Изъян

Что обычно происходит, когда омега или альфа встречают свою пару? Они испытывают что-то вроде непреодолимого притяжения, желания всегда быть рядом, оберегать и любить друг друга. Однако я, стоя спиной к своему истинному в таком романтическом месте для первой встречи, как институтский туалет, был совершенно не готов к свалившемуся на меня дару судьбы и раскидывать объятия навстречу любви не собирался. – Ты… – раздался позади меня голос, от которого мурашки волнами прошествовали по спине до поясницы, и я, противореча вековым традициям и нормам поведения омеги, уже не слушая дальнейших слов, рванул из туалета самым трусливым образом. Я не имел представления, как выглядит и кем является моя пара, и что-то в груди разлилось неприятным холодком, как только двери за спиной захлопнулись, и я рванул вниз по лестнице. Однако осознание, что надежда на более-менее приятное первое впечатление и возможное понимание со стороны пары, когда тот в нужный час узнает о моей болезни, безвозвратно канула в небытие, заставило меня продолжить торопливый спуск с этажа. Я только что показал своей паре самую неприятную и отталкивающую сторону своей личности, притом, что он даже не подозревает, что это не последствия плохого воспитания или личного выбора образа мышления. Мои и так микроскопические шансы на счастливую личную жизнь стремительно катились к минус бесконечности. – Твою мать! Какого чёрта! – тихо выплёвывал сквозь зубы я, тяжело выдыхая воздух из-за быстрого спуска. – Сраный синдром! А у везения – диапазон чайной ложки! Однако, как бы мне ни хотелось не останавливаться, пока позади не останется китайская граница, я с сожалением вспомнил об оставшихся парах. Твёрдо решив не отсвечивать, я зашёл в аудиторию, швырнул на заднюю скамью сумку с тетрадями и лёг на спину, скрывшись от любопытных взглядов однокурсников хотя бы до начала лекции. Первую неделю была только начитка, и я с содроганием думал о следующей, когда мне придётся на линии пересечения взоров одногруппников мучительно выталкивать из себя слова, если будут вызывать для устного ответа. Я открыл глаза и уставился на неровно окрашенный потолок. Учителя в школе по умолчанию знали о моём изъяне и лишь изредка, если того требовала специфика занятия, вызывали меня для публичного выступления. Я получал свои удовлетворительные оценки, и они оставляли меня в покое до следующего раза. Никто из них не давил мне на пейджер, внушая тягу к учёбе или общению со сверстниками; их вполне устраивало, что я не разводил вокруг себя лишнюю суету и не создавал проблем. Но преподаватели института могут оказаться не такими понимающими. Разумеется, сотрудники поликлиники передают им информацию о таких студентах, как я, чтобы профессора не попали впросак и не нарушили дисциплину занятий. Однако они не знают меня. Я вырос вместе со своими школьными учителями, и для многих из них был как будто их собственным неблагополучным ребёнком; они всеми силами старались не допустить моего притеснения и изоляции, пусть и сохраняя приличествующую учителю дистанцию. Здесь я не связан ни общими воспоминаниями, ни годами ни с одним из преподавателей. И вряд ли они будут нежничать со мной. Так что я, сжав зубы чуть ли не до скрипа, мысленно настраивал себя на первые столкновения и прощупывания почвы. И на фоне этого встреча с истинным как-то бледнела и меркла. Я знал, что его нет среди тех, с кем я вынужден проводить весь день. И надеялся, что эта встреча в туалете останется нашей единственной. Довольно глупая надежда, если подумать. Но думать об этом я не желал, не представляя, как ко всем своим прочим проблемам впихну ещё и возможные встречи с парой в будущем. Нестерпимо хотелось расцарапать руки до крови, и я слушал преподавателя вполуха. Запах пары против моей воли осел на языке и внизу живота