Факел и книги

Теперь у Леонарда появилась тайна с кудрявым мальчишкой из дома напротив. Или он ни такой уж и мальчишка? Маккой заметил, что на самом деле никогда не относился к нему как к ребенку. То, каким был этот юноша, никак не вязалось с представлением Маккоя о детях и подростках. А дружеское уменьшительное «малыш» скорее выражало то тепло, которое чувствовал к нему Маккой, нежели указывало на старшинство пожарного. В этой голове хранится столько всего, сколько не видал ни один умник-составитель-инструкций. Кто с ним может соревноваться? Разве только Спок… Этот секрет — лишь дополнение к основному секрету. К тому самому, который смотрит, притаившись, из-под бритвенных перегородок вентиляционной решетки. Дикарь тянулся разделить с Павлом и это. Конечно, Маккой понимал — рано или поздно все вскроется, но этот момент, будто отдалялся и отдалялся в кружащемся вихре бесконечности. Маккой попал в совершенно новый мир. Этот мир перевернулся с ног на голову и теперь маленьким марсианином казался не только Паша, но и Леонард самому себе. Вот, он выходит из своей только что приземлившейся ракеты, и видит серые улицы, которые перемежаются квадратными зелеными бассейнами из мягкой вечнозеленой травы. Она колышется плавными перекатами подобно волнам, а последние семена одуванчиков взлетают одинокими воздушными островками. Дети тумана покидают землю в лучах закатного солнца на своих дирижаблях. Вьющийся жасмин оплетает веранды домов — на нем еще можно найти последние благоухающие цветы. Все кажется таким странным: каменные плиты, в точности похожие друг на друга строения, деревья, отдаленный гул машин, его единственная жена, его собственное тело… Зачем я здесь? И это был вопрос, который не задавал никто уже более ста лет. Но тот самый вопрос, о котором предки этих людей могли говорить и думать часами. Сколько бы земле не прятаться в тусклом свете звезд, ей придется встретить рассвет. Утро приходит неизбежно. Неизбежно и то, что темница дикаря тает под лучами самой простой истины и самых простых чувств. Они простые для Паши, но абсолютно новые для Леонарда. Он хотел разделить с ним не только то, что плавало на поверхности — люди общались исключительно так — но и то, что хранилось сродни сокровищу, тревожило и бурлило. Темница всё ослабевала. Наконец я рад тому, что могу гореть, что внутри у меня все бурлит. Я боялся того, что это случится, что сможет прорваться наружу. Но теперь это не кажется мне болезнью. Это значит, что в отличии от всех, я живу. Я живой, непоправимо живой. И я чувствую, что так и должно быть. Все последующие дни Маккой видел Чехова лишь урывками. Не во все дни, и только по пути на работу или обратно. Иногда Павел провожал Леонарда прямиком до метро, а порой встречал и провожал до дома. Спок приказал Маккою приходить раньше остальных и физически упражняться. Так как ему казалось, несколько растерянный и отстраненный вид Маккоя не говорит ни о чем хорошем, и лучше всего в таком случае приглядеть за ним, задав активную дисциплинированную нагрузку. Как-то раз вечером он видел как Паша тряс ореховое дерево, мертвой хваткой вцепившись в ствол, пытаясь скинуть с верхушки последние орехи. В другой раз он сидел на лужайке перед своим домом и и возился с чем-то синим у себя на коленях. Маккой спешил, но завидев эту странную картину, быстрым шагом перешел улицу и подошел к Паше. — Доброе утро, — сказал он с улыбкой. — Доброе утро, Леонард, — парень лишь на мгновение поднял взгляд.  — Что это ты делаешь? — Это называется вязать. Должен получится свитер, — смущенно проговорил Павел. — Я никогда раньше не видел подобного — чтобы человек сам делал одежду, — Маккой присел на корточки, чтобы получше рассмотреть это странное действие. Длинные металлические спицы поблескивали в белых пальцах юноши. Маккой заметил что его кожа отдавала каким-то голубоватым светом, и сама по себе словно светилась. А может это только отсвет синих шерстяных нитей? — Мне нравится этот синий цвет, — тихо добавил мужчина. — Это мой любимый оттенок синего, поэтому я его и выбрал, — Павел одарил его улыбкой, но та почти сразу исчезла, и мрак пасмурного утра отразился на