* * *
Когда они с Аллочкой вышли из подъезда – каждый в ожидании своего такси, - она набросила на плечи шубку и прикурила тонкую бабскую сигаретку. Жестом предложила Даниле, но он отказался. - Знаешь, - сказала Аллочка, выдыхая струйку мятно пахнущего дыма. – Не ведись. - Что? - Не забывай, что он тебе платит. Данила хмыкнул и молча сунул руки в карманы. Красивая девочка с дерзким каре лезла не в свое дело. - Он уже спрашивал у тебя про зомбиапокалипсис? – уточнила Аллочка, стряхивая пепел на асфальт. – «Мы – последние люди на земле», и все такое? Данила кивнул. Из-за поворота замаячила фарами приближающаяся машина. - Что бы ты ни ответил, - сообщила Аллочка, - это был правильный ответ. Остальные – неверные. - Я… - Просто не забывай об этом.* * *
Данила поклялся себе, что непременно обдумает слова Аллочки. Возможно, в них и правда есть смысл. Но на обдумывание нужно было тратить драгоценные минуты, которые Данила проводил с куда большей пользой, представляя раздетого Вуду на серых простынях. Наверное, под одеждой он тюфяк тюфяком – на эти мысли наводил округлый подбородок и мягкие, столь же округлые черты лица. Вот только его руки утверждали обратное. Во время сеансов Вуду обнажал их до локтей, и под рубашкой обнаруживались крепкие предплечья, сухие мышцы и красивые, твердо вылепленные запястья. В конце апреля мать затеяла ремонт – чертова старуха требовала внимания, помощи и бабла, и теперь у Данилы появился официальный стимул, чтобы видеться с Вуду чаще. Отказывать себе в этом Данила не стал, и слова Аллочки постепенно забылись. Они еще несколько раз ужинали вместе – Вуду потрясающе готовил и травил анекдоты про евреев и священников, а Данила за это неистово трахался – так, что даже невозмутимого рыжего ублюдка, наблюдающего за ним издалека, бросало в жар. - Что тут у нас? – вопрошал Вуду, бросая чужие вещи на пол. Он это называл словами «помогаю раздеваться», хотя скорее мешал. - Мои любимые домашние семейнички? - Завали хлебало, - обиделся Данила. – У меня нормальные трусы! Вуду так не считал, но спорить не стал, спокойно распахнув дверь в комнату. - Та-дам. - О-о-о, - протянул Данила, стащив с себя трусы и остановившись на пороге комнаты. – О! - Алик, поздоровайся с дядей. Алику было лет девятнадцать. Шикарно сложенный мальчишка с замысловатыми татуировками на шее и руках, узкими бедрами и идеально сметанными щиколотками. Волосы у него были коротко стрижены, и только челка падала на лоб жесткими, иссиня-черными прядями. Алик нервно улыбнулся, дернув уголком рта, и пальцами зачесал свои лохмы к макушке. Темная шевелюра, серые глаза и брови вразлет. - Еле нашел, - признался Вуду, устраиваясь на привычном месте и забрасывая ногу за ногу. – Нравится? - Тебе же вроде похуй, кого я трахаю? - Мне похуй, - не стал отрицать Вуду. – А Коляну было похуй, с кем ебаться. Как и парню до него. Данила притянул к себе парнишку, зарываясь пальцами в жесткие волосы. Поцеловал в шею, ощущая, как вздрогнуло чужое тело – кажется, Алику происходящее было не в кайф. - Но у тебя есть выраженные вкусовые предпочтения, - закончил свою мысль Вуду. – И если я могу найти тебе охуенного, едва совершеннолетнего брюнета в татушках, то почему бы и нет? Данила усмехнулся и прошелся языком по краешку чужого уха. Парень тихо, едва слышно дышал – красивый и неподатливый, а может, только играющий в недотрогу. Данила толкнул его, усаживая в изголовье кровати, прижимая лопатками к деревянной спинке. Уселся между раздвинутых ног – лицом к лицу, медленно поглаживая по бедрам и крепким бокам. - Подарок засчитан, - сказал он. – Может, в следующий раз презентуешь мне