Incurable

Когда они с Грейнджер — Гермионой — установили границы, Гарри почувствовал себя гораздо лучше. Она не была плохой — даже несмотря на то, что она его раздражала, он знал, что она хочет, как лучше — и она была чертовски полезной: показывала ему замок, называла имена учеников и подсказывала, где туалеты. У нее была привычка говорить снисходительно, но Гарри заметил, что она говорила так со всеми, так что он не сильно обижался. Еще она говорила очень много, но это обозначало, что ему самому говорить не надо, так что все было в порядке. И он не всегда слушал. А она, видимо, не сильно обижалась, если он слушал ее не все время. У людей здесь, в Хогвартсе, были «пары», но это не были банды. Если у тебя не было «компаньона», то ты начинал выделяться, и это было не очень хорошо. Но пока никому не казалось, что ему нравится Гермиона — не в обиду Гермионе, но это просто было не то — и пока никто не думал, что он слабый, или девчонка, или что-нибудь еще из-за того, что он ходит с ней, — это условие он выполнял. Но Гермиона не была на всех его уроках. Ему приходилось самому находить кабинеты математики и искусства, и спортзал. И ему было нормально — он всегда делал все один, и эта близость с кем-то вводила его в замешательство. Но уроки физкультуры были бы возвращением к близкому знакомству, и он бы не хотел, чтобы Гермиона была здесь, даже если бы ей было можно; уроки физкультуры проходили отдельно у девочек, отдельно у мальчиков, к облегчению Гарри. Основной целью инструкторов в Святом Брутусе была физическая усталость — основная мысль была, как догадывался Гарри, в том, чтобы они тратили всю свою энергию и уставали настолько, что им бы не хватало сил драться или сопротивляться воспитателям. Непредвиденным последствием такой большой физической активности и такого количества упражнений было то, что все они были в очень хорошей форме, и если драка все-таки начиналась, то они только сильнее вредили друг другу. Потом, конечно, была беговая дорожка. Бег не был частью их ежедневных упражнений — это было наказание за маленькую дисциплинарную провинность, не включающую в себя жестокость, в основном, за то, что ты проспал, слишком долго был в душе, или все в том же духе. После одного предупреждения, за каждую минуту, на которую ты опоздал или когда был слишком медленным, ты должен был бежать милю*. Это было очень жестоко, потому что если ты правда проспал и опоздал, например, на 15 минут, тебе нужно пробежать 15 миль, а если ты будешь бежать слишком медленно, то ты опоздаешь куда-нибудь еще, они добавят эти минуты к твоему наказанию, и так снова и снова — и тебе придется бегать вместо того, чтобы есть или спать, чтобы вырваться из этого круга. Гарри обычно не опаздывал на занятия, но иногда он допускал ошибки, и в течение этих четырех лет он пробежал бессчетное количество миль. Он думал, что этот бег на месте, когда ты смотришь на чистую белую стену, должен был научить их подчиняться авторитету, каким бы бесполезным ни был приказ. Он не знал, научило ли это его слушаться старших — в большинстве случаев он бы лучше послушался, чем получил наказание, хотя его и раздражало, когда ему говорят, что делать, и иногда ему трудно сдерживаться в таких ситуациях — но беговая дорожка и другие упражнения сделали его хорошим бегуном. Так что когда тренер Хуч сказала классу бегать кругами, Гарри не особенно возражал, хотя другие мальчики ворчали и стонали. Он бодро побежал, — он мог бежать долго и быстро — новые кроссовки, которые он купил в Хогсмиде, приятно пружинили. Он переоделся в хогвартскую кофту с длинным рукавом и V-образным вырезом и спортивные штаны в туалете, прячась от остальных