его лице. — Надеюсь я успею его закончить… — Закончить до чего? — Вы наверное опаздываете. Я могу встретить вас после работы и все рассказать. — Хорошо. Маккой тепло улыбнулся, поднялся, на мгновение приложил руку к плечу Павла, и еще раз прощально улыбнувшись, поспешил к метро. Паша остался сидеть на лужайке, скрестив ноги по турецки. Он смахнул пылинку с ресниц. — До свидания, мистер Маккой… Чернота проносящаяся мимо, разбавленная бликами подземного освещения, вдавливает в сидение, разматывает мысли, растирая их в тонкую оболочку опоясывающую разум. Не на чем задержать взгляд. Нет ничего, кроме невидимых стен тоннеля, давящих со всех сторон своим присутствием. Маккой опоздал буквально на пять минут. Естественно, его встретил брандмейстер Спок с каменным выражением лица. — Лучше прийти на три часа раньше, чем на одну минуту позже, не так ли? — безэмоционально продекламировал он, — Слыхали об этом? — Нет, мистер Спок, — ответил Маккой, потянувшись к шкафчику, чтобы снять красную форму. Спок лишь вскинул брови. — Я привык быть пунктуальным, хотя это часто обрекает меня на одиночество, — поэтично проговорил брандмейстер, обходя Маккоя кругом. Маккой лишь озадаченно смотрел в ответ. Спок хмыкнул, а уголок его рта дернулся вверх. — Занимайтесь сегодня на десять минут дольше. Ничего страшного, что вы захватите время дежурства. — Но я в хорошей форме, — Маккой стоял, немного выпятив вперед грудь, она приподнималась с каждым вдохом. — В физической да. Я это прекрасно вижу, мистер Маккой, — Он встал в пол оборота, чтобы выйти из раздевалки, — Но не в эмоциональной. Маккой занимался все положенное количество времени, и все это время перед его глазами мелькали фрагменты сегодняшнего утра. Синяя пряжа посреди ярко зеленой лужайки. Белые руки. Темно-русые кудряшки, падающие на глаза. Он сильно вымотался, и направился в душ. Постепенно прибывали остальные пожарники, в раздевалке нарастал шум, хлопали дверцы шкафчиков. День начинался как обычно. Ричард Фредриксон, с загадочной ухмылкой встретил его. Это был мужчина примерно одного с Маккоем возраста. Работали они вместе давно, однако теплых чувств друг к другу не испытывали, равно как и негативных. Маккой был дружелюбен со всеми, но не дружил ни с кем. — Эй, Ленни. — Привет, Ричард. — Как дела? — Я пашу как лошадь с самого утра. Догадайся.  — Нуу, мистер Спок не зря тебе это прописал. Его глаза просто горели от того, что он недоговаривал, и так бешено хотел произнести. — О чем это ты? — Ты последнее время сам не свой… Но мы то узнали, в чем дело. — Вот как, — Маккой лишь приподнял бровь (что-то в стиле брандмейстера), но внутри у него все загорелось. Этот парень не просто так начал эту игру. — Если тебя и видят, то обязательно в компании одного парнишки, — сказал он ехидным голосом, запустив руки в карманы и пожав плечами. — И что? — Маккой смотрел на него с вызовом. — Да, ничего. Все в порядке. Сейчас это на каждом шагу и в порядке вещей… Маккой остолбенел. До него наконец дошел смысл этого непонятного веселья напарника. Несколько человек из команды перестали болтать и смотрели на этих двоих во все глаза. — Что, черт возьми, ты несешь? — А то, что твой дружок плохо на тебя влияет. — Дружок?! Маккой кипел от злости, которая сопровождалась пустотой и обреченностью внутри. Словно одинокого, и недавно принятого, дикаря-обитателя души столкнули с невообразимо огромного утеса. — И если ты продолжишь свою такую любопытную дружбу с этим мальцом, что сейчас совершенно нормально, да ребят?! — Он вскинул руки, пытаясь поймать взгляды присутствующих, — То командир накажет тебя не только физкультурой, а даже… — Заткнитесь, Фредриксон, — Откуда ни возьмись брандмейстер Спок появился в дверях. Его глаза казалось стали чернее черного, — Чем вы занимаетесь? — Оу, мистер Спок, я просто решил немного подразнить Маккоя, — все еще веселым тоном оправдался Фредриксон. — Род вашей деятельности? — твердо, выделив паузами каждое слово, сказал Спок. — Я-я-я, — Ричард развел руками, не понимая вопроса. — Назовите мне основное назначение пожарного. Тон его голоса был подобен железу. — Искать нарушителей, сжигать книги… — Он