From Ice to Fire

Машинально пройдя несколько шагов за Квинн, Блейн оглянулся на Курта и увидел то, что всегда боялся увидеть. В небесных глазах парня стояли слезы, которые так и грозились сорваться вниз при следующем неровном, рваном, блять, вдохе. В этом пристальном взгляде уставшего, сжавшегося человечка читалась такая откровенная, ничем не прикрытая, всепоглощающая боль вперемешку со скрипящим отчаянием, что Блейн забыл, как дышать. Время вокруг них будто замерло. Словно не было вокруг шумных хоккеистов, их громких криков и свистов, не было ебаной группы поддержки с их любопытными, пытливыми взглядами, никого не было. Только двое потерянных людей, один из которых сейчас совершает самую большую, такую пиздец огромную ошибку в своей жизни, что может потерять самое дорогое и ценное, что когда-либо было, есть и вообще будет в его чертовой жизни. Он должен был решиться. Просто обязан был сделать первый шаг, исправить ситуацию, не позволять Курту плакать, но твою мать, почему это так блядски сложно? Почему в его никчемной голове звучал голос отца, его оскорбления и отголоски болезненных ударов? Готов ли он пережить такое еще раз? Пережить предательство близких ему людей, лишиться всего, чего он добивался с таким упорством, своей карьеры и успешного будущего? Готов ли он опуститься на самое дно и снова, в который раз, быть преданным? Взгляд Андерсона снова вернулся к Курту. А как ты, блять, думаешь, чувствует себя он, конченый ты мудак? Он открылся тебе, а ты его предаешь, кусок ты говна. Он помогал тебе, был с тобой всегда, когда другим было насрать. А ты готов проебать его только из-за того, что тебе, сука, страшно? Курт не шевелился. Он не слышал абсолютно ничего. Кровь стучала у него в голове, отчего та готова была треснуть на несколько частей. Тяжелое дыхание разрывало грудную клетку, а застывшие в глазах слезы нещадно жгли слизистую. Но он держался. Смотрел на то, как Блейн уходит, и держался. Он не посмеет. Он не посмеет. Он не посмеет. Ну да, повторяй себе это почаще, глядишь – поверишь. Он уже посмел. Как только Блейн скрылся за поворотом, Курт развернулся и быстро побежал, пока никто не успел ничего ему сказать или крикнуть. Он бежал так быстро и так далеко, как только мог. Слезы застилали ему глаза, он не видел ничего перед собой, не мог нормально дышать. Хрипы и всхлипы разрывали его горло, хотелось кричать, рыдать, орать от боли и обиды. Очнулся Курт только тогда, когда добежал до отеля. Состояние его оставляло желать лучшего: он был на грани срыва и остатками сознания понимал, что ему нельзя оставаться одному и срочно нужно поговорить с кем-то, но… Он был здесь один. Рейчел осталась в Нью-Йорке, а звонить ей и отвлекать ее от работы он не хотел. А Блейн… Пошел он к черту, этот Блейн Андерсон. Курт поднялся в свой номер, стараясь избегать любых контактов с людьми (приветливая девушка на ресепшн, с которой Курт всегда был дружелюбен и порой перебрасывался парой фраз при встрече, сейчас лишь удивленно проводила взглядом парня, который буквально промчался мимо нее с выражением лица… очень красноречивым для того, чтобы останавливать его для расспросов), однако, закрыв за собой дверь, он почувствовал, как лишается последних сил. Вокруг было слишком много всего, что так или иначе напоминало про Блейна: фирменные пакеты от новых вещей, его старые спортивные вещи, открытая баночка геля для волос и его чертов запах. Аромат Андерсона буквально пропитал номер Курта насквозь, отчего слезы брызнули с новой силой. Курт медленно осел по двери на пол, мысленно срывая стоп-кран. Эмили (так звали девушку с ресепшн) только занесла руку для вежливого стука, как до ее