Факел и книги

Есть обычные темные ночи — разбавленная луной чернота. А есть синие ночи. Когда каждый листок, каждый камень, и что бы то не было на улице вбирают в себя непонятно откуда берущуюся синеву. Ты идешь, а каждый поворот или движение, словно нырок в глубину. Это была очень синяя ночь. Маккой выходил медленно, проводя длинными пальцами по ровным внутренним стенам дома. Его голова кружилась, кружилась от мыслей, которые смешались в цветастое месиво. Несколько раз ему даже хотелось упасть. Нет, спать не хотелось. Сознание без устали работало, наплевав на уставшее тело. Маккой задержал взгляд на открывающемся перед ним через арку пространстве гостиной — женская рука безжизненно свисала с края дивана. На руку падал голубой свет (таким светом обычно святятся бассейны) от бутылки снотворных таблеток. Она была почти полная, и Маккой выдохнул. Кэрол просто не спалось, как и ему. Пока она не хочет себя убивать… Боже, Кэрол… Порой ты тоже думаешь обо всем, и что-то из этого сводит тебя с ума. То безумство, в которое ты погружаешься каждый день — шумы и цвета перед твоими глазами, без смысла и хоть чего-то похожего на правду — спасает тебя. Мы бы могли спасать друг друга, а что мы делаем вместо этого? Маккой соскользнул с крыльца, и ночь приняла его в свои объятия. Отсутствие стен, которые сродни крышке гроба давят со всех сторон, принесло некоторое облегчение. Он дышал глубоко, запрокинув голову. Как ни странно, на улице было очень тихо. Это провоцировало его. Он ощущал самые мелкие вибрации, исходящие от земли. И то, как оседает влага воздуха на его лице. И то, как плывет звездное небо. По его ногам прошлось что-то вроде мурашек. С самых ступней, словно питаясь от земли, ноги оживали от ночной дремоты. Им хотелось бежать. И Маккой поддался этому желанию. Он бежал в ту сторону, в какую склонялись ветви деревьев, и туда, где деревьев становилось все больше. Он бежал, представляя себя кем-то из лесных созданий, не оглядываясь, и полностью погрузившись в этот бег. Маккой не понял, сколько прошло времени, когда оказался перед плоским парком, белым от света Луны. Несколько шарообразных кустарников окружали квадратную площадь и прятали пару скамеек. Маккой решил найти одну из них, чтобы отдышаться и немного прийти в себя. Подойдя ближе к кусту, он заметил, что тот не такой уж маленький и даже возвышается над Маккоем. Куст тоже впитал темно-синий цвет ночи. И, кажется, что-то ещё. Или кого-то? Леонард услышал как тихо поскрипывает дерево скамейки. Там кто-то сидел. Этот человек тихо говорил, но не так, как это обычно делают в диалоге. Он словно вспоминал, и каждое произнесенное им слово было ему дорого. Кажется, этот кто-то считал, что находился в полнейшем одиночестве. Маккой медленно вышел из темноты и уставился на незнакомца. Это был слегка помятый мужчина в черном пальто, который при виде нежданного гостя быстро что-то спрятал под одежду к груди, прижимая это таким движением, каким обычно держатся люди за больное сердце. Он вскочил, готовясь бежать. Маккой вскинул руки и сказал: — Подождите! — Но я ни в чем не виноват! — воскликнул мужчина, дрожа. — А я и не говорю, что вы в чем-то виноваты, — ответил Маккой. Какое-то время они сидели молча, будто ночь и тишина сами могли говорить. Потом Маккой заговорил о погоде, а мужчина отвечал ему тихим и спокойным голосом. Почему-то он подействовал на Маккоя, как одна большая таблетка успокоительного. Он был так размерен в словах, и, постепенно, становился всё более словоохотлив. Признался, что хотел заниматься наукой или преподаванием, однако к моменту его взросления все университеты закрыли за ненадобностью. Поэтому сейчас он просто сидит на скамейке и разговаривает сам с собой. Несмотря на темноту, и на то, что растрепанный собеседник смотрел куда-то вперед, Леонард заметил, какие синие у того глаза. Они даже отливали каким-то безумством. Мужчина сказал, что его зовут Джим Кирк. — Вы каждую ночь здесь? — спросил Маккой. — Нет. Предпочитаю полную Луну. Вдруг Кирк прочитал что-то наизусть, и Маккой понял, что это были стихи. Потом он прочитал ещё что-то, и это тоже были стихи. Он прижимал руку груди, и Маккой был уверен, что стоит ему протянуть свою, и у самого сердца ночного отшельника обнаружится томик стихов. Но Маккой не стал этого делать. У него в голове не возникло ни единой причины для этого.  — Я ведь говорю не о самих вещах, сэр, — уверял Кирк. — Я говорю об их значении. Вот я сижу здесь и знаю — я живу. Леонард весь трепетал изнутри. Он ведь тоже живет, пусть и совсем недавно узнал об этом. Однако говорить этого не стал. Всё ещё было слишком непонятно. Но абсолютно точно он понимал, что этот мужчина не заслуживает того наказания, что предписано людям, читающим поэзию незнакомцам в парке. Кирк, достав из кармана ручку и листок бумаги, быстро что-то написал. — Вот, здесь мой адрес и телефон, — он протянул листок Маккою, — если вы всё-таки решите загрести меня. — Я точно не приму такого решения, — немного удивленно ответил Маккой. Джеймс Кирк словно измерил его взглядом. — А вы знаете, что наш организм состоит из клеток? — вдруг спросил он. — Да, этому учили в школе. — Клетки мозга — нейроны, значительно отличаются от других клеток тела, например кожи или печени. Клетки кожи очень простые, можно сказать примитивные, вокруг них находятся другие клетки, и между ними очень простые связи. Вот одна клетка, а вокруг неё, тесно прижавшись, живут другие точно такие же клетки. Чего не скажешь о нейроне, у него нет стандартного набора друзей и знакомых, а есть сложные тонкие связи. И вы, Леонард, вы нейрон, — он посмотрел на Маккоя, словно давая ему время осмыслить сказанное, — Я был рад встретить такого человека как вы. — И я, Джим, простите, Джеймс. Они пожали друг другу руки. — Нет, Джим лучше, — он улыбнулся, и они простились. Сирена яростно визжала, и тут и там стучали железки шлемов и скрипели сапоги. Чем один вызов отличается от другого? Одни и те же повторяющиеся действия, похожие друг на друга дома, следы-напоминания о людях, которых они никогда не видели, потому что их либо уже забрала полиция, либо они успели удрать. Всё, вроде бы, по кругу. Но Маккой всегда был по-новому взволнован. Последние годы он всё время ожидал вызовов, впрочем как и остальные пожарники с гладкими смуглыми блестящими лицами. Им было очень тоскливо на душе без разрушения. Прекрасное огненное оружие в руках придавало им сил, они скучали по нему. Сейчас же Маккой тоже был взволнован, но на этот раз вой сирены бросал его в дрожь. Холодный пот оставлял тело без тепла. Маккой не знал куда себя деть, он метался снова и снова, продолжая привлекать к себе внимание команды, а главное — неусыпного брандмейстера Спока. — Одинокая женщина шестидесяти лет, — негромко сказал Спок, обращаясь к Маккою, когда они прибыли на место и выходили из саламандры. — Что? Почему она здесь? — ответил Маккой. — Полиция не успела её забрать. У них какое-то ЧП, свободных машин не осталось. — Что о ней доложили? — Слишком тихая, не хочет вести светские беседы с соседями. Вероятно, обложилась горами своих любимых книг и читает целыми сутками. Займитесь ей, у вас особый подход к людям. А все остальное на нас. До этого момента, пожарники так же несколько раз заставали нарушителей дома, но это были исключительные случаи. Маккой пытался припомнить, когда это у него получалось благополучно разобраться с нарушителями. В итоге не вспомнил ничего. Ему доверили это один раз, и это был последний раз. Он не смог договориться с людьми, не смог их не слушать, слепо выполняя свой долг, не смог просто отвезти их в полицию и не устроить по дороге перепалку. И ему перестали доверять это дело. «Уж слишком вы взрывной, — говорил Спок, — идите лучше займитесь неодушевленными вещами». По этой причине, заявление о том, что Маккой должен заняться дипломатией, было