и совершенно не желал никуда исчезать. Течка уже прошла, и до следующей было ещё немало времени, однако сознание было взбудоражено, а нервы натянуты. Безумно хотелось высказаться о том, что я думаю о превратностях судьбы и законе подлости, но годы постоянного самоконтроля позволяли надеяться, что я продержусь до вечера без жертв. Миллионы людей, шесть материков, сотни городов и стран… Большинство людей так и не встречает свою пару, хотя надеется на это до конца своей жизни. И у такого, как я, который ну никак не может осчастливить ближнего своего, вполне закономерно истинным должен был бы оказаться трясущий достоинством вокруг ритуального костра где-то на землях Танзании дикарь из местного племени. Но нет же. Какое поразительное везение, блять! Признательнее меня не найти. Во мне говорили злость, досада и страх. Умом я понимал, что наша встреча – это чудо, пусть она и произошла при таких обстоятельствах. Однако ничего, кроме горечи и ненависти к тому, кто я есть, она мне не принесла. Да, я не даун, не прикован к постели и в состоянии обслуживать себя. Однако над тем, кто назвал бы меня удачным выбором в супруги, я бы долго и всласть смеялся. В перерывах между матом. Я не знал, что сейчас думал мой истинный, тем более после того, как я недвусмысленно выразил своё отношение к нашей встрече побегом. Однако я и не мог знать, что ему не было нужды бежать за мной следом. Он понимал, что вскоре я сам приду к нему, даже не подозревая об этом. Выходные пролетели, словно я закрыл глаза в пятницу вечером, а открыл в понедельник утром. Я редко заставал утром а-папу, уезжавшего на ранней вахте, и завтракал обычно только с о-папой. Однако сегодня утром еда в меня не лезла. Я не представлял, как переживу два семинара, погребальными чернилами красующихся в расписании моей группы. Внезапно захотелось обратно в школу. А ещё лучше в планы родителей на моё рождение. – Дань, всё нормально? – заботливо спросил о-папа, придвигая ближе тарелку с оладьями. – Почему не кушаешь? Я бросил последний тоскливый взгляд на тарелку и, вздохнув, встал из-за стола. – Вчера плотно поужинал, ещё не проголодался. Ты лучший повар на свете, пап. – Ой, ну ладно тебе! – тут же засмущался тот. Я всегда с лёгкой завистью смотрел на о-папу, видя в нём эталон омеги: хрупкого, изящного, застенчивого и исключительно воспитанного. Что мне стоило родиться альфой? Тогда периодический мат не граничил бы для окружающих с преступлением, а где-нибудь на заводе полосы на руках принимали бы за последствия тяжёлого физического труда. Да и встреча с парой после школы вряд ли была бы возможна в подобном месте. Но в моей реальности всё было совсем по-другому, и отчаянные сожаления не способны были ничего изменить. Я не знал, кто именно из моих однокурсников входит в одну группу со мной, да это и не имело принципиального значения. Я не собирался ни с кем сближаться, решив придерживаться той же тактики отстранённой вежливости, что и прежде. С той лишь разницей, что раньше я мог без тревоги подойти к любому из ребят, узнать тему, будет ли контрольная и есть ли запасная ручка, и не бояться игнора или насмешки. Встречаясь же иногда взглядами со своими однокурсниками, я надеялся, что мне ни разу не понадобится их помощь в чём бы то ни было. Однако жизнь, как обычно, распорядилась по-своему. Стоило мне найти постепенно заполняющийся людьми кабинет, в котором должен был проходить семинар, и занять последнюю парту, как ко мне тут же кто-то подсел. Поднимая взгляд и уже готовясь мягко послать незваного соседа в прекрасные дали с помощью намёка между строк, я замер, так и не издав ни звука. Сидящий рядом с приветливой улыбкой и лёгкими паутинками морщинок у глаз и смотрящий на меня омега был чуть ли не копией моего о-папы. Такой же невысокий и изящный, с локонами