ушей донесся заглушенный тяжелой дверью… вой. Испуганно отпрянув, девушка прислушалась и едва различила громкий плач за дверью номера такого милого молодого человека, всегда веселого и улыбчивого, который последние несколько дней проводил так много времени с тем милым хоккеистом, что Эмили готова была спорить на что угодно, что они встречаются. И вот сейчас она слышала отчаянные рыдания и не знала, чем ему помочь. Единственное, что пришло ей в голову, это принести ему бутылочку вина, которую теперь она решила оставить под дверью номера, и надеяться на то, что он заметит записку, просунутую через нижнюю щель. Девушка чуть слышно постучала и быстро скрылась за поворотом. Курт услышал стук в дверь и тут же вскочил на ноги, поспешно вытирая слезы рукавом такой дорогой рубашки. Наклонив голову вниз, он увидел записку, на которой аккуратным почерком было выведено: «За счет заведения. Пусть она скрасит твое одиночество. Не грусти, все наладится ;) Эмили». Хаммел, измученно улыбнувшись, немного приоткрыл дверь, замечая стоящую на подносе бутылочку «Шардоне» и один бокал. Он не ошибся в этой прекрасной девушке, определенно. Спустя час, дрожащими руками наливая себе очередной бокал, Курт снова и снова корил и ненавидел себя за излишнюю доверчивость. За то, что слишком сильно размечтался и поверил в того, в кого не должен был ни при каких обстоятельствах. Ну неужели ты и правда думал, родной, что он ради тебя горы свернет и рискнет своей карьерой? Что он из-за тебя расскажет всем правду и лишится команды? Предел наивности, мой дорогой. Зато теперь ты знаешь, что он скрывал от тебя, вернее, кого скрывал. Куда ходил по ночам, почему не высыпался, почему тебе рассказал не все секреты. А может, вообще все это было ложью? Все признания, все касания, все поцелуи и объятья? Использовал тебя и снова вернулся к той, с кем ему положено быть? К той, за которую его не осудят? К той, что является легким и проверенным путем. Мысли путались, слезы снова застилали глаза жгучей пеленой, а постоянный звонок телефона адски нервировал. Хаммел хотел было снова отклонить вызов, однако нажал не туда, и нервный и громкий голос Рейчел зазвучал из динамиков. И оборона Курта пала. Спустя несколько часов Курт, убаюканный опустевшей бутылкой вина и верной подругой, которая пообещала добраться до этого конченого хоккеиста и оторвать ему все, что только сможет, спал тревожным и тихим сном, излив девушке все переживания и наплакавшись на год вперед. Пусть спать ему оставалось недолго, ведь тренировка начиналась в девять, но сон и время, как известно, лучшее лекарство. И если времени у него не так много, то сон – это единственный вариант. Глядя на сидящую напротив и жующую листья салата Куинн, Блейн ненавидел себя всем блядским разрывающимся сердцем. Не тут он должен быть, не ее угощать ужином и слушать тупые бредни о том, что Сантана хочет подсидеть ее и выгнать из команды. Не на нее смотреть и не ее провожать домой. Андерсон весь вечер поглядывал на свой телефон, не выпуская его из рук. Периодически он блокировал его, выключал, потом не выдерживал и снова включал, ожидая пропущенного звонка или пришедшего сообщения, пусть даже и гневного с пожеланиями умереть. Но не было ничего. Абсолютное. Тотальное. Молчание. В конце концов, сдавшись, он несколько раз звонил Курту, писал ему, но все было по-прежнему: никто не отвечал. Он мог только представить, что творилось с парнем в этот момент, а он сидел тут и смотрел в полную тарелку, не съев за весь вечер ни единого куска курицы. – Да положи ты уже свой телефон, – рассердилась Куинн, когда Блейн в очередной раз проверял почту. – Ты весь вечер в нем сидишь и