тачку? - Неа, - откликнулся Вуду. – Совсем зажрался? Данила засмеялся и влез на кровать, спокойно подхватив парнишку под колени. Усадил его к себе на бедра – верхом, зажимая между собственным телом и спинкой кровати. Медленно поцеловал, пытаясь добиться хоть какого-то отклика – но либо парень был неопытной шлюхой и не умел имитировать энтузиазм, либо ему не нравился конкретно Данила. - Ну, чего ты как мертвый? Парень молча выдохнул, помедлил и все-таки позволил втянуть себя в поцелуй. Данила сунул руку между телами, медленно провел пальцами по мягкому чужому члену – и сжал свой собственный, почти больно стискивая пальцами у основания. Двинул ладонью снизу вверх, накрыл головку, стирая клейкую каплю смазки – и наклонился в сторону, с трудом дотягиваясь до тумбочки. Пока он раскатывал презерватив по члену, парень под ним застыл, как неживой. Данила ухмыльнулся, устраиваясь между красивых, покорно раздвинутых ног, и направил член ниже, пройдясь головкой по самому чувствительному местечку на чужой промежности – там, где собран целый бутон нервных окончаний. Не особо нежничая, надавил головкой между ягодиц, протискиваясь внутрь, придерживая за бедра и медленно насаживая на себя. Парень невнятно матюгнулся, для устойчивости упираясь руками в плечи Данилы, и насадился на член до упора. Возбужденно выдохнул, помедлил пару секунд и резко задвигался – словно подумал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и решил разобраться с этим поскорее. Данила вздрогнул, обеими руками обхватывая сильное упругое тело, и накрыл ртом его губы. - Медленнее! – не обязательно было смотреть на Вуду, чтобы понять, как он сейчас выглядит. Он взбудоражен – наклоняется вперед, чтобы рассмотреть детали, и скользит чувствительными кончиками пальцев по столешнице. Рыжие патлы всклокочены, и это добавляет Вуду дерзкого, почти животного обаяния. – Медленнее, пусть мальчик почувствует его в себе. Такой хуй грех не распробовать. Данила усмехнулся, медленно прикоснувшись языком к языку – и внезапно сжал объятия, фиксируя парнишку между собой и спинкой кровати, не позволяя ему сдвинуться ни на сантиметр. Медленно двинул бедрами – не вперед-назад, а словно покачиваясь, сдвигая член в чужом теле, но не позволяя на него насадиться. Поцеловал в шею, жадно вбирая в рот татуированную кожу и оставляя засос. Вуду встал, со скрежетом отпихнув от себя стул, и подошел к кровати. Мальчишка плотно сжал губы, обрывая поцелуй, – кажется, присутствие Вуду смущало его куда сильнее, чем то, что его насаживали на чей-то хуй. Хуй был делом привычным. Слепой наблюдатель в бликующих на свету черных очках – нет. - Тебе это нравится, парень, - усмехнулся Вуду. – Всем это нравится. Когда за ними наблюдают, когда их хотят, когда ласкают взглядом каждую-каждую линию тела… Эй, старлей, верно я говорю? Данила простонал что-то, что при наличии фантазии можно было расшифровать как «да», и двинул бедрами. Он знал, чувствовал каждой клеточкой, что парню хочется выть от досады: беднягу растягивало, распирало изнутри, он ощущал, как от члена внутри подводит живот – сладко и неприятно разом, - но кончить не мог. - Теперь по чуть-чуть, - сказал Вуду. – Как я люблю. Данила давно уже знал, как он любит – с кем, в какое время суток, в каких позах и в каком темпе. У Вуду было много разных «как я люблю», - например, с коротко стриженной брюнеткой «как я люблю» подразумевало, что Даниле придется лизать, доводя девчонку до исступления. С грудастыми блондинками «как я люблю» было другим – таких Данила брал, поставив раком, и драл грубо, быстро, до остервенения. С парнями было сложнее – «как я люблю» могло означать