светло-каштановых волос до плеч и серебристыми глазами. Казалось, стоит ему открыть рот – и я услышу чистый переливчатый смех, который часто раздавался среди родных стен. – Могу я составить тебе компанию? – голос омеги оказался не таким высоким и чистым, как у о-папы, скорее немного вибрировал и шёл как будто из центра груди. Однако я всё ещё был под впечатлением из-за внешнего сходства, поэтому кивнул, не осознавая, с чем соглашаюсь. – Отлично! – непонятный для меня энтузиазм заставил чуть нахмуриться и приподнять бровь в немом вопросе, всё так же молча глядя на омегу. Он чуть слышно ойкнул и снова улыбнулся. – Я же забыл представиться! Меня зовут Илья. – Дан, – негромко буркнул я в ответ, с ужасом понимая, что не смогу оскорбить или прогнать этого омегу. И почему они так похожи, чёрт возьми?! Омега удовлетворённо кивнул, раскрыл тетрадь с нужной темой лекции и углубился в неё. По-хорошему, мне тоже стоило бы подготовиться, но я периодически поднимал взгляд и упирался им в соседа. Идеальная линия бровей, чуть загнутые тонкие ресницы, зубы покусывают нижнюю губу от усердия. Неброская, но явно со вкусом подобранная одежда, аккуратный маникюр. Я бросил взгляд на свои старые брюки и постоянно ломающиеся кончики ногтей из-за активной занятости оных. – Что-то не так? – смущённо заправив прядь за уши, спросил омега, заметив мой очередной слишком пристальный взгляд и снова напомнив мне о-папу своим жестом. Я отрицательно качнул головой и упёр взгляд в тетрадь. Преподаватель запаздывал, давая мне возможность успеть подготовиться, однако к моменту его прихода я едва осилил первый абзац. Когда хмурого вида бета занял преподавательский стол, и мы дружно встали, поприветствовав его, я осознал, что, если меня вызовут отвечать, не смогу выдавить из себя ни одной вразумительной фразы. Я вовсе не стремился к красному диплому, меня вполне бы устроило не вылететь после первой же сессии. Лихорадочно пытаясь запихнуть в себя хоть какие-то знания, пока преподаватель делал перекличку, я в какой-то момент поднял взгляд, а затем закатил глаза и усмехнулся. Никто из моих одногруппников, большую часть которых составляли омеги, даже не открыл тетради и занимался чем угодно, только не подготовкой к семинару. Мы с Ильёй были единственными отчаянными оптимистами. – Ну, кто будет отвечать по первому вопросу темы? – осведомился преподаватель, равнодушным взглядом обводя негромко болтающих студентов. Я скептически смотрел на это безобразие, бросив попытки что-то прочитать. Преподаватель явно не собирался призывать всех к порядку, и я уже ожидал, что он начнёт идти по списку, так как добровольцев не наблюдалось, как рядом неожиданно вскинулся вверх маленький кулачок. – Фамилия? – глядя в список, спросил бета. – Смольков, – вставая, певуче протянул омега. Я искоса глянул на него, так как гул в кабинете не стихал, и отвечать в такой атмосфере… – Прошу, первый вопрос. – Разработку проблемы читателя в настоящее время проводят такие науки как социология, психология, лингвистика, литературоведение и теория массовой коммуникации, – без усилий, словно по книге читая, начал омега. – Талововым была сделана попытка обосновать «читателеведение» как относительно самостоятельную книговедческую дисциплину, базирующуюся на функциональной трактовке состава объекта книговедения… Очевидно, Илье было плевать на безжалостное равнодушие со стороны одногруппников. Преподаватель слушал его, рассеянно поправляя ручки и методички. Когда омега закончил, он ещё несколько секунд продолжал бессмысленно равнять тетради по уровню края стола, но затем, будто очнувшись, кивнул. – Хорошо, хорошо… Можете садиться, Илья. Все оценки в конце занятия. Как мы только что услышали… Омега присел и снова уткнулся в тетрадь. Он опять вызвался отвечать, когда преподаватель упомянул