молчишь! Удели мне хотя бы минутку. – Я и так уделяю тебе уже третий час. Что еще ты от меня хочешь? – у хоккеиста не было сил даже спорить и пререкаться. Мыслями он был там, в номере Курта. Он переживал за него, волновался, но дозвониться до него так и не смог. Он был раздавлен к хуям. – Ничего с твоим радужным не случится, – Андерсон в гневе поднял на нее взгляд. – Он походу уже спит давно. Вот и нам пора с тобой уединиться… – Прекрати его так называть! – взорвался парень. – Я весь гребаный вечер тебя терплю, и мне это остоебенило! Катись на все четыре стороны, поняла меня? Уебывай так далеко, чтоб я тебя больше никогда не видел! И не смей, – Блейн буквально зашипел от злости, – не смей больше упоминать его в разговоре, ты меня поняла? Резко развернувшись и не глядя на других посетителей ресторана, Блейн вышел и, не думая, куда идет, просто пошел. До его ночной тренировки оставалось несколько часов, но он не хотел идти в отель. Он вообще больше ничего не хотел. Он хотел к Курту, но понимал, что тот не захочет его видеть. Он понимал, что сделал непоправимую глупость, и не знал теперь, как исправить все то, что он натворил. Один-единственный вариант крутился у него в голове, но ему было страшно до жути делать такое. Андерсон тысячи раз прокручивал в голове, но то, о чем он думал, пугало его до чертиков. Он несколько раз пытался рассказать обо всем Сэму, но… Не мог даже этого. Как же тогда поступить со всей командой?.. *** Курт проснулся, но лучше бы ему не просыпаться вообще никогда. Голова болела так сильно, что оторвать ее от подушки было настоящим поступком, а дойти до ванной комнаты и жадно попить воды из-под крана – так вообще подвигом. От вчерашних продолжительных слез глаза парня сильно опухли и покраснели, не помогли даже патчи и тонизирующая маска, а про чувство стыда и внутреннего опустошения вообще и говорить не стоило. Курт стоял перед зеркалом, глядя на себя, и не находил в себе желания выходить сегодня из номера. Не выходить до завтрашнего вечера, пока автобус не повезет их до аэропорта. А потом приехать домой, встретиться с Рейчел и запереться дома на месяц, никогда в жизни больше не встречая хоккейную команду «Тигры» и ее треклятого капитана. Винил ли Курт Блейна? Однозначно да. Но больше всего виноват был сам Курт, который в очередной раз, как там говорит Блейн, наебался? В самую точку, черт побери. Развесил уши и поверил, что встретил любовь всей своей жизни, которая пойдет за ним и сделает для него все что угодно. Позволил себе расслабиться и подпустить очередного проходимца ближе положенного, из-за чего теперь и расплачивался. Думал, что он бросит ее ради тебя? Удачи. Вперед и с песней. Теперь осталось только пережить всего один день, закончить работу здесь, вернуться в родной Нью-Йорк и сказать Изабель все, как есть. Он откажется от этого проекта, пусть у них и осталась одна игра. Самая главная и решающая игра. Неважно. Они отлично справятся и без него. Кое-как просто расчесав волосы, Курт даже не потрудился их уложить и, накинув на себя черные джинсы и такую же темную худи, вышел из номера, не забыв при этом захватить свои солнечные очки и телефон с прикроватной тумбочки. Набирая сообщение Изабеле, он вкратце описал суть просьбы, особо не вдаваясь в подробности, и отослал сообщение, убирая телефон в карман. В пекло все. С него хватит. Выходя из лифта, парень издалека заметил Эмили, которая разговаривала с кем-то по телефону. При виде него девушка грустно улыбнулась, извиняясь и заканчивая разговор. – Мистер Хаммел, все в порядке? – нарочито деловой тон девушки говорил о том, что неподалеку находился администратор. – Надеюсь, наше обслуживание