крайне нелогично. Но, скорее всего, Спок преследовал какую-то свою логику. В любом случае, это не было просто забывчивостью или шуткой. — Хватит с вас растерянности, Маккой, меня уже тошнит от этого. Идите в дом. Один из пожарников достал устройство для вскрывания замков, который освещал дверь при работе небольшим лазерным веером. Звука открывающегося замка не последовало — дверь была открыта. Маккой прошел вперед и широко разведенными длинными пальцами распахнул дверь. Внутри негромко играла музыка. Леонарду не доводилось слышать такую раньше. Звук шел из гостиной. Пожарники сгрудились у её входа. В центре гостиной в кресле сидела пожилая женщина, и со спокойным лицом, полностью погруженная в глубины своего подсознания, смотрела на древний предмет, источающий прекрасные звуки. Ни отчаянного бегства, ни взрывов ненависти. Ничего. Маккой не знал, что же делать дальше; он просто смотрел на женщину, Спок выжидающе смотрел на Маккоя. — Выведите её, — скомандовал Спок. Двое мужчин твердой походкой направились к женщине, с намерением подхватить её под руки и выволочь наружу. Маккой преградил им путь. — Я сам. Это приказ брандмейстера. Он повернулся к пожилой даме и протянул руку. — Пойдемте, мэм. Она медленно подняла глаза на стоящего перед ней мужчину. Выражение её лица слегка поменялось — во взгляде появилась теплота, и она еле заметно улыбнулась. — Не нужно слов. Я останусь здесь, — ответила она, затем немного помолчала и добавила, — я хочу остаться со своими книгами. Маккой задумался. «Книг не останется. Не останется ни одной, вы же понимаете. Давайте мы покинем ваш дом и позволим пожарникам выполнить свой долг» — он сказал это достаточно выразительно и участливо, хотя на самом деле был полностью отстранен от своей речи. Он подумал, что сейчас самое неблагоприятное время для того, чтобы связывать мозг и рот. — Я никуда не пойду. Можете приступать к своему грязному делу, я вам не мешаю. И тут вмешался брандмейстер Спок. Он схватил женщину за вязанную кофту, по сути, вырвав из кресла. — Где они? — прошипел он ей в лицо. — Вы и так знаете, где. Иначе не были бы здесь. Ричардсон протянул карточку, на которой было написано сообщение о том, что книги предположительно находятся на чердаке. Спок опустил, а точнее, бросил женщину на место. — Хорошо, все за работу! — скомандовал он, — И ты, Маккой. — Но как же женщина? — чуть ли не закричал Маккой в недоумении. — Ты слышал её и слышал меня. Наверх! Пожарники подымались по очень старым деревянным лестницам, которые даже поскрипывали, вызывая эмоцию недоумения на лицах людей, непривычных к стареющим и изменяющимся вещам. Странным образом этот дом внутри сохранил вид давно ушедших дней. Только его внешняя оболочка была из современного неразрушающегося материала. Мужчины поднимались, озираясь по сторонам, осматривая ветхие предметы интерьера как что-то пугающее. На самом же деле, всё казалось таким из-за присутствия этой женщины. Её не должно было быть здесь. Никто не приступал к работе, пока преступник был внутри. Но брандмейстер отдал приказ. А дисциплина считалась абсолютной истиной. Мужчины поднялись на второй этаж — тут и там стали слышны крики о найденным книгах, хлопки и грохот — шланги взрывались огненными струями. Маккою же лично приказали заняться чердаком. Он открыл небольшую дверцу в скошенном потолке, и на него целым потоком повалились книги. Они даже сбили его с ног. Но он поднялся так же быстро, как и упал, однако не мог оторвать взгляда от этих книг. На несколько секунд его сознание перестало существовать здесь и сейчас, или где бы то не было ещё, и он схватил одну из них, и спрятал под куртку. Маккой тут же снова очнулся и выпустил на кучу книг лавовый поток. Они вспыхнули мгновенно, пламя потянулось к потолку, слегка опалив брови и ресницы Маккоя, который забыл защитить лицо. Маккой отпрянул, разбрасывая огонь тут и там, отступая. Маленькие пожары превращались