мальчиков, которые раздевались друг перед другом как будто это их последний шанс показать себя. Как будто эти люди хотели постоянно ходить голыми друг перед другом. Но Гарри вытеснил эти мысли из своей головы, сосредоточившись на ритмичном беге, звуке собственного дыхания и звуке, который издавали его кроссовки при соприкосновении с землей. Он чувствовал себя хорошо — он чувствовал, как будто он сдерживает себя уже несколько недель, а не несколько дней, с тех пор, как МакГонагалл забрала его. Может быть, это было особое внимание, которое Святой Брутус уделял спорту. Может быть, сейчас, когда он бегал, Хогвартс не казался ему таким устрашающим. Для Гарри час прошел быстро. Он бежал в одном темпе все время, несмотря на то, что другие мальчики останавливались и проходили несколько кругов перед тем, как бежать снова. В конце концов, тренер Хуч свистнула в свой свисток, и Гарри стал медленно останавливаться. — Поттер! — крикнула Хуч. Он встревоженно поднял голову и подбежал к ней. Она прищурилась, изучающе глядя на него снизу вверх и сверху вниз. — Ты устал? Он подумал и отрицательно покачал головой. Он дышал немного тяжело, но мог продолжать бегать. — Ты играл в футбол до этого? Он кивнул — он играл много раз в Святом Брутусе, там они играли с азартом, игра была грубой, но без нарушений, и ты выкладывался по полной, потому что если ты все портил, то те, кто играл с тобой в команде, мстили тебе. И в любом случае, куда еще ты можешь направить свою энергию, кроме как выиграть против случайной группы парней от 12 до 18 лет? — И ты был хорош? Он пожал плечами. Это ведь зависит от ситуации, да? Он не знал, как эти богатые мальчики играют. Но он был достаточно хорош. — Если ты можешь так бегать, то не можешь быть очень плох, — сказала Хуч скорее для себя, чем для него. — Можешь прийти на пробы в команду Гриффиндора в пятницу после уроков? Капитан команды — Оливер Вуд, семикурсник. Гарри подумал об этом. Эта мысль заставляла его немного нервничать — гораздо больше людей будут с ним взаимодействовать. Но он по-прежнему очень хорошо бегал, и он не думал, что ему нужно что-то большее. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но тут кто-то прервал его. — Давай, Поттер, — сказал Уизли, — Бьюсь об заклад, что ты хорош, — Он выглядел немного нервным из-за того, что разговаривал с Поттером, и оглядывался в поисках других пятикурсников с Гриффиндора. Финниган кивнул, и Лонгботтом, который до сих пор был красным и тяжело дышал от бега, улыбнулся. Гарри снова повернулся к Хуч. — Я приду, — сказал он уверенно. — Отлично, — сказала Хуч, — Слизерин выигрывает кубок уже много лет подряд, Хогвартс нуждается в конкуренции. Гарри почувствовал на себе взгляд своих однофакультетников, когда они шли к душам и кивнул им. Уизли протянул ему руку. — Рон Уизли, — сказал он. Гарри колебался, но все-таки пожал ее: — Гарри Поттер. Он до сих пор был рад тому, что он бегал, что может играть в футбол, и даже тому, что ему удалось растопить лед между его сокурсниками, что переодеться и сходить в душ с мальчиками было очень заманчиво и просто! Он мысленно встряхнулся. Сейчас был худший момент для этого — они только начали думать, что он, возможно, не странный. И показать им разные шрамы, которые покрывали всю его спину, ягодицы и грудь, включая ужасную белую отметину на правом плече — ожог, который он получил, когда дядя Вернон прижал его к печке на Рождество. В конце концов в Святом Брутусе почти у всех мальчиков были шрамы от порки Прайса за какую-нибудь провинность. Нет, Гарри не покажет им. Он подождал в туалете, пока все остальные мальчики ушли из раздевалки, быстро принял душ, оделся и побежал на латынь.