не вызвало нареканий? И точно: за ее спиной, в отдалении около диванного островка, стоял молодой человек, которого Хаммел несколько раз видел в холле и даже получал от него неоднозначные намеки. Сейчас тот его не заметил, что не могло не радовать Курта. Слишком уж навязчивый малый. – Все в порядке, – ответил Курт и, понизив голос до шепота, добавил: – Спасибо большое, Эм. Тренировка уже началась, но журналист на нее не спешил. Пусть Андерсона и временно исключили из команды, он все еще мог появляться на тренировках, а пересекаться с ним ему хотелось меньше всего на свете. Он не мог смотреть на него, что уж говорить о нормальном общении. Сидя в такси, парень продумывал модели поведения при случайной встрече с Андерсоном, но все казалось ему то по-детски глупым, то недостаточно злобным. О том, что нужно написать хотя бы пост в социальные сети, Курт вспомнил только на подъезде к спортивному комплексу, поэтому всю дорогу до здания катка он провел в телефоне. Невыносимо больно было проходить возле знакомых мест, где еще вчера они весело шутили и смеялись, пытаясь не попасть в объективы папарацци, а уже сегодня… Ничего. Они здесь ненадолго. При входе на трибуны он бегло осмотрел помещение на наличие нежелательных личностей и, удовлетворенный результатом, занял свое место на самом последнем ряду. «Давно ж я не забирался так далеко», – мельком пронеслось в ноющей голове, и Хаммел усмехнулся своим мыслям. – Хэй, Хаммел, – громкий крик тренера Биста заставил Курта тихо застонать от боли в его голове. – Чего так далеко забрался? А ну живо спускайся вниз. Осознавая, что сил на то, чтобы спорить с тренером, у него так и не появилось, Курт медленно встал и побрел вниз, вздрагивая от каждого громкого стука шайбы о борт. Не лучшей идеей было сегодня идти на тренировку, однако выбора у него не было. Работа есть работа. Время тянулось как никогда медленно. В висках пульсировало, и даже выпитая таблетка аспирина не помогала ничуть. Сильная дрожь терзала его последние тридцать минут, и, как бы он ни кутался в теплую худи, теплее ему не становилось. Он пытался изо всех сил следить за происходящим, однако постоянные одинаковые тренировки из раза в раз мучали его хуже боли. Сегодня он вспомнил, как сильно ненавидел хоккей вначале. Спасительный свисток, свидетельствовавший об окончании пыток, заставил Курта поверить в чудо. Как только тренер Бист вышел, Хаммел тоже встал, собираясь побыстрее вернуться в свой номер и продолжить заниматься самобичеванием, он услышал громкий удар позади себя. – Хэй, Курт, херово выглядишь, – выдал Сэм, снимая с себя шлем. – Все хорошо? – Лучше не бывает, – покачал головой Курт, пытаясь придумать, как же поскорее закончить этот разговор и уйти. – Курт, пожалуйста, подожди! – твою мать. Не успел. – Не уходи. Стой. Блейн пытался бежать к нему, но, по-видимому, больная нога не давала ему это сделать. Он отчаянно хромал, пытаясь ускориться, но это не приносило никаких результатов. Курт оглянулся вокруг в поисках других выходов из зала, но встретиться лицом к лицу с Блейном ему все-таки придется. Сегодня Блейн выглядел… так же, как вчера. Укладка его была не такой крепкой, но парень определенно потратил на нее не один час в попытках повторить старания Курта. Те же джинсы, та же темная рубашка, даже туфли на его ногах вместо привычных кроссовок. Бабочка висела у него на шее не завязанная, но по измятой ткани Хаммел понял, что хоккеист упорно пытался ее завязать. Несмотря на возникший интерес к происходящему, но навесив на лицо маску равнодушия, Хаммел медленно направился в сторону выхода, намеренно игнорируя просьбы хоккеиста. – Курт, пожалуйста, давай