замысловатую позу, определенный темп или медленный, изысканный, почти невыносимый петтинг, который Данила мог продолжать часами. Разных «как я люблю» было много, и казалось, что их легко спутать, но Данила отличал их каким-то звериным чутьем. - Вот так, - заворожено сказал Вуду, глядя, как парнишка обхватывает чужое тело ногами и нетерпеливо ерзает. - Потихоньку… Данила наклонился, обеими руками хватаясь за спинку кровати, и резко двинул бедрами. Всего один раз, но глубоко и мощно, почти подбрасывая мальчишку сильным толчком. Зарычал и укусил его в губы, сжимая пальцы на деревяшке с обеих сторон от чужой головы – и двинулся снова, и снова, и еще раз, медленно, но основательно, каждым толчком провоцируя на сдавленный всхлип. Вуду смотрел. Несчастный Алик, распятый на спинке кровати, ошеломленно охнул и сбился с дыхания, мучительно кусая губы. Он сжал плечи Данилы, впиваясь ногтями и оставляя на коже кровавые лунки, сдавленно всхлипывая и постанывая на каждом толчке, коротко поджимая пальцы на ногах. - Ему нра-а-авится, - нараспев протянул Вуду. В голосе его было веселье. – Ему все это нравится. Данила засмеялся и навис над чужим телом, грозя рано или поздно все-таки сломать кровать, расшатав спинку. Но сейчас постель была крепка, как никогда – только поскрипывала на каждом движении. На каждом медленном. Сильном. Глубо-о-о-оком движении. Все его тело двигалось размеренно, как часовой механизм – секунда передышки, сильный толчок, глухой шлепок бедер о раздвинутые ягодицы, медленное движение назад, когда член до середины выскальзывал из чужого тела, секунда передышки, сильный толчок... Вуду смотрел. Данила чувствовал его взгляд спиной, подрагивая каждой мышцей. - Тебе это нравится, - сказал Вуду, и Данила с кристальной ясностью понял, что сейчас он обращается не к Алику. – Тебе нравится быть моей сучкой, нравится их ебать, пока я на тебя пялюсь. Алик застонал – низко и бархатно, с хрипотцой, прогибая спину и стараясь насадиться сильнее. - Заткнись, - Даниле трудно было говорить. Ему хотелось трахаться, а не болтать. – Мне нра-а-а... авится... но заткнись. Вуду засмеялся, и в ответ на это Данила вцепился в теплую, так удобно подставленную шею мальчишки, собирая зубами складку кожи. Стиснул её до синяков, ни на секунду не прекращая двигаться и не разжимая зубов, тихо рыча и чувствуя во всем этом какое-то особое, поистине животное единение. Сдавленно промычал и задвигался резче, набирая темп – сложно сдерживаться, когда внизу живота так жарко пульсирует, так сильно требует разрядки, что хочется двигаться, двигаться, двигаться, дергаться всем телом, дрожать и орать в голос, цепляясь за чертову спинку. Данила разжал зубы и запрокинул голову, наконец-то вскрикнув – а потом еще, и еще, и снова, с силой толкаясь бедрами, вцепившись в лакированное дерево до побелевших костяшек. Парень заскулил, но драться не стал, вздрагивая и двигаясь сам – упорно желая получить еще, еще, еще чуть-чуть больше, сжимая для уверенности чужие плечи, боясь потерять то ли равновесие, то ли голову. А после – вскрикнул, кончая себе на живот, обильно изливаясь и без сил откидываясь спиной на деревянную спинку. Если от такого зрелища Вуду не кончит, - вдруг подумал Данила, - то его уже ничто не проймет. Он двинул бедрами, закрыв глаза и полностью сосредоточившись на своих ощущениях, кусая и без того искусанные губы. Крупно задрожал и подтянулся на руках, прижимаясь к чужому телу, почти распиная любовника на спинке кровати, привставая на коленях и чувствуя, как мозг затапливает вязким и горячим. Таким же вязким и горячим, как то, чем он сейчас накачивал задницу Алика – отличную, шикарную задницу, в которой теперь было так влажно и скользко. Данила простонал и медленно опустился задницей на пятки, пытаясь отдышаться после забега. Парнишка опустил ресницы и медленно провел рукой по животу, с каким-то почти исследовательским интересом собирая сперму ладонью. Так же медленно вытер пальцы о плечо Данилы и равнодушно отвернулся. Словно и не он только что выл от восторга, ерзая на крепком члене. - Неряхи, - осуждающе, но весело сообщил Вуду. – Отпусти мальчишку. Данила с трудом разжал пальцы и перекатился, падая спиной на постель. Алик неслышной тенью проскользнул мимо Вуду и исчез в ванной. - По-моему, я его только что изнасиловал, - с легким сомнением сказал Данила. Вуду поправил галстук и опустил рукава рубашки, спокойно застегнув манжеты. - Глупости. - Но он… - Он под тобой кончил, - уронил Вуду. – И получит за это бабло. Никто его не принуждал. - Тебе плевать, - отрезал Данила. Вопросительных ноток в его голосе не было. – Тебе плевать, что они чувствуют. - Кто? - Ребята и девчонки, которых я трахаю. Вуду пожал плечами. Он выглядел расслабленно и равнодушно. - Не путай секс за деньги с сексуальным рабством. - Это же люди. - «И у шлюх есть душа», - насмешливо процитировал Вуду. – Знаю-знаю. Мне плевать. Я им за это плачу. - Ты и мне платишь, - сказал Данила, спокойно раскинувшись на простынях. Тело после оргазма было ватным и тяжелым. Только в такие моменты он мог расслабиться и не думать о том, как сильно ему хочется разложить Вуду на любой горизонтальной поверхности. Очень сильно. До темноты в глазах. - Ты платишь и мне, - повторил он. – Тебе и на меня плевать? - Мы живем в мире, где и без зомбиапокалипсиса всем плевать друг на друга. – Вуду усмехнулся и наклонил голову. Данилу скрутило мучительным желанием его поцеловать – провести по щекам большими пальцами, обхватить ладонями его лицо и прикоснуться губами к губам. Может, тогда Вуду перестанет казаться таким равнодушным? - Помнишь наш первый разговор? – спросил Вуду. - Будь я слепым калекой в мире живых мертвецов, ты бы бросил меня, не задумываясь. Данила молчал. - Да к черту зомбиапокалипсис! – Вуду эмоционально взмахнул ладонью. - Возьмем наш мир. Будь я слепым калекой, нуждающимся в помощи, ты бы поступил так же. Ты здесь только потому, что я тебе плачу. Ты совершенно так же равнодушен к моим чувствам, как и я – к твоим. Зачем делать вид, что это не так? Данила стиснул зубы, задыхаясь от злости. Все, что говорил Вуду, звучало правильно, но в то же время правильным не было. - Я… Нет, не бросил бы, - хотелось заорать ему. Нет, нет, не бросил бы! Но сказать это вслух – значит, практически признаться Вуду в любви. А Данила его не любил – то, что он ощущал к выродку в темных очках, было смешанным, спутанным, но совершенно точно не являлось любовью. - Вызови Алику такси, когда выйдет из душа, - сказал Вуду, отворачиваясь. – У меня сегодня стейки. Тебе как всегда? - Не, давай поменьше специй, - почти на автомате откликнулся Данила. – Ты мне в прошлый раз чуть кишки не спалил. - То есть ты вылил себе в тарелку ведро табаско, а я виноват? - Я о твоем маринаде! К черту зомбиапокалипсис, - подумал Данила. И Вуду с его мысленными экспериментами тоже к черту. - Отличный маринад, семейный рецепт… - В нем была половина таблицы Менделеева, девятнадцать видов перца и афганская дурь. - Это не дурь, это мой секретный ингредиент, и… - … если я его узнаю, тебе придется меня убить. - Бинго! Придя на кухню, Данила коротко, словно невзначай прикоснулся ладонью к чужому плечу. Вуду был занят готовкой и даже не заметил этого, но Данила почувствовал, как все его внутренности скрутило отчаянием. Они – последние люди на земле. Вокруг них больше нет мира, нет льющейся в душе воды, нет покрытого замысловатыми татуировками Алика. Есть только Данила и слепой рыжий бес. Если это не любовь, то что же это?* * *
