Incurable

Проходили недели, и пока ничего сильно не изменялось, все было хорошо для Гарри. Его успеваемость заметно улучшилась, но все ещё была далека от идеала (к разочарованию Гермионы). Но между его знаниями и знаниями остальных больше не было пропасти, не считая латыни. Его дополнительные занятия со Снейпом не были настолько плохи, как он ожидал. Снейп неизменно был мрачным и готовым критиковать, но Гарри знал, что он хорошо поработал, когда насмешки были несильными. Но это было немного похоже на снисхождение Гермионы, это было то, как они занимались, и проще было не обижаться. Гарри знал, что он до сих пор не самый любимый ученик Снейпа, и некоторые оскорбления правда делали ему больно, и у Снейпа была привычка называть его «мальчик», которую Гарри страстно ненавидел. Но в любом случае, он медленно разбирался в латыни. С искусством тоже было все хорошо. Гарри ничего не знал об искусстве, а Трелони не собиралась учить их, но он не был против работать с красками или глиной, или чем-то, что еще предложила бы им Трелони. Все, что он делал, не было ни на что похоже, но Трелони было все равно, так что Гарри делал то, как он себя чувствовал — почти везде он использовал много разных цветов. Это было глупо, но если тебе нужно проводить несколько часов в неделю, делая это, то почему бы не рисовать то, что хочется, что бы это ни было? Его отношения с сокурсниками также незначительно улучшились. Гермиона все так же очень много говорила с ним, и это было хорошо, потому что ему нужно было отвечать совсем мало. Но гриффиндорские мальчики стали более снисходительно относиться к нему, после того, как он выиграл их матч с Хаффлпаффом. Ну, казалось, что Лонгботтому это не очень интересно, но он присоединился к остальным. Гарри думал, что сейчас он был для них кем-то вроде талисмана — точно так же, как Гермиона — кто-то, кого они не сильно любили, но тем, кто был одним из них, принося им пользу. Так что, если кто-то с другого факультета говорил что-то о Гарри, они расстраивались, как будто только им можно гадать, почему он до сих пор ведет себя так враждебно, или откуда он приехал, или где он научился так хорошо играть в футбол. Гарри знал, что они заметили, что он никогда не переодевается при них, но это было частью их нового поведения — они уважали его личную жизнь, не говоря ничего о том, что он ждет, пока они все уйдут, чтобы переодеться или о том, что он встает раньше всех, чтобы сходить в душ. Они удивлялись этому, но единственное, к чему они пришли — это то, что это одна из странностей Поттера, совершенно загадочная, но о ней лучше не спрашивать. Враждебность Малфоя не ослабевала — он допускал ехидные замечания при каждом удобном случае, издеваясь над ним на уроках, когда он не знал ответов (Гарри не ожидал, что этот гееватый маленький сноб настолько умный, особенно учитывая то, насколько Гермиона казалась ему знающей все). Он постоянно намекал на то, что Гарри беден и делал нелестные замечания о том, что делают Гарри и Гермиона. Гарри считал это все ребячеством, и пока он понимал, что Малфой ведет себя отвратительно, чтобы казаться ублюдком, он обычно игнорировал это. Так что все было спокойно. До Хэллоуина. За несколько дней до Хэллоуина, Гарри заметил, что люди оглядываются на него и перешептываются. В начале он был рад, потому что перемены обозначали, что люди перестали просто подолгу смотреть на него. Но это не кончалось — только усиливалось. И Гарри понятия не имел, что происходит. В конце концов он спросил Гермиону: — Что происходит? — Не понимаю, о чем ты, — сказал она, отводя глаза. — Люди странно себя ведут. Они пялятся на меня. Даже ты странно на меня смотришь. Гермиона нервничала: — Это просто… Ты очень ясно объяснил, что некоторые вещи — это твое личное дело и что это важно для тебя. Я не хочу навязываться. Гарри был озадачен: — Что? Как ты навязываешься? Я не понимаю, Гермиона. Ее глаза расширились, она открыла и закрыла рот несколько раз: — Я, правда, иногда не понимаю тебя, Гарри. Ты разводишь огромнейшую проблему из-за глупейших вещей, орешь на меня и никогда ничего о себе не рассказываешь, даже когда я очень пытаюсь быть для тебя хорошим другом — а сейчас — и это — и ты ведешь себя, как будто все нормально, как обычно — и ты хочешь, чтобы я — Я не хочу ранить тебя, рассказывая об этом, а ты притворяешься будто все это — ерунда! — они оба расстроились, и Гарри разозлился. Гермиона грубо вытерла глаза, встала и, тяжело дыша, вышла из гостиной. Гарри был ошеломлен. Он понятия не имел, что Гермиона хочет, чтобы он рассказывал ей о чем-то. Зачем это ей? Он думал, что у них все хорошо. И он до сих пор не знал, с чем связано новое изменившееся поведение остальных. Она сказала, что не хочет его ранить. Ему на ум приходил только один человек, которому будет все равно, больно Гарри или нет. Он пошел искать Драко Малфоя.