в большие, потому что все вокруг было действительно очень старым, и словно хотело этого, впитывало огонь. Пожарники заполняли каждую комнату огнем и выходили из них присвистывая и давая друг другу пять. Они все изображали веселость и подшучивали друг над другом, словно это был самый обычный раз. Маккой бегом спустился по скрипучей лестнице. Женщина всё ещё сидела в кресле. Звуки музыки погасли, их заменил треск горящего дерева, но она всё сидела, скрестив перед лицом пальцы, глубоким взглядом смотря куда-то вперед. — Вставайте, вставайте! Уйдем отсюда. Огонь сейчас будет и здесь, — взмолился Леонард, присев на корточки перед женщиной. Она медленно перевела взгляд на грустные буро-зеленые глаза перед собой. Её лицо тоже было печальным, но спокойным, будто в её голове творилось что-то гораздо более существенное, чем вопрос жизни и смерти. — Как твое имя? — теплым голосом спросила она. — Леонард, — ответил он, вцепившись в поручень кресла, — пойдемте отсюда пока не поздно. Она протянула бледную руку к его разгоряченной щеке. — Уходи, Леонард. Мне больше незачем оставаться в этом мире. А если ты найдешь лучший, то… Просто найди. А у меня уже нет сил на поиски. Команда расправилась с верхним этажом и с шумом спускалась вниз. Маккой держал руку женщины в своей, не отпуская. Брандмейстер Спок оказался где-то поблизости подобно призраку. — Мистер Маккой, — его голос обрел нотки стали. На руках Маккоя, обхвативших руку этой женщины, вздулись вены и выступили белые костяшки пальцев. Он забыл обо всем и только ждал, ждал, что она изменит решение. — Пожалуйста, — она прошептала, так что мог услышать только Маккой. Спок же, прочел всё по её губам. — Уходим. Сейчас обвалится потолок. Вся команда послушно выбежала из дома. Огонь уже был на лестнице, и гарь в воздухе разъедала глаза, было трудно дышать. Спок схватил Маккоя за плечо. — Чертов герой, оставь её! — прорычал он. Леонард опустил голову и разжал хватку. Тонкие старые руки упали на колени. Командир продолжал что-то кричать в гневе, но Маккой ничего не из этого не услышал. Всё словно оказалось за толстой прозрачной стеной. Спок буквально выволок наружу полусознательного Леонарда, который не мог стоять и повалился на четвереньки, как только ноги коснулись открытой земли. Он шумно вдыхал и выдыхал влажный ночной воздух и скрипуче кашлял. Спок же рядом с ним, оперевшись на колени, дышал лишь чуть менее ровно. Всё озарялось светом горящего дома. Зарево падало на лица пожарных, ждущих у саламандры, на спины брандмейстера и Маккоя. Несколько мгновений. Сильнейший треск и глухой хлопок — верхний этаж со всем его пламенем обрушился. Деревянная крыша тоже упала, и от дома осталось только четыре стены. Маккой резко обернулся, вставая с земли. В его глазах, покрасневших от напряжения, отражался огонь, который высовывал языки из разбитых окон. Тело объяла мелкая дрожь. Слёзы едва удавалось сдерживать. Спок заговорил за его спиной. Его голос потерял стальной тон, и он не кричал. — Этот дом горит изнутри, как горит человек. Я вижу, что вы также полыхаете. Но то что горит, рано или поздно должно погаснуть. Поймите это наконец. И не тревожьте душу почём зря. Леонарду стало страшно. Не оттого, что брандмейстер в курсе его метаний, не от того, что на глазах у него заживо была похоронена женщина, не потому, что он соучастник убийства, а потому что он, Маккой, перестанет гореть. — Ужасная, ужасная жизнь. Не ищите смысла, вы его потеряете. Я вам это гарантирую. Маккой развернулся и побрел к саламандре, бросив полный ненависти взгляд к своему командиру-гибриду, на чьем лице пекло также оставило следы. Он не заслуживал и грамма того уважения, что Маккой питал к нему все эти годы. Он чувствовал к нему отвращение. И чувствовал отвращение к себе. Но к нему больше. Леонард словно оказался в начале истории, в которой ещё нет ничего, а все что было пошло прахом. Да, он оказался в самом начале.