***

Гарри опоздал на латынь. Он ворвался в открытую дверь, краснея и осознавая, что вода с его волос стекает сзади по шее. — Опоздание, мистер Поттер, — сказал Снейп, — Минус десять очков Гриффиндору. Уизли застонал, но замолчал под взглядом Снейпа. Гермиона кивнула ему, призывая сесть с ней. Драко Малфой усмехался с другой стороны кабинета. — Садитесь, Поттер! — сказал Снейп. Гарри сел. — Итак, наш новый ученик считает, что ему можно опаздывать на уроки. Он прав? — Снейп посмотрел на учеников, которые знали, что лучше не отвечать — Что случилось, Поттер, вы напали на кого-то в коридоре? Ученики стали шептаться. Что Снейп знает о новом мальчике? Гнев поднялся в нем, но он только сжал кулаки и уставился в парту: — Нет, сэр, — выплюнул он. — Тогда, может, быть, вы считаете, что вам не нужны уроки латыни? Вы учили ее так подробно, что вам не нужен этот урок вообще? — Снейп втянул воздух, поведя носом. Лицо Гарри запылало. Снейп знал, что он не учил латынь до этого. — Нет, сэр, — сказал он яростно. — Вам не нужны уроки латыни? Отлично, может быть, тогда вы напомните классу разные случаи употребления аблатива**? Тишина. — Я не знаю, сэр. — Гарри сжал ручку в руке так сильно, как мог. Он пытался представить свою воображаемую клетку. — Тогда что-то полегче. Decline seruus. Любой ученик даже с самыми ничтожными навыками в латинском сочтет это легким. — Я не знаю, сэр. — Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, мальчик! — закричал Снейп, брызгая слюной. Голова Гарри дернулась, и он яростно посмотрел на Снейпа: — Я не знаю, сэр, — сказал он ровно, выплевывая слова. — Но мне кажется, что Гермиона знает, почему вы не спросите ее? — он махнул головой в сторону, где Гермиона с круглыми глазами медленно опускала руку, как будто это не она судорожно размахивала ей в воздухе секунду назад. Класс застыл, пораженный этой наглостью. Никто не говорил такого профессору Снейпу — по крайней мере, никто не говорил ему такого в лицо. — Наказание, Поттер! Вечером вместо ужина вы придете в мой кабинет. Гарри глубоко вздохнул. Вот для чего устраивалось это маленькое шоу — чтобы найти причину назначить ему наказание. Хорошо — он мог справиться с этим. — Да, сэр, — сказал он, успокаиваясь. Снейп прищурился, но в конце концов отвел глаза от Гарри и начал урок, после ехидного комментария, что они точно все забыли за летние каникулы. Гарри сосредоточился изо всех сил, чтобы понять хоть что-нибудь в латыни.

***

Когда Гарри пришел к кабинету Снейпа, который находился глубоко в подземельях, никто не ответил на его стук. Дверь открылась, когда он попробовал толкнуть её, так что он медленно зашел в комнату. Тут было на удивление приятно — в комнате стоял большой стол, а стены украшали полки с книгами. В другом конце комнаты был камин, в котором горел огонь — в подземельях было прохладно — и два кресла. Было очевидно, чего хочет Снейп — он явно невзлюбил его — так что Гарри снял свитер, расстегнул пряжку ремня и снял штаны. Он сомневался в том, стоит ли снимать трусы и рубашку. В конце концов он опустил трусы и просто расстегнул рубашку — если Снейп захочет, он сможет ударить его по спине ремнем (или пряжкой ремня, или палкой, что бы он ни выбрал), не задев рубашку. В конце концов, она была новой. Он лег на стол и стал ждать.