поговорим. Я прошу тебя, не уходи. Журналист поднял на него взгляд, стараясь не смотреть в столь любимые шоколадного цвета глаза, которые при свете дня откровенно похожи на чистый виски, и увидел позади парня спешащую за ним Куинн. На ее лице читалась решимость. Хочешь ли ты с ним поговорить? Хочешь услышать извечное: «Прости, дело не в тебе, дело во мне» от него? Увидеть, как он поцелует свою девушку у всех на глазах и радостный уйдет в закат, оставляя тебя второй вечер подряд рыдать с разбитым сердцем? Он предал тебя, мой друг. Обещал поужинать после игры, а вместо тебя ужинала с ним она. Знаешь, почему? Потому что ему так проще. Потому что ты не достоин серьезных поступков. Потому что ты все стерпишь и всегда всем поможешь. Он предал тебя. Даже после всего, что между вами было. После того, что ты сделал для него. После того, как поверил в него. После того, что открылся ему и доверился. А он… он смыл все в унитаз. Не забывай об этом. Сильно сжав кулаки от злости и обиды, Курт развернулся на девяносто градусов и собирался сделать шаг, смахнув непрошеные слезы с пылающих щек, как вдруг услышал за спиной голос Блейна. Услышал то, что вынудило его развернуться обратно. – Да отъебись же ты от меня наконец, – крикнул парень, вырываясь из цепких лап Фабрей. – Курт, стой! Да подожди же ты! – Давай, беги, догоняй своего пидараса, – зло прошипела девушка. – Если кроме него тебе никто больше не нужен! – Да, черт возьми, не нужен! – буквально взревел Андерсон, после чего на льду воцарилась тишина. – А ты мне тем более не нужна, хоккейная подстилка. Ты даже взгляда его не стоишь, мразота! Курт – самый прекрасный человек из всех, кого я знаю. Самый добрый, самый заботливый, доброжелательный, приветливый и милый. Ты ему даже в подметки не годишься! – А я смотрю, кто-то тоже заделался дырявым, Андерсон? – едкое замечание Карофски породило неровный, недовольный гул. – Я говорил вам, что Хаммел его сголубит, и вот теперь – минус капитан команды. – Мне глубочайше насрать, что ты обо мне думаешь, Карофски, – устало выдохнул Блейн, потирая лицо руками. – Я могу только подтереться твоим мнением. А сделать я это должен был уже очень давно. Ведь из-за таких мудаков, как ты, я столько времени впустую проебал. Да, я гей. Я чертов гей. Вы это хотели услышать? Вместо ожидаемого гула снова повисла тишина. Даже Курт выглядел потрясенным. Признаться честно, он никак не ожидал от Блейна такой смелости. Он думал, что ему нужно будет больше времени привыкнуть к этой мысли, однако сейчас он не выглядел удивленно или боязливо. Нет, Блейн был полон решимости. А по его лицу было видно, какое облегчение испытывает парень, столько времени носивший в себе эту тайну. – Да, я гребаный гей. Можешь хоть на говно изойтись, Карофски, я не поменяюсь. Я, блять, всю свою жизнь пытался, бегал от себя, переделывал и проебывался. Больше не хочу. А если ты хочешь что-то еще мне сказать, гандон, подойди ближе. И я тебе обещаю, я начищу тебе твое ебало так сильно, что ты ближайшую неделю спать нормально не сможешь. Было заметно, что Блейн не шутил. Ярость буквально горела в его темно-янтарных глазах. Казалось, что любая мелочь могла его зацепить, и тогда Карофски и правда досталось бы. Благо, вступился Сэм. – Блейн, спокойно, – Эванс подъехал к месту, где происходило сие действо. – Не знаю, как парни, но я буду с тобой до конца. Ты ж мой кореш уже сколько лет. А команда… будем надеяться на их благоразумие. Мне лично определенно нужен капитан, – Сэм похлопал Блейна по плечу, и напряжение ушло из его взгляда. – Ну так-то играет Блейн все еще охуенно, – с другого конца катка подъехал Паккерман и стал рядом с Сэмом. – А