второй вопрос, но бета справедливо заметил, что омега не может тянуть лямку за всю группу, и назвал фамилию из списка. Поднялся невысокий омега из первых рядов и, прежде чем преподаватель успел что-либо сказать, проговорил: – Не-а, не готов. Можете пропускать. Бета пару секунд буравил студента взглядом, затем опустил его в журнал и что-то проговорил одними губами. Не исключено, что это была весьма нелестная оценка наглого омеги. – Что ж, можете присаживаться. Далее ситуация повторилась с ответами разной степени наглости ещё нескольких омег, и обстановку наконец-то разбавил высокий бета в очках, без предисловия после своей фамилии начав отвечать на вопрос. Я понял, что в любой момент везение может мне изменить, и, когда список начал подходить к концу, а последний вопрос навис надо мной, словно дамоклов меч, сидящий рядом омега неожиданно снова вскинул вверх руку. – Смольков, я же вам уже говорил… – устало начал бета, но Илья прервал его: – У меня вопрос по теме. Преподаватель удивлённо приподнял брови, словно не веря, что темы его предмета ещё могли заинтересовать кого бы то ни было, и кивнул. Они дискутировали до самого перерыва, и, только услышав звонок, я шумно выдохнул и понял, что все последние минуты семинара судорожно сжимал кулаки, впившись ногтями в ладонь. Только что этот омега, пусть и не догадываясь об этом, спас меня от возможного позора. – Всё, можешь расслабиться, – повернувшись ко мне и подмигнув, весело сказал Илья. Или догадываясь. Я сумрачно глянул на него, заставив омегу снова смутиться. – Ну… я слышал… Ну конечно. Разве кто-то ещё может быть не в курсе моей прекрасной особенности? Я резко запихнул тетрадь в сумку и вышел из кабинета, подавив желание тут же сказать, что обо всём этом думаю. Безумно чесались руки. Омега тут же выскочил следом, нагоняя, взволнованно и в то же время негромко проговорив: – Прости, Дан, я не собирался упоминать, что знаю… – А сел со мной зачем? – я резко остановился, и Илья чуть не налетел на идущих рядом студентов, но успел затормозить. Он стоял напротив, сжимая рукой сумку на плече и растерянно бегая глазами по моему лицу. Я мрачно смотрел на него, ожидая что-то вроде «я видел, что ты один, и мне стало тебя жаль» или «мне было интересно». Хотя, вряд ли из чувства собственного достоинства кто-то бы признался в подобном, если только не желал бы меня задеть. Я привык либо к негативному отношению, либо к равнодушному, и защитная реакция не замедлила выпустить колючки наружу. Однако вид внезапно воинственно встряхнувшего волосами и сверкнувшего глазами воодушевившегося омеги заставил меня отступить на шаг назад. – Ты мне понравился! – воскликнул он так громко, что несколько студентов оглянулись на нас. Я скептически приподнял бровь в ожидании пояснений. – Ну… – тут же вновь стушевавшись, забормотал Илья. – Я следил за тобой на лекциях, к тому же, сидел недалеко, и видел, как ты внимательно слушал. Я хмыкнул. Да, иногда за мной такой грешок водился. – А потом увидел на последнем ряду после пар какую-то тетрадку, как раз там, где ты обычно сидел. Я заглянул в неё и немного почитал… – омега виновато посмотрел мне в глаза. – Ты так интересно дал характеристику каждому преподавателю! Я стал замечать, что, когда преподаватели шутили или иронично о чём-то высказывались, ты всегда это замечал и улыбался одним уголком губ. А если тебя озадачивало что-то, ты так забавно вздёргивал одну бровь… Да, прямо как сейчас. В общем, мне понравилось наблюдать за тобой, и поэтому… Илья окончательно смутился, а я не знал, что сказать. Я впервые кого-то заинтересовал в хорошем смысле, даже пусть как объект наблюдения, но это так разительно отличалось от обычной реакции на моё присутствие в помещении, что сердиться как-то уже не получалось. – Ты… не против же, если мы будем сидеть вместе? Знаю, всё это странно звучит, но не думай, будто это из-за того, что о тебе говорят… – Да, они говорят правду, – резко выдохнул я, решив покончить со всем этим кружением над раненной птицей, – я действительно болен. Но это не заразно и не смертельно. И на окружающих я не нападаю. Слова, прозвучавшие с иронией и насмешкой, неожиданно принесли мне облегчение, как после сеанса успокаивающих разговоров с самим собой. Я немного выплеснул своё раздражение и теперь потихоньку успокаивался, расслабляя вновь впившиеся в ладонь ногти. Илья с укоризной взглянул на меня. – Я и не собирался так думать. – Однако все смотрят на меня именно как на заразного, – я вновь пошёл по коридору, Илья поспешил следом. – Ну, человек всегда опасается того, с чем раньше не сталкивался. Даже если предмет опасения кажется безобидным… Прости, – он опустил глаза и уткнулся в пол, нервно подёргивая сумку. – Если я кому и могу причинить вред, то только себе, – заверил я его, чувствуя странное удовлетворение. Я впервые говорил о своём изъяне с кем-то, кроме врачей или родных. Все всегда делали вид, мол, «ясно-понятно, он болен, значит, просто притворимся, будто это какое-то пятно на фоне интерьера, и постараемся не так часто на него пялиться». Илья был первым среди моих сверстников, кто вообще поднял эту тему в разговоре именно со мной, а не за моей спиной, и даже постарался помочь мне на занятии. Я, неожиданно для себя, почувствовал что-то вроде симпатии к этому парню. Этому стоило дать шанс, определённо. Впереди нас ждали две лекции и ещё один семинар. Между лекциями я направился в столовую, так как отсутствие завтрака напомнило о себе голодной болью в желудке. Взяв перекусить, я устроился за столиком у окна и заметил в очереди Илью с несколькими омегами с других факультетов. Он был весьма общителен и легко вступал в контакт с другими людьми, это было видно. Смеясь над чем-то, они сделали заказ, и я ожидал, что сейчас эта шумная компания расположится вместе за каким-нибудь столиком, однако Илья, кивнув остальным и тряхнув локонами, отбрасывая их с лица, взял свой обед и направился в мою сторону. Я опустил взгляд, заметил, что правая рука судорожно вцепилась в запястье левой, и постарался незаметно принять более адекватный вид. Вокруг было слишком много людей, и я ещё не привык к подобному – в школе их определённо было меньше. И что ж такого этот парень увидел во мне, что теперь сидит напротив и с улыбкой жуёт какой-то салат? – Твои друзья не расстроятся? – как бы между прочим спросил я, отпивая свой чай из пластикового стаканчика. Илья пожал плечами, увлечённо копаясь в овощах. Этот омега, казалось, представлял собой сгусток живой энергии, и я на его фоне выглядел, как расползшееся по стулу желе. М-да, весьма колоритная парочка. – Так ты не обиделся на меня? – всё так же глядя в салат, спросил омега. Я чуть усмехнулся, зная, что он не видит, и допил чай. Встал и поймал на себе удивлённый взгляд Ильи. – Я всегда сижу сзади, так что надеюсь, что у тебя всё в порядке со зрением. Краем глаза заметив тут же зажёгшееся улыбкой лицо, словно лампочку включили, я выкинул стаканчик в урну и побрёл на оставшиеся пары. Последней был семинар, а так как я не собирался выезжать на умении Ильи отвлекать преподавателей и дальше, то стоило всё-таки подготовиться к ответу. Как умственно, так и морально. Однако по дороге меня вновь зацепили придурки с экономического. Этому Марку явно не жилось спокойно, я видел, что он и других ребят задирал. Хренов мачо с повышенным либидо. Его вид уже вызывал у меня бесконтрольное раздражение. Он смотрел на меня, как на обезьянку в клетке, которая в любой момент может подскочить и бросить в него дерьмо. Однако сегодня я чувствовал себя довольно смело и, когда он вновь обратился ко мне, не прошёл мимо, а остановился