Весна в этом году страдала проблемой всех современных подростков – металась из крайности в крайность. - Жарко, - простонал Данила. - Вруби кондер. - Меня продует, - Олежка капризно передернул плечами. – Никаких кондеров. Вуду сидел за столом и обмахивал себя газетой, привычно закинув ногу за ногу. Ему тоже было жарко – верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты, галстук валялся на полу, рыжие прядки у висков слиплись от пота. - Хватит трепаться, - скомандовал он, - трахайтесь уже. Олежка был пидором, каких свет не видывал – солнечно-рыжий, веснушчатый, с бледными ресницами и впалыми щеками, он выглядел лет на пятнадцать моложе своего паспортного возраста. Обладая всеми гейскими ужимками, типичными для педика за тридцать, он, тем не менее, не смотрелся смешно. С Олежкой было приятно общаться, весело смотреть ужастики и очень в кайф после секса курить на балконе. Он был болтливым, остроумным и раскованным, и нравился Даниле куда больше заносчивой Аллочки. В конце концов, Аллочка была звездой, а Олежка – своим в доску. Сейчас Олежка прижимался к нему узкими бедрами, терся и совершенно однозначно напрашивался на продолжение банкета. Данила похлопал по ладони пошло-розовой силиконовой елдой – блестящей, с неровной бугристой поверхностью. - Почему розовый? – спросил он. – Других цветов не было? - Я же слепой, - сказал Вуду. На лице его не дрогнула ни единая черточка – Вуду умел скрывать веселье, но Данила все равно отличал его по тембру голоса. – Обознался… Олежка помедлил, со странной жадностью рассматривая игрушку, и деловито опустился на четвереньки, упираясь в кровать локтями и коленями. Данила устроился рядом, одним коленом уперевшись в кровать, и медленно провел ладонью по его спине. Почти задумчиво покусал верхушку силиконовой елдовины, но тут же потерял к ней интерес, выпустил изо рта и выдавил сверху смазку. Не закрутив тюбик, бросил его на простыню и стиснул ладонью задницу Олежки, натягивая кожу, открывая теплую ложбинку и вдавливая веселенький розовый член между его ягодиц. Олежка прогнулся, закрывая глаза и откровенно наслаждаясь процессом. Задница у него была растраханная – даже кулак принимала без особых проблем, - так что неудобств он не испытывал. - Продавщицы в сексшопах не удивляются, когда ты скупаешь у них резиновые хуи? – поинтересовался Данила. – А то слепой мужик, весь такой в очках и с тросточкой… - Не удивляются, - вежливо ответил Вуду. – Они завидуют моей богатой личной жизни и готовности к экспериментам. - Брехло. Данила встал с кровати и надавил на плоское основание игрушки, преодолевая сопротивление сжимающихся мышц. Не от боли сжимающихся, ясное дело – просто инстинкт такой. Организму виднее, что и в какую сторону тут должно двигаться. ... по крайней мере, было виднее, пока люди не решили иначе. Данила даже губу закусил, наблюдая, как сантиметр за сантиметром скрывается в чужом теле крупнокалиберная игрушка. Надавил сверху вниз, «клюнув» навершием в сторону живота – твердо зная, до чего достанет, - и Олежка откликнулся протяжным стоном. Вуду неровно вздохнул. Его реакции Данила всегда чувствовал острее, чем вздохи, стоны и вопли любовников. Он медленно потянул игрушку на себя – а потом снова вперед, стиснув пальцами ребристый силикон. Не сбавляя темпа, задвигал рукой, свободной ладонью надавливая на основание игрушки. Между ягодиц у Олежки было растянуто до