарри, я потеряла столько крови, и в голове всё смешалось… не могу вспомнить… Гермиона знала, что сознательно солгала другу, но она на самом деле слишком устала и к тому же испытывала сильную боль. Поморщившись, она попыталась встать с дивана, но Малфой ещё ближе притянул её к себе и, понимая, что спустя примерно час уже рассветёт, спросил у Поттера: — Наши показания нужны тебе сегодня? — Нет, я вернусь за ними во вторник. Гарри подошёл к Гермионе, погладил её по щеке, а когда она открыла глаза и посмотрела на него, улыбнулся, наклонился и поцеловал в лоб. Когда посторонние покинули дом, Люциус вновь исцелил её руку, а затем отнёс Гермиону наверх и уложил в постель. Аккуратно устроив её на простынях, он лёг рядом, поцеловал в щёку и спросил: — Вот всё и закончилось. Скажи, неужели у тебя и вправду появились хотя бы на секунду сомнения на мой счёт? — Ну, может быть, только на секунду, да и то совсем незначительные, — ответила она. — Я почему-то подспудно знала, что могу доверять тебе. — Тогда мне всё-таки следует получше отточить своё актёрское мастерство. Хотя, кажется, его хватило для того, чтобы убедить хитромудрую мисс Джилл, — несколько уязвлённо заметил он, притянув её поближе. — Ну, она-то не знала тебя так хорошо, как я, — пробормотала Гермиона. Он почувствовал, как ему на грудь скатываются горячие солёные слёзы прежде, чем услышал её всхлип, и крепко обнял её.  — А теперь поспи немного, любовь моя. Никто и никогда больше не обидит тебя. Не плачь. Пожалуйста. Она вытерла слезы и, уже закрывая глаза, почувствовала прикосновение его губ к своей коже. Лёгкими нежными поцелуями покрывая её лицо и шею, Люциус тихо шептал после каждого одно и то же: — Я люблю тебя… люблю тебя… Он оттолкнул её от себя и уложил на спину, пальцами обхватив подбородок. Малфой словно старался заклеймить поцелуями рот Гермионы, выжигая губами на её губах знак принадлежности только ему и никому больше. Его запах заполонил все её чувства, вскружил голову. Тепло накрывшего её сильного тела рождало в Гермионе ощущение невесомости, словно она бесконечно падала в непроглядный бездонный первозданный хаос, но она обнаружила вдруг, что её это совершенно не волнует. Этот поцелуй отличался от всех предыдущих. Удивительным образом он значил намного больше, чем просто страсть или желание и, подталкивал Гермиону за край, потрясая той любовью, что отражалась от его губ и, многократно умножаясь, снова проливалась в неё. Люциус притянул её ещё ближе, так что их обнажённые тела оказались плотно прижаты друг к другу. «Когда он успел снять мантию? И стянуть с меня платье?» Гермиона оттолкнула его и спросила: — Ты использовал беспалочковую магию, чтобы снять с нас одежду? Малфой беспечно пожал плечами и продолжил её целовать, но она вновь пихнула его и решительно заявила: — Серьезно, начиная с завтрашнего дня будешь и меня учить этому. — Тебя возбуждаю я сам или мои знания? — спросил он, приподняв бровь. По его мнению, она слишком долго думала над ответом, хотя Люциус, конечно, знал правду. Его рука скользнула по её рёбрам к одной груди, в то время как губы коснулись другой. Гермиона сжала его предплечья, а он посмотрел на неё и поинтересовался: — А теперь что скажешь? Тебе нужны мои знания или моя любовь? В глубине её потемневших почти до черноты глаз разгоралось пламя страсти, когда она прошептала: — Хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. — Так я и думал, — восхитился Малфой собственной прозорливостью, самодовольно ухмыльнулся и только начал вновь склоняться к её груди, когда услышал, как она добавила: — Но потом обязательно научишь меня беспалочковой магии. Заткнув ей рот ладонью, чтобы она хотя бы ненадолго замолчала, Люциус продолжил ласки. Он всё-таки не смог сдержать низкого гортанного стона, а сердце заколотилось так