***

Драко покинул кабинет дяди Северуса встревоженным. Все было именно так, как он и остальные в школе предполагали. Он знал это — ему просто нужно было подтверждение. Было ужасно об этом думать. Он шутил об этом — или не совсем шутил, но это была одна из историй, которые они рассказывали друг другу, как та, в которой няне угрожают по телефону, и в последнюю минуту она понимает, что звонили из глубины дома, в котором она находится, только вот про историю Поттера они знали, что она была правдой. Еще одна часть пазла Поттера, но это не удовлетворяло. — Малфой! — позвал его последний голос, который он хотел сейчас услышать, он остановился и развернулся. — Поттер, — сказал он безразлично. Поттер сводил его с ума, ведя себя так, как будто он грязь на его ботинках, но после разговора с дядей Северусом, у него не было сил послать его. Не было похоже, чтобы Поттер что-то заметил: — Смотри, Малфой, я знаю, что что-то происходит. Все странно на меня смотрят. Ты должен рассказать мне, — он посмотрел на Драко. Драко изо всех сил пытался вести себя хладнокровно. — Почему ты не спросишь девчонку Грэйнджер? Она ведет себя так, словно она ходячая библиотека, разве не так? — Гермиона… Она не будет говорить об этом. Она обижена на что-то, и сказала, что не хочет ранить меня, — Поттер ускорился, смущаясь, — А я знаю, что тебя это не остановит. Боже, подумал Драко. Неужели все слишком боятся Поттера, чтобы сказать ему правду в лицо? Он почувствовал внезапное отвращение ко всем в Хогвартсе, потому что они заставили Поттера прийти к нему, а не к кому-то другому. — Пожалуйста, Малфой, — сказал Поттер, выглядя так, как будто он приложил много усилий, чтобы сказать эти слова. Драко внезапно понял, что это может быть ему на руку — сейчас у него была власть над Поттером — он может заставить Поттера делать что угодно. Но он выругался сам на себя за грязные картинки, которые промелькнули в его воображении. Иногда ему кажется, что на какую-то секунду он становится еще более геем. Может быть он может предложить Поттеру обменять информацию... Нет! Нет! Ему ничего не нужно от Поттера! К тому же, скорее всего, Поттер превратит его в кровавое месиво. Кроме того, подумал Драко, что это была не та вещь, которой следовало так торговать. Поттер ждал, на его лице отражалось гораздо больше эмоций, чем Драко видел до этого. — Это все знают, Поттер. Кровь отхлынула от щек Поттера: — Что? — хрипло спросил он. — Мы все поняли, кто твои родители. Кем они были, — Драко внимательно наблюдал за ним, но Поттер точно не ожидал этого. Он мотнул головой, как будто пытался понять это, и уставился на Драко с удивлением. — Подожди… что? Мои родители? — Да, — сказал Драко, — Джеймс и Лили Поттер, верно? — Да, — сказал он осторожно. — Это заняло у нас немного времени, но несколько дней назад люди стали догадываться. Потому что… ну, ты знаешь. Поттер выглядел еще больше запутанным. — Люди здесь слышали о моих родителях? Я имею в виду, я знаю, что они учились здесь, но… Драко почувствовал, что он входит в «сумеречную зону». — Ну, да, и все знают из-за того… как они умерли, — это было очень неудобно — разговаривать с кем-то о смерти его родителей. — Как вы узнали, что мои родители мертвы? — спросил Поттер. После