***

Северус опаздывал ко времени, назначенному для наказания Поттера, но он в любом случае не думал, что мальчик придет вовремя. Он был не только заносчивым и, несомненно, непокорным, но, казалось, что он был и немного тупой, а его кабинет было не так-то легко найти тому, кто не знаком с подземельями. Дело не в том, что Поттер не смог ответить на вопросы Северуса на уроке — он знал, что мальчик никогда не изучал латынь — но он не знал очевидных вещей, судя по словам других профессоров. Не считая тренера Хуч, которая была очень им довольна, что лишь было еще одним гвоздем в крышку гроба Поттера. Нет, Северус хотел, чтобы Поттер понял, кто главный на его уроках, и позволять мальчику опаздывать и вести себя таким образом создавало опасный прецедент. Он планировал посадить мальчика писать строчки, а потом назначить ему дополнительные уроки, чтобы подтянуть его. Идея Альбуса посадить его учиться с его ровесниками, хотя он явно не мог этого делать, была смешной, но он знал, почему Альбус сделал это. Видимо, он чувствовал себя в долгу перед Поттером после того, как умерли его родители. Сам же Северус думал, что мальчик должен ему за жестокость своего отца. Северус открыл дверь в свой кабинет, и задохнулся при виде голых ягодиц Поттера. — Поттер! — заорал он. Поттер напрягся, но не сдвинулся и не посмотрел на него. — Оденьтесь сейчас же! Поттер повернулся к нему с широко открытыми глазами и смущенный, но Северус поднял брови и отвернулся, давая мальчику возможность одеться. Когда шорох кончился, Северус наконец собрался с мыслями. Он сел за свой стол и, показывая тем самым покрасневшему Поттеру с волосами торчащими в разные стороны из-за надетого впопыхах свитера, что он должен сесть перед ним. — Мистер Поттер, — начал он, — Мы не используем… физические наказания в Хогвартсе, — Он чувствовал себя неудобно, и ему хотелось навсегда стереть из своей памяти шрамы, которые он видел по всей спине и ягодицам мальчика — его явно пороли до этого, и отметины были и старыми, и свежими. Его немного затошнило. Он натянуто продолжил, — Если какой-либо профессор или кто-нибудь еще — какой-нибудь взрослый — неважно кто, будет… применять их, немедленно кому-нибудь сообщите. Директору или профессору МакГонагалл, или… мне. Мальчик тихо кивнул, глядя в пол. Северус колебался: — Вы ходили к доктору Помфри по поводу… этого? — он неясно махнул в сторону мальчика. Поттер сомневался, но сказал: — Да, я был у нее, сэр. Северус не был уверен, что это ответ на его вопрос, но ничего не сказал. — Очень хорошо, — Северус поднялся и достал из шкафа книгу, которую он положил перед Поттером. Он ждал. В конце концов мальчик спросил: — Что это, сэр? Северус закатил глаза, но он был рад оказаться на более твердой почве. — Вы не умеете читать? Это вводный курс латинской грамматики. Северус увидел смущение, возникшее на лице Поттера и продолжил: — Вы будете заниматься по ней. Вы будете приходить ко мне два раза в неделю после ужина, по понедельникам и средам. Если вы не полный идиот, то вы в итоге будете знать латынь на том же уровне, что и ваш класс. — Грейнджер… эм, Гермиона… сказала, что она может помочь мне. Заносчивый мальчишка, отказывающийся от помощи! Северус сжал зубы. — Ученик, изучающий латынь второй год вряд ли может быть хорошим учителем для новичка, — Он сделал паузу, — Мисс Грейнджер, тем не менее, может помочь вам с заданиями, которые я буду вам давать. «Помогать» не значит, что она будет делать их за вас. Это значит, что если вам очень сложно, вы можете попросить ее пояснить тонкости еще раз, чтобы вы смогли их понять. — Да, сэр. — Латинский — трудный язык, и его изучение строится совсем не так, как изучение других иностранных языков, — Северус вспомнил, что Поттер не учил иностранные языки, но продолжил, — Большинство учеников не понимают красоту и остроумие латинской поэзии, так же, как и тонкости перевода, и влияние этого языка на их жизнь или другие науки. Казалось, Поттер борется с собой: — Но разве он… ведь он… я имею в виду, — он замолчал. Северус прищурился, удивленный тем, что мальчик хочет что-то добавить к разговору, если его можно так назвать, — Говори, — сказал он. Поттер сомневался: — Я просто подумал… Разве не от латинского произошли все остальные языки? И он помогает нам понять их. — Это не совсем правда, латынь — основа многих языков, но не всех, — он подождал, — вы можете продолжать. — Вы говорили на уроке про падежи. Про дательный падеж. Разве не поэтому мы используем «который» и «которому»***? Северус скрыл свое удивление по поводу того, что, во-первых, мальчик внимательно слушал довольно быструю вступительную лекцию, чтобы запомнить одну из функций дательного падежа, и, во-вторых, сделал свои собственные выводы. — Все верно, Поттер, — и он добавил нехотя, — Вы будете неплохим учеником. Поттер ничего не сказал, но его глаза засветились. Северус резко выпрямился: — Вы отвлеклись. Возьмите книгу. И запомните, я не буду напоминать вам о наших встречах, и я не потерплю опозданий. Поттер собрался уходить: — Вы не собираетесь… разве…? — Я не собираюсь бить вас, нет! — сказал Северус, хлопая рукой по столу, — Разве я непонятно это объяснил? Поттер выглядел испуганным. — Я… да… Но что насчет наказания? — Я даю вам передышку, Поттер, от написания строчек или от легкого ручного труда. В этот раз. Скажите спасибо и выметайтесь из моего кабинета. — Спасибо, сэр, — покорно сказал Поттер и вышел. Северус вздохнул.