сильно растерялся, но изо всех сил силился собраться. Никто не хочет злить брандмейстера. — Безопасность! — Он не кричал, лишь добавил больше нажима в голос и слегка его повысил, — Безопасность сознания. Мы не ищейки, и не поджигатели. Мы оберегаем умы и спокойствие граждан. Ты полагаешь, что своими детскими издевками ты не нарушаешь ни одного из предписанных нам уставов, Ричард? Фредриксон молча, с пустым и глупейшим выражением лица посмотрел сначала на Спока, затем на Маккоя. — Уходите. Я подумаю над тем, какие санкции применить к вам. Спок большими шагами, медленно пересек комнату, сложив руки за спиной. Все зеваки, включая Ричарда за несколько секунд выскользнули из комнаты. Маккой, одновременно напряженный и поникший, смотрел на Спока, который в свою очередь пристально глядел в окно, словно собираясь с мыслями. — Семья Чехова у нас на учете. Время. Маккой почувствовал его физически. Словно оно могло издавать вибрации и останавливаться. Он не был удивлен, на самом деле подсознанием он ждал этого, но эти слова, эта фамилия. «Семья Чехова»… Слышать их из уст холоднокровного Спока… Он и подумать не мог, что кто-то мог знать, заметить их вместе и посчитать подозрительным — Мне есть о чем беспокоится? Глаза командира теперь исследовали глаза Маккоя и просили ответа. Взрыв в космосе. Или какой-либо другой, упакованный в непробиваемую упаковку. -Могу вас заверить, брандмейстер… — Он пытался распределить воздух в голосовых связках, чтобы он не вырывался наружу непонятными хрипяще-скулящими звуками. Ему удалось. — Парень вне подозрений. — И его дядя и тетя? Боже Всемогущий, он знает и про них. — У меня нет информации. — Ладно, — Спок стал обходить Маккоя кругами, — Но это не значит, что я не подозреваю вас? Маккой все еще не мог выпутаться из наброшенных на него смятений и чувств тревоги, поэтому не находил ответа, и молча смотрел на своего командира. — Я знаю, с чего это начинается, — добавил он, поведя головой, плавно, даже как-то по-кошачьи, — И я беспокоюсь о вас. — Брандмейстер…- Начал было Маккой, на что Спок лишь поднял ладонь вверх в знак того, что не ждет ответа. Или даже не примет ответ каким-бы он не был. — Ступайте на дежурство, — он устремился к выходу, как обычно с абсолютно непоколебимой осанкой и словно вымеренными шагами, — И постарайтесь не ввязываться в драки, Маккой. Хотя я уверен, что вы не станете. Эскалатор медленно поднимал Маккой наверх, одновременно помогая прокручивать события прошедшего дня. Никто больше не заговорил с Маккоем на эту тему. Никто вообще почти не говорил с Маккоем. Однако косые взгляды еще никто не отменял. За весь день он еще несколько раз обменялся со Споком короткими фразами, касающимися непосредственно работы. Вызовов не было, и он очень устал от пустого ничегонеделания и от навязчивых мыслей о том, что за ним присматривают и, возможно, даже следят. Его встретила тишина ночной улицы. Маккой поежился бы от наступившего холода, разогнавшего смог над городом, но… Паши нигде не было видно. Маккой осмотрелся по сторонам. Только отдаленный гул скоростных машин, по осеннему яркие звезды, и блики на лужайках подле окон. Ветер проволок по земле пару сухих коричневых листьев. Ни шагов, ни приглушенного дыхания невидимого спутника. Он словно обо всем узнал и решил не появляться. Маккой прекратил стоять и ждать. Медленными неслышными шагами он побрел домой. Чеховы, как часто это бывает по вечерам, сидели в столовой. Желтоватый теплый свет и движущиеся в нем живые тени сообщили об этом Маккою. Луна серебрила верхушки деревьев и крышу дома. Она была полной, и на ней хорошо виднелись темные синие моря из лунной пыли. Он задержал взгляд на этой картине лишь на мгновение. Маккой направился в сторону крыльца. Обычно он никогда не держался за перила, поднимаясь по немногочисленным ступенькам, но тут рука сама поднялась и устало опустилась на них. Что-то зашелестело под рукой Маккоя. Он наклонился и увидел привязанный к перилам маленький букет из сухих цветов. Паша не смог прийти, но все равно, таким необычным образом он поговорил с Леонардом этим вечером. Маккой бережно положил букет в сумку. Это было «доброй ночи».