громко, что биение отдавалось гулом в ушах. Он нежил губами одну её грудь, вторую, поднялся к шее, подбородку, уху… Прижался к её губам, жадно и глубоко погружая язык в рот. Его рука скользнула по ложбинке между полушариями груди к животу и ещё ниже, а пройдясь между ног, пальцы быстро и почти невесомо огладили её раскрытую плоть. Гермиона тут же застонала. Это была та самая реакция, которой Малфой и добивался. В некотором смысле это был единственный способ, которым он хотел бы заканчивать все их споры, оставляя за собой последнее слово даже тогда, когда они и вовсе не говорили друг другу ни единого слова. Прикосновения его рук и губ сводили её с ума, сокрушали, опьяняли, Гермиона словно тонула в ощущениях, захлёбывалась ими. Глядя на неё, Люциус засмеялся низким, обольстительным смехом, восхищённо выдохнув: — Ты так красива! Сейчас ему совсем не хотелось торопиться. Он некоторое время просто любовался её грудью, ощущал ладонью сладкую тяжесть, но в конце концов всё же пробормотал: — Только, пожалуйста, не пойми неправильно то, что я хочу тебе сказать… — он запнулся, колеблясь, потому что собирался сделать последнее, решающее признание. Гермиона открыла глаза, взглядом умоляя его продолжать. — Просто… я хочу тебя уже довольно долгое время, — решился Малфой наконец. — Я хотел тебя уже тогда, когда твой Аллен был ещё жив, но поверь… если бы я мог предотвратить его смерть, то так бы и сделал. Я не видел его гибель в предсказателе. Это была ложь. Я бы никогда не променял его жизнь на обладание тобой. Ты же веришь мне, правда? Казалось, он действительно боялся, что Гермиона не поверит ему, но она тихо сказала: — Правда, Люциус. Я хочу жить. Хочу любить. И знаю, что только твоя помощь сможет исцелить меня. Помоги мне начать жизнь заново. Малфой хотел того же. Почти так же сильно, как хотел её. Он облегчённо выдохнул и улыбнулся, провёл пальцем по её прекрасному лицу, от подбородка спустился к ложбинке между грудями, обвёл пупок и направился ниже. Коснулся раскрытых складок и принялся любовно поглаживать их, пока она, влажная и готовая, не захныкала. Тогда он встал перед ней на колени, придерживая за бедро, плотно прижал ладонь к её припухшей плоти и скользнул пальцами глубже, двигая внутрь и наружу, проворачивая их внутри неё и сгибая, пока задыхающаяся Гермиона не начала извиваться. Губы Малфоя накрыли клитор, и в почти идеальном, непринуждённом ритме движений его рта и пальцев, скользивших филигранно точно и умело, она испытала восхитительный оргазм, но Люциус на этом не остановился. Гермиона едва переводила дух, ноги после испытанного блаженства дрожали слишком сильно, и, не выдерживая этой пытки ожиданием, она вскрикнула: — Пожалуйста! Люби меня! Но получила категоричный отказ: — Ещё рано. Малфой прервал объединявшую их совершенную гармонию и, словно скульптор, формирующий из куска глины шедевр, начал оглаживать ладонями всё её тело. Он снова коснулся губами её губ, а потом втянул один из сосков в рот и начал легонько покусывать, пока тот не затвердел. Затем проделал то же самое со вторым. Гермиона снова застонала, и он мог с уверенностью сказать, что она близка ко второму оргазму только потому, что он ласкает её грудь. Так что он остановился и повторил: — Рано ещё. — Откуда у тебя столько выносливости, старик? — проскулила она. Люциус звучно и безудержно расхохотался и шёпотом пообещал (скорей себе, чем ей): — Я тебе покажу «старика». Он снова скользнул ртом по её телу вниз, оставляя на коже влажный след, и окунул язык в горячие складки. Его руки поднялись вверх, до холмиков груди, пока он теребил языком клитор, дразнил сладко и остро, пока от мучительных покалывающих ощущений Гермиона не задрожала в мелких судорогах, чувствуя невыносимое желание окунуться в блаженное расслабление. Люциус сжал её бедра