чего, казалось, он повторил про себя то, что сказал Драко, — Что ты имеешь в виду под «как они умерли»? Они попали в аварию, кто-то был пьян. Это все время происходит, — сказал Поттер, напрягаясь еще сильнее. Драко почувствовал, как его желудок сжался. Он не знает? Он сглотнул. — Кто… кто сказал тебе это? — прошептал он. — Мой… — Поттер остановился, не договорив, — Это… это неправда? Драко посмотрел вниз на ковер и помотал головой. Боже мой. Как он может быть тем, кто расскажет Поттеру о том, как умерли его родители? Это было ужасно! Он чувствовал ужасный стыд за то, что рассказывал эту историю новичкам, чтобы напугать их к Хэллоуину, не задумываясь о том, что это касается кого-то живого. Он разозлился на Поттера за то, что тот поставил его в такое положение, и разозлился на того, кто должен был рассказать ему это и не рассказал, на кого-то, кто заботился о Поттере, и о ком заботился сам Поттер. — Малфой, — сказал Поттер настойчиво, подходя ближе, его глаза ярко блестели, — Ты должен сказать мне. Пожалуйста. Драко снова отвел глаза, но сказал ему: — Это был Том Реддл, он был директором до Дамблдора. Поттеры — твои родители, они пытались добиться его увольнения, посадить на его место Дамблдора. Судя по всему, его обвинили в ряде вещей, а он защищался, но в конце концов выяснилось, что Том Реддл был… абсолютно безумен. В Хэллоуин одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, он пришел в их дом и он… он убил их. Он поднял глаза на него. На секунду, Поттер выглядел абсолютно раздавленным, но потом он спрятал эмоции, с таким выражением лица он ходил почти все время. — Как? — просто спросил он. Драко сделал усилие над собой. Это было ужасно, но Поттер с легкостью мог найти подробности в библиотеке. — Ножом. Он… Это было… — Он не закончил, не сказал Поттеру, что это было что-то вроде ритуала. Он не сказал Поттеру, что Джеймс Поттер мучительно умирал семь часов, а Лили даже дольше. Он не сказал ему о том, как он мучил их, разрезая их на куски, обнажая их внутренности. Он не смог, — Ты был там, — сказал ему Драко, — Он оставил тебе этот шрам, — Драко махнул в сторону лба Гарри, — Молния, — Реддл исчез задолго до того, как Дамблдор обратился в полицию, но Драко не сказал Поттеру и это. Поттер выглядел слегка бледным, но в целом абсолютно нормально. Он кивнул. — Спасибо за то, что сказал мне, Малфой. Поттер ушел, оставив Драко в подземельях одного. Руки Драко тряслись, он вспотел, и нервное напряжение начало ослабевать. — Ты в порядке, Драко? — сказал дядя Северус, появляясь из-за его спины. Драко спросил у себя, как долго он прячется в тени. — Я, — он не мог подобрать слов, чтобы описать, насколько неправильно он чувствовал себя сейчас. Больным, грустным и злым. — Ты сделал правильно, что сказал ему. Он просил тебя сказать, — сказал дядя Северус, кладя руку на плечо Драко. Драко прислонился к нему, нуждаясь в поддержке. — Вы знали, что он не знает? — спросил он, его голос звучал приглушенно, из-за того, что Драко уткнулся лицом в жилет дяди Северуса. — Нет. Но я должен был догадаться, — мрачно сказал дядя Северус. Он обнял Драко крепче, — физическая привязанность, редкая, но не неслыханная — и Драко оставалось только гадать, кто успокоит Гарри.