красноты, а резиновый хуй входил легко и удачно – особенно если знать, как поднажать. Олежка облизнул пересохшие губы, нетерпеливо толкаясь на крепкую силиконовую херовину, и Данила поднажал, загоняя её до самой пластиночки-стопора. Навалился на чужую спину, сминая ягодицы скользкими от смазки пальцами и укладываясь между лопаток колючей щекой. - Ты у нас теперь самый гламурный, - сообщил он. – Розовый хуй в жопе и все такое… - Вуду обманывает бедных продавщиц, - засмеялся Олежка. – Они-то думают, что этой гламурной елдой ебут нашего сладкого кругломордого котика. Данилу бросило в жар от мысли, что Вуду мог бы стоять раком на этих простынях, постанывая и принимая в себя розовый силикон. Картина была почти сюрреалистичная. Сладкий кругломордый котик кашлянул в кулак, призывая к порядку, и через всю комнату швырнул в Данилу свернутой газетой. - Поболтайте мне тут. В следующий раз куплю каждому по кляпу и розовому ошейнику с шипами. Данила засмеялся и задвигался – всем телом, толкаясь, кажется, даже бедрами, оскальзываясь пальцами на гладкой силиконовой поверхности. Закусил губы, пытаясь не загонять игрушку слишком глубоко – не в глубине удача. Удача в плавном, ритмичном скольжении всего шести-семи сантиметров елдовины – закругленной, бугристой, растягивающей нежное чужое нутро. Олежка зажмурился, комкая в пальцах простыню и приглушенно постанывая. Он упирался лбом в постель, вздрагивая от каждого движения, и даже короткие рыжие волоски у него на затылке встали дыбом. Еще спустя секунду Олежка прикусил губу, крупно содрогнулся и не удержался на подломившихся руках, кончая и совершенно теряясь от ударившего в голову удовольствия. Данила застыл, подрагивая и все еще обжимая пальцами резиновый член. Медленно потянул игрушку на себя, пройдясь всеми выпуклостями и округлостями по Олежкиной многострадальной простате, и равнодушно уронил дилдо на постель. - А-а-а-ахуенно, - сообщил Олежка, раскидав руки-ноги по простыням. Вуду откинулся на спинку стула, расслабленный и совершенно удовлетворенный – как будто это его здесь ебали. Ночь за окнами была горячей, густой и пахла белоснежными цветущими каштанами. Судя по тому, как старательно вжаривала весна, она твердо решила стать летом. - Поздно-то как! – засуетился Олежка. – А мне еще малому на завтра биологию делать. «Малой» приходился ему то ли сыном, то ли племянником, и Олежка принимал в его жизни самое активное участие. Когда делового папашку (или дядю, черт его разберет) увезло такси, Данила курил на балконе. Из одежды на нем были только тапки. Вуду открыл дверь, пару минут постоял рядом и сказал: - Останешься? Не на ужин, - это Данила понял сразу. И не потрахаться – это он понял тоже. - Зачем? Вуду равнодушно пожал плечами. - Переночуешь. Утром позавтракаешь нормальной едой, а не своими дошираками. Данила молчал, смяв сигарету губами. Весь ужас ситуации был в том, что он хотел Вуду до боли, до мучительного стояка. Хотел всегда, каждую минуту их встреч, каждую секунду, которую он трахался с левыми шлюхами. Он хотел Вуду. А Вуду предлагал ему остаться, но не звал в свою постель. Данила мог переночевать на серых простынях, слушая через стену размеренное чужое дыхание, а утром уйти. Он щелчком выбросил сигарету с балкона и проследил, как алый огонек исчез в темноте. Обернулся, взглянул в непроницаемые темные очки и сказал: - Ладно. Почему бы и нет.* * *