то, что он делает потом, никого из нас ебать не должно. Андерсон так-то нормальный чел, – парень закинул свою руку на другое плечо юноши. – Меня лично всегда из какой-нить жопы доставал. Так что, чувак, мне тоже нужен такой капитан. Глядя на то, как хоккеисты один за другим подъезжают к Блейну и пожимают ему руку, Курт не мог сдержать слез. Он сомневался в этих ребятах, а команда приняла и поддержала Блейна, так же, как и Курта в свое время. Он впервые был рад тому, что ошибался в людях. Игнорируя злобные шутки Карофски и гневные взгляды чирлидерш, команда снова стала одним целым. Блейн выглядел счастливым до безумия, глядя на собравшихся вокруг него спортсменов, и тут его взгляд встретился с голубым океаном. Извиняясь, он отошел от ребят, и направился в сторону Курта, и выражение его лица начало стремительно меняться. Блейн подошел к Курту и крепко сжал его руку, потянув за нее и направляясь на выход, на улицу. Никто ничего не сказал. Журналист молча пошел за парнем, чувствуя стальную хватку на своей руке и тяжелое дыхание рядом. Им нужно было поговорить. Слишком много всего невысказанного накопилось за последние сутки. Как только дверь запасного выхода захлопнулась, Блейн бросился на шею Курта, словно та была последним спасательным кругом на потерпевшем крушение корабле, сгребая его в охапку, а Хаммел успел почувствовать щекой влажный след от дорожек слез. – Прости меня, Курт, – прошептал хоккеист, сжимая кофту на хрупкой спине. – Прости, прости меня за все, что я сделал. За то, что ушел с ней. За то, что не сделал этого раньше. За то, что тебе пришлось страдать из-за меня. – Блейн, милый, все хорошо, – Курт гладил парня по спине. – Я очень рад, что ты смог это сделать. Я горжусь тобой, правда. – Мне было до опизденения страшно, Курт, – еле слышно проговорил Андерсон куда-то в шею Курта. – Но у меня не было другого выхода. Я не мог по-другому. Не в этот раз. Больше нет. Я всю ночь думал о том, какой я мудак, что пошел с ней. Надо было послать ее еще вчера, а я так испугался, что позволил ей командовать собой. Я понял, что не могу смотреть, как ты страдаешь. И я нахуй сойду с хренова ума, если ты уйдешь или еще раз посмотришь на меня так, как смотрел вчера. Твои глаза и слезы, я… – Чшш, Блейн, все уже позади, – Курт перебил парня, не желая еще раз вспоминать события вчерашнего вечера. – Все же прошло хорошо. Больше не о чем переживать. Блейн отстранился от Курта, глядя на него покрасневшими глазами. Вид у него был откровенно помятый. – Поехали в отель, Блейн, – Курт одной рукой достал телефон, открывая приложение и привычным движением вызывая такси. – Тебе нужно отдохнуть, а любопытных глаз здесь может быть очень много. Приедем, закажем еды… – Обещай, что ты никуда не уйдешь, – прошептал Андерсон, пронизывая Курта обезоруживающим взглядом. – Пообещай, что побудешь сегодня со мной. – Обещаю, Блейн, – Курт мягко коснулся своими губами нежных, горячих губ. – Обещаю, что никогда никуда не уйду. *** В номере отеля мерно гудел телевизор. На журнальном столике у кровати стояли полупустые коробки, тарелки, стаканы. Большие, широкие окна были зашторены, но через маленькую щель все-таки проглядывала тонкая полоска лунного света. Около двери стоял наполовину собранный чемодан с горой вещей наверху, стопка которых при первом же неловком движении так и норовила упасть на пол. Бежевое покрывало, которым до этого была накрыта кровать и на котором услужливой горничной заботливо была выложена замысловатая композиция из полотенец, лежало у подножья кровати, спешно сброшенное на пол. На прикроватной тумбочке молчал закрытый ноутбук, и письмо-ответ Изабеллы так и не дошло до нужного