***

Гарри ушел так далеко, как смог, его никто не видел, он остановился перед доспехами в пустом коридоре. Он ходил по кругу, кровь гудела в ушах, он сжимал и разжимал кулаки. Его родителей убили, жестоко убили. В этот день, четырнадцать лет назад. И все об этом знали — все. Он чувствовал себя преданным, так или иначе, как все остальные могли знать что-то настолько личное о нем, а ему пришлось выяснять у Драко Малфоя, как умерли его собственные родители. Почему он был так удивлен, что дядя Вернон и тетя Петунья врали ему? Но почему они врали ему? Они ждали, чтобы сказать это ему в особо жестокий момент? Они решили скрывать правду от него, во время внезапного недолгого прилива сострадания? Он вспомнил, что однажды дядя Вернон сказал ему кое-что, о чем он никогда не задумывался, потому что не понимал этого, не мог понять, о чем это. Это было тем летом, когда ему исполнилось одиннадцать, последним летом до того, как его отправили в Святого Брутуса. Вернон весь день старался, чтобы Гарри что-нибудь сделал, и в конце концов, когда он стал говорить гадости о его матери, Гарри наорал на него в ответ и в ярости обещал убить его, если он не перестанет. Он не думал о том, чтобы правда сделать это, он крикнул это со зла, но Вернон использовал это как предлог, чтобы напасть на Гарри, несколько раз сильно ударив его в лицо, перед тем как схватить его за футболку и кинуть об кухонный стол. Гарри поднялся и попытался убежать через кухню, но Вернон схватил его и отбросил его в сторону шкафов, сказав, что мать Гарри всегда любила грубость. Гарри обнаружил, что держит в руке кухонный нож, и он бросился навстречу Вернону, держа его в руке. Он ничего не знал о сражениях на ножах (но с тех пор он кое-чему научился), и в течение следующих битв нанес лишь несколько удачных порезов. Вернон был большим мужчиной по всем параметрам, особенно по сравнению с тощим одиннадцатилетним мальчиком, так что в конце концов он отбросил его. — Ты прямо как он! — выплюнул Вернон, — Твои родители, должно быть, переворачиваются в гробах, — Он поднял телефонную трубку, чтобы позвонить в полицию. Гарри, в панике от того, что он понял, как сильно ему хотелось убить своего дядю, выбежал из кухни, а потом из дома, по пути схватив бумажник дяди Вернона. Он никогда особо не задумывался об этом раньше — это был не последний раз, когда он задумывался об убийстве дяди Вернона — и он никогда не уделял особого внимания мысли, что его родители не хотели бы, чтобы он защищался, в конце концов это то, как он хотел видеть ситуацию. Гарри свирепо ударил кулаком в стену, так сильно как мог, чтобы остановить мысль, которая следующей пришла ему в голову. Он снова отбросил ее, морщась от боли, и съезжая по стене вниз, притягивая колени к животу. Он был… он был… таким же как Том Реддл, человек, который убил его родителей. Жестокий, опасный и сумасшедший. Дядя Вернон был прав насчет него. Маленький урод, которому не должно быть позволено находиться рядом с обычными людьми. Его место в Святом Брутусе. Гарри плотно закрыл глаза. Он попытался восстановить дыхание. Он не заплачет. Он не может. Он представил свою воображаемую клетку, металлическую, серую. Он почувствовал холод, как всегда, когда представлял ее. Он досчитал до ста, а потом до двухсот. На двести семь громкое «мууууур» прервало его. Он поднял глаза. Это была кошка завхоза, миссис Норрис. Гермиона показывала ему ее, говоря, что она очень недружелюбная и царапает всех, кто до нее дотронется. Она даже шипела на проходящих мимо учеников. Но сейчас она терлась о его ноги, оставляя свою шерсть повсюду на его брюках. — Отстань от меня, — прошипел он, но она проигнорировала его и еще настойчивее потерлась об его ноги. В конце концов он распрямил их, и она забралась к нему на колени, громко мурлыкая. Он протянул руку, чтобы погладить ее, и она не сопротивлялась. Она была теплой, и мягкой, и ее тело казалось неровным под его рукой. Она издавала звуки, выражая довольство, когда он делал что-то, что ей нравится, или тер ее мордочку своей щекой. Он сконцентрировался на том, чтоб правильно погладить ее — она требовала этого. Гарри не возвращался в общежитие Гриффиндора до того, как солнце взошло.