Не ведись, - предупреждала его Аллочка. Не ведись, не привязывайся, не забывай, что он тебе платит. За все это время Данила так и не решил, права она или нет. В общем-то, он и не планировал привязываться. Да и не было никакой любви. Между ними даже дружбы не было – их связывали только секс и деньги. И редкие вкусные ужины. И пара интересных фильмов. И долгие часы болтовни ни о чем. Ради разнообразия Данила все-таки натянул трусы и перестелил простыни на траходромной кровати – предыдущие были заляпаны смазкой и спермой. Он заварил чай – для себя и для Вуду, - и собирался поставить будильник на завтра, но не нашел мобильник на привычном месте. - Эй, - Данила распахнул дверь в ванную, предположив, что в душевой все равно есть ширма, а значит, Вуду не попытается проломить ему голову за вторжение в личное пространство. – Я тут где-то мобилу… Вуду не принимал душ. - … забыл, - растерянно закончил Данила. Нет, Вуду совершенно точно не принимал душ. Он был раздет до пояса, и под одеждой он оказался сухим, как спортсмен. Литые плечи, маленькие темные соски и поджарый живот – каждый кубик на нем выделялся, как у качков на постерах. Такой наследственности или природной склонности не бывает – чем бы по жизни ни занимался Вуду, спортзал входил в список его базовых приоритетов. Пупок у него был продольный и аккуратно завязанный; по животу под штаны уходила дорожка темных волосков. Каждая вена на его теле была тугой и рельефной – к жилкам на бицепсах хотелось прикоснуться, провести по ним пальцами, погладить теплые сгибы локтей. Очков на Вуду не было – они, аккуратно сложенные, лежали на туалетном столике. Без очков он выглядел устало и беззащитно; нос у Вуду был широким, брови – густыми, а глаза – серыми и неподвижными. Но важно было не это. - Ты… Пальцами одной руки Вуду собрал складку кожи у себя на животе, а второй держал шприц – ужасно тоненький и с короткой иглой. Данила очень старался не ляпнуть лишнего, но все равно ляпнул: - Так ты нарик? Ты потому такой ебнутый? Вуду не вздрогнул и не попытался спрятать шприц. Он не выглядел смущенным – напротив, он наклонил голову и ввел иглу в складку кожи на животе. Надавил на поршень, подождал несколько секунд, извлек иглу и равнодушно выбросил шприц в мусорку. Данила молчал. - Я смотрю, от медицины ты так же далек, как от правила «постучать в дверь перед тем, как войти», - сказал Вуду. – Мобильник вон, валяется. Нехрен таскать его с собой в душ. Он убрал в шкафчик коробок с пузырьками и набросил рубашку. Вышел из ванной, оттолкнув Данилу крепким плечом. - Я спать. Данила взял в руки мобильник и застыл. Все недодуманные мысли навалились на него, парализуя мозг и тело. Не ведись, не ведись, не ведись. Не привязывайся. Данила боялся не того, что Вуду торчит. Пожалуй, это было бы даже предсказуемо. Данила боялся того, что почувствовал в этот момент. Он не хотел и не мог этого чувствовать, не хотел связываться с чужой жизнью, чужими зависимостями или чужими болячками. Что бы Вуду себе ни колол, это не должно было никоим образом касаться Данилы. «Мы – последние люди на земле.» Под одеждой Вуду оказался чертовски красивым, но теперь это было не важно. «Зомбиапокалипсис. Все вымерли. Мы последние, а я – слепой как крот. Как ты поступишь?» «Я брошу тебя. Ты обуза.» Когда Вуду вышел из кухни с чашкой чая, Данила уже застегнул штаны и натягивал футболку. - Я домой, - бросил он. Вуду молчал. - Позвонишь, - Данила влез в кроссовки и, не глядя, затянул шнурки. Может, он и хотел потрахаться с Вуду. Но он точно не планировал влезать в его жизнь, не хотел с ним связываться общими воспоминаниями, не хотел ничего знать о нем и о его проблемах, заботиться о нем и волноваться за его судьбу. Аллочка была права: Вуду ему платит. Придумаешь себе то, чего нет, впустишь в себя это чувство – и тебе кранты. - Пока. Вуду молчал. Дверь за Данилой с грохотом захлопнулась.