адресата. Желтая развязанная бабочка лежала с другой стороны кровати, наполовину закрывая собой желтые очки, и скользкая атласная ткань аксессуара медленно, едва заметно съезжала вниз, но полностью упасть ей не давала целая гора кожаных браслетов с заклепками. Две пары кожаных ботинок ровно стояли у самого входа. Чуть выше висела кожаная куртка, рядом с которой была небрежно накинута спортивная байка, невесть как тут оказавшаяся. Можно было подумать, что все люди, находящиеся в этом номере, спали, но это спокойствие и ночная тишина скрывали в себе нечто большее, чем просто сон. Двое парней, лежа друг напротив друга, вот уже практически час не отрывали друг от друга нежных взглядов. Они не спали, не разговаривали, и только лишь руки их соприкасались, нарушая полную неподвижность легкими касаниями и поглаживаниями. – Ты такой красивый, – прошелестел Блейн, едва заметно подвигаясь ближе и вдыхая такой ощутимый сейчас запах Курта. – У меня от тебя буквально рвет башню. – Блейн, – Хаммел широко улыбался и чувствовал, как капля слезы начинает собираться в уголках глаз. – Чем я тебя заслужил такого? – Я давно хочу тебя поцеловать, – Блейн придвинулся еще ближе, касаясь теперь своим носом кончика носа Курта. – Прости, чертово пиво развязывает мне язык. – Нужно было дать тебе его раньше, – тихо засмеялся Курт, потираясь носом о нежную кожу. – Может, тогда мне бы не пришлось столько ждать. Андерсон медленно накрыл губы парня своими, впервые делая это так осознанно и желанно. Они медленно пробовали друг друга, изучали каждое движение и каждую ответную реакцию, стараясь запомнить любую важную мелочь. Блейн запустил пальцы в волосы Курта, чуть сильно сжимая их и потягивая, отчего из губ журналиста вырвался тихий стон. Зарычав от такой податливости Хаммела, Блейн углубил поцелуй, встречаясь своим языком с теплым, игривым язычком юноши. От этого влажного и жаркого прикосновения снесло крышу у обоих парней. Блейн повалил Курта на спину, жадно впиваясь в него губами, кусая его, зализывая ранки, поглаживая руками чувствительный живот и бока, выглядывающие из-под выбившейся из штанов майки. Забывая банально дышать от раскалившейся страсти, Блейн опускался поцелуями все ниже и ниже, оставляя влажную дорожку за ушком, спускаясь и прикусывая нежную кожу на бледной шее. Стоны Курта становились все отчетливее и откровеннее, а Андерсон готов был продолжать до бесконечности доводить Курта, только чтобы до конца жизни слушать такие прекрасные звуки. – Блейн, стой, – Курт положил свои руки на грудь хоккеиста, через силу останавливая его и ненавидя себя за это всем сердцем. Ну сколько ж раз можно обламывать себя? – Что? Курт, все хорошо? – парень выглядел очень встревоженным. – Что я сделал не так? Извини, я не хотел тебя обидеть. – Блейн, тише, все хорошо, – Хаммел погладил его по щеке, пытаясь восстановить тяжелое дыхание и отвлечь свои мысли от того, что происходило сейчас ниже пояса. – Просто мне становится все труднее сдерживать себя, а ты… Я не хочу торопить тебя. – Курт, ты даже представить себе, блять, не можешь, как давно я хочу тебя, – Блейн зарычал, когда Курт царапнул его по груди, едва заметно прогибаясь под это движение. – И я никогда не был готов так сильно, как в эту минуту. Вместо того, чтобы ответить, Курт промедлил буквально несколько секунд, пристально глядя в глаза Блейна. Он не видел в них ни страха, ни неприязни, ничего. Ничего, кроме огромного желания, буквально полыхающего в его огромных глазах, которые были сейчас такими темными, какими он не видел их еще никогда. Курт сделал одно быстрое движение и вдруг, неожиданно для Блейна, оказался наверху. Он снял с него