крепче и решил, что с них обоих хватит. Поглаживания его языка стали более резкими, точными и настойчивыми, когда Гермиона начала судорожно двигаться ему навстречу, желая достичь того вознаграждения, которым он наконец-то был готов осчастливить её. Малфой вновь отстранился, и она нетерпеливо застонала: — Ну, пожалуйста! Чего ещё ты хочешь от меня? Я ведь была так близко! — Проси, — потребовал он. — Ради Мерлина! — возмутилась она. — Если это очередная твоя «властная демонстрация», то мы можем закончить прямо сейчас, и я… Она не успела произнести больше ни слова, потому что Люциус жёстко запечатал её губы своими, решив: «Пропади оно всё пропадом. Не надо мне от неё никаких просьб. Я просто хочу кончить!» Он скользнул в неё легко и естественно, ведь по-другому и быть не могло. Он двигался длинными, сильными толчками, которые Гермиона, приподнимаясь, с готовностью встречала, а потом она и вовсе обвила его бёдра ногами. Это было как раз то, в чём он сейчас нуждался. Люциус решил, что это даже лучше, чем если бы она умоляла взять её. Он погружался в неё всё глубже и быстрее, она же продолжала чутко откликаться на его движения толчок за толчком, равная ему во всех отношениях. Они оба оказались на грани извержения, на краю сексуальной бездны, и, когда волна желания подняла их на своём гребне, а затем захлестнула обоих, Гермиона, запрокинув голову, вскрикнула от удовольствия. Люциус эхом ответил спустя секунду и обессиленно рухнул на неё. Он так устал, что ему казалось: больше не сможет сделать ни одного движения, что невольно наводило на невесёлые мысли: «Может быть, я действительно уже слишком стар для неё?» Он вышел из Гермионы и наконец придвинулся ближе, с силой прижав её к себе. Они лежали рядом, переплетясь конечностями. Она ласково перебирала длинные волосы Люциуса, а его рука покоилась на её животе. Прежде чем они оба провалились в сон, он пробормотал: — Поскольку я несколько раз спасал тебе жизнь, я на самом деле думаю, что ты передо мной в долгу. Согласна? — Получишь всё, что угодно, если только заткнёшься и дашь мне поспать. Он улыбнулся и поцеловал её в щёку. — Я не забуду этого твоего обещания. Гермиона тут же насторожённо распахнула глаза. — Подожди, может, сперва скажешь, что тебе от меня нужно больше всего. — Извини, но ты уже согласилась. Тебе следовало сначала спросить, чего я хочу, прежде чем так легко обещать, что я могу получить абсолютно всё, — нагло заявил Малфой. Гермиона нахмурилась. — Серьезно, чего ты хочешь? — Тебя. — Ха, и это все? — удивилась она. — Мне этого будет достаточно, — заверил он. — А я что получу взамен? — А чего ты хочешь? — Я хорошенько подумаю и тогда скажу тебе, — капризно заявила она. Люциус протянул руку, ущипнув её за попку, и Гермиона возмущённо вскрикнула: — Эй, ладно, ладно… Хочу выйти за тебя замуж. — Это можно устроить. Малфой притянул её к себе и счастливо улыбнулся. Потому что знал, что именно она попросит. Знал ещё до того, как начал работать вместе с ней. Он довольно засмеялся, а Гермиона, вскинув на него взгляд, спросила: — Что в этом смешного? — Ничего. Спи, Гермиона. Я люблю тебя, я действительно тебя люблю, — сказал Люциус и снова засмеялся: его признание прозвучало совершенно абсурдно и тем не менее было абсолютно правдивым. — Я тоже тебя люблю, глупый ты, старый Пожиратель Смерти, — пробормотала Гермиона. — Знаю, ты смеёшься над тем, как подшутила над нами судьба. Да уж, ирония судьбы — по другому и не скажешь. Известный всем Пожиратель Смерти и самая знаменитая грязнокровка вместе, любят друг друга и собираются пожениться. Устои магического общества основательно пошатнулись. Но Люциус знал одно: их дети вырастут умными, красивыми и, с большой вероятностью, однажды станут править целым миром. А он будет во всём поддерживать свою ужасно умную жену.