и посмотрел на него. – Ух ты, наш принц всё же обратил на меня внимание! – тут же осклабился он, кивая дружкам-дебилам. – Ну же, осчастливь меня, скажи же что-нибудь! Я жажду услышать твой нежный голосок. Этот фазан издевался и кривлялся, и скорее ему впору было кидаться в проходящих мимо дерьмом, а не мне. Голос мой нежным не был, но я всё же издевательски протянул: – Да кто же это тут так не ценит чистый воздух, что постоянно открывает свой гнилой рот? В самом деле, когда мне в детстве рассказывали про альф, то совсем не упоминали, что у них присутствует лишняя хромосома. У вас родители случайно не учёные? А то уж больно вы смахиваете на результат неудачного эксперимента. Я откровенно насладился, глядя на ошарашенные лица этих имбецилов, и пошёл дальше по коридору. Они, как видно, думали, что я кроме матов по идее и слов-то других знать не должен. Что за сраные стереотипы, весь этот грёбаный мир сошёл с ума. На лекции я успел подготовиться и немного поуговаривать себя расслабиться. Илью после столовой у входа в аудиторию тут же зацепили и увлекли на передние ряды. Он бросил на меня извиняющийся взгляд, на что я чуть поднял пальцы лежащей на скамье руки и покачал головой. Мне нужно было одиночество, чтобы собраться с мыслями. Зато на семинаре он тут же с улыбкой занял заднюю парту, и я направился к нему, впервые подумав о том, что время в институте может оказаться не таким уж и невыносимым. Именно в этот момент, посреди прохода между партами, меня и настиг запах. Мой истинный снова был позади меня, но на этот раз отступать было некуда. Я сделал усилие над собой, чтобы сдвинуть окаменевшие ноги, и сел рядом с Ильёй, стараясь не выдавать лицом все эмоции, которые бушевали внутри, и беззвучно шепча: «бля-бля-бля». Однако он всё равно нагнулся в мою сторону и спросил: – Что-то случилось? Ты побледнел. Я покачал головой и наконец решился поднять взгляд. Он стоял возле преподавательского стола, держа в руках журнал, и пристально смотрел на меня. Среднего роста, явно до тридцати, он выглядел слишком худым и уставшим. Чёрные волосы едва прикрывали мочки ушей, а слегка полноватые губы сейчас были чуть приоткрыты, однако спустя секунду он поджал их и положил журнал на стол. Мы встали, приветствуя, и он кивнул, уже не глядя в мою сторону. Раскрыв журнал, альфа занялся перекличкой, а я тихо выдохнул воздух, словно сдувшийся шарик. Вот мы и встретились лицом к лицу. И лучше бы я тогда убежал из туалета сразу в соседний город. Потому что теперь мои попытки успокоить себя на лекции казались жалкой попыткой громоздить стену из спичек в роли плотины перед океанской волной. – Красивый, правда? – мягко заметил Илья. Я промолчал, раскрывая тетрадь и невидяще глядя в неё. Ебал я в рот это высшее образование, пойду работать уборщиком. Как я, блять, должен теперь ходить на пары? – Хорошо, что его занятия всего раз в неделю. Это так неудобно, в самом деле, – продолжал тем временем сидящий рядом омега. Я посмотрел на него, но парень в ответ слегка толкнул меня локтем и кивнул в сторону преподавательского стола. Я посмотрел на альфу, который в этот момент выжидающе оглядывал класс. – Казанцев? – Здесь, – чуть хрипло откликнулся я, подняв руку. На секунду он задержал на мне взгляд, а затем вновь опустил его на журнал. – Что ты имел в виду? – тихо спросил я у омеги, глядя в тетрадь. – Ну, вообще это тайна, – шёпотом поделился Илья, – но мы с ним обручены. Представляешь? Но только никому ни слова. Мы ещё не объявляли. Я медленно поднял взгляд, чувствуя, как каменеет что-то в груди, и вновь встретился взглядом со своим истинным. Он смотрел в нашу сторону, и в его глазах явно читалась тревога. Рядом чуть ёрзал в смущении от своей откровенности Илья, а в голове у меня яркой неоновой вывеской горели слова: «Ну охуеть теперь».