нательную майку, в которой тот был весь вечер, практически сразу же оставив рубашку где-то в ванной Хаммела, после чего принялся за ремень штанов. Блейн же, в свою очередь, тоже не отставал. Он принялся медленно расстегивать пуговицы на светлой, уже наполовину расстегнутой рубашке парня, безнадежно измятой за вечер, и стянул ее, отправляя на пол, куда-то к покрывалу. – Вообще-то это Армани, – укоризненно покачал головой Курт. – Головой за нее поплатишься. Однако последние его слова потонули в громком смехе, когда Блейн все-таки скинул его на кровать, возвращая себе главенствующее положение. – Не в этот раз, малыш. И кто вообще переодевается в рубашку, избавляясь от такой удобной худи? – возмущенно спросил Блейн. – Просто заткнись и поцелуй меня наконец. *** Утро началось для Хаммела с криков в коридоре, которые его и разбудили. Компания вскоре удалилась, однако заснуть Курт так и не смог, поэтому развернулся к Блейну в поиске его объятий. Но объятий так и не случилось. Как и самого Блейна. Часы на стене показывали почти восемь утра, однако хоккеиста в номере не было. Некоторые его вещи все еще лежали в разных частях номера, однако было заметно, что Блейн не просто отлучился в туалет: его спортивной байки не было на вешалке, так же, как и кошелька. Да и его половина кровати давно остыла. Хаммел начал волноваться. После всего произошедшего он так измотался, что практически сразу уснул на плече у парня, убаюканный его чарующим голосом, и не просыпался всю ночь. А вдруг с командой что-то случилось? Может, всех вызвали, а Курт просто проспал? Но Блейн должен был его разбудить в таком случае. А может что-то случилось с самим Андерсоном? – Просыпайся, соня, – с громким стуком захлопнув за собой дверь, виновник переживаний ввалился в номер, держа в руках стаканчики с кофе и скидывая так смертельно надоевшие Курту старые кроссовки. – Ну ты и спишь, скажу я тебе. – Я думал, ты ушел, – вырвалось у Курта, и он прикусил губу, выдавая себя с головой. – Курт, – Блейн подошел ближе к кровати и, поставив кофе на тумбочку, присел рядом. – То, что пыталась сделать Куинн, пиздец как бесит меня. И я ненавижу себя за то, что позволил этой мразоте собой командовать, – Курт скривился. – Поверь мне, она заслуживает еще и не таких выражений. – Ну все же… – Курт, перестань. Лучше тащи сюда свою задницу, – Андерсон приглашающе расставил руки, и Курт с готовностью подвинулся ближе, укладывая голову на колени, при этом блаженно щурясь, когда Блейн запустил пальцы в его волосы. – Не бойся, я просто ходил за кофе. Будешь? Получив утвердительный кивок, Блейн протянул Курту его стакан, замечая гримасу боли на его лице. – Сильно болит? – Ничего страшного, – Хаммел вымученно улыбнулся, делая первый глоток. – Просто давно не практиковался. – Ничего, со мной у тебя практики будет до жопы, – подмигнул Андерсон и засмеялся, за что получил тычок негодования в плечо. – Не находишь это ироничным? – волну смеха подхватил Курт, после чего придвинулся вплотную к хоккеисту и оказался прямиком в его объятьях. – Вы такой противный, Блейн Андерсон. – То-то я и вижу, – ответил парень, буквально сгребая Курта и прижимая того так близко, как только мог, – что ты так и норовишь убежать от такого злого монстра. – Иди к черту, Андерсон, – засмеялся Курт, закрывая глаза и погружаясь в теплоту желанных рук, ощущая невероятное спокойствие и умиротворение. Курт, погруженный в свое тихое, безмерное счастье, не заметил синяков под глазами Блейна, не заметил, насколько тот уставший и измотанный, не уловил замедленную из-за таблеток реакцию. Курт думал о другом. И в первую очередь о том, что уже сегодня он вернется домой.