Per aspera ad astra

Меган ласково зовет его по имени, прижимается мягкой грудью к спине. Когда Адам разворачивается и вытягивает поясок из ее халата — почему-то смущается. Потом говорит: «Нет-нет, все хорошо». Адам подсаживает ее на столешницу, целует округлое колено. Складки ткани отливают перламутром. Меган говорит: «Я так счастлива, что ты со мной». Адам целует ее розовые губы и думает: я тоже. Меган говорит: «Самое лучшее в отпуске — это то, что не нужно ходить на работу». Адаму кажется, он не отдыхал целую вечность; дни и ночи наполнены сексом, просмотром нелепых, незапоминающихся фильмов, вечерними распитиями Кьянти и разговорами, возвращающими в прошлое — до аугментаций, Панхеи и прочего дерьма. Они снова заводят собаку — очаровательного, будто из рекламного ролика, щенка, который доверчиво лижет Адаму черные ладони. Электронная почта завалена спамом от неизвестного отправителя — больше дюжины писем, где среди числовых кодов то и дело мелькает господи-дженсен-мать-твою-дженсен. Маленькая ложка дегтя в банке тягучего, как внезапно вернувшееся лето, меда. «Дженсен, — говорит Меган как-то утром. — Я знаю, ты способен уничтожить все, к чему прикасаешься, но чем провинился тостер?» У нее чужие интонации; Адам спрашивает, сглотнув ставшую вдруг вязкой слюну: «Мэг, что случилось?» Лицо Меган выражает одновременно испуг, растерянность и вину. Потом — ничего, как экран погасшего монитора. «Мне страшно, Адам. Иногда мне кажется, что ты не любишь меня». В голосе Меган — полном грусти, тоски и опаски — снова чужие интонации. Адам целует ее розовые губы и думает: мне тоже. Дни и ночи Адама наполнены сексом, просмотром нелепых, незапоминающихся фильмов, вечерними распитиями Кьянти и разговорами, возвращающими в прошлое — и есть в этом что-то тягостное, что-то неправильное. Приятное безделье становится тоскливым; Адам звонит Шарифу, но тот требует восстанавливаться и отдыхать. Звучит он немного фальшиво, как тренер проигравшей бейсбольной сборной, но, кажется, откуда-то знает, что Адама то и дело мучает сильная головная боль. На почту постоянно приходит новый спам — десятки пожалуйста-дженсен-пожалуйста, держись-держись-держись и давай-же-сынок, теряющиеся среди чисел. «Я разберусь, мальчик-шпион», — обещает Меган. По ночам, лежа в его объятьях, она шепчет: «Пожалуйста, скажи, если я тебе наскучила». Адам просит Меган не говорить глупостей, но ему отчаянно кажется, будто он забыл что-то важное. Очередной приступ мигрени накатывает на Адама внезапно и так остро, что его рвет прямо посреди кухни. Меган плачет, обнимая его; Адаму настолько плохо, что голос ее звучит для него хором. Сквозь звон в ушах он различает какую-то бессмыслицу: «прости нас, отец, только не оставляй нас, пожалуйста, не оставляй нас, все, что захочешь, только не оставляй нас!», а потом вдруг — резкое «только попробуй сдохнуть». Боль уходит волнами, постепенно; Адам сглатывает желчь и поднимается, опираясь на руку Меган. Он все